Андрей Синицын - Поваренная книга Мардгайла
— Не так! — шепотом посоветовала Сея. — Возьми секкатрий!
Так я узнал название микро-ледоруба. Я взял его со стола, опустил в горшочек, покрутил ручку.
— В другую сторону.
Снова покрутил ручку. На поверхности блюда, в его твердой коричневой корочке образовалось отверстие сантиметров трех в диаметре. Внутри что-то аппетитно шкворчало.
Я так и не придумал, каким бы прибором извлечь пищу со дна горшочка, а подсказывать мне никто не спешил, так что я решил пока прокрутить еще несколько дырочек, благо с этой операцией я уже разобрался. Тут снова вошла сестра Сей, и Сея так и сказала про нее: «Моя сестра», из чего я заключил, что сестра эта, наверное, уже другая — и поставила передо мной плоский поднос с десятком мелких овальных… то ли плодов, то ли яиц неведомой мне птицы, только покрытых мелкими колючками. «Как же их, такие, высиживают?» — улыбнувшись про себя, подумал я. Как выяснилось, подумал не о том.
Пристально глядя Сее в глаза, я провел рукой над лежбищем столовых приборов неопределенного назначения, ожидая подсказки.
— Это глотают, — пояснила она и в ответ на мой неуверенный взгляд ободряюще улыбнулась.
Я зажмурился, пробормотал под нос: «Под Фобосом бывало и хуже» и решительно проглотил «яйцо». Горло слегка оцарапало, а вкуса съеденного я, как ни старался, почувствовать не смог.
— Только прежде окунают в лунку, — Сея указала взглядом на горшочек с моим предыдущим испытанием.
Я с неподдельной благодарностью кивнул.
Методом проб и, главным образом, ошибок я установил, что опускать яйцо в лунку нужно, продев его в петельку на конце ячеистой палочки. Так я и поступил. Из другого конца полой палочки пошел пар. Когда пальцам стало горячо, я вынул палочку из лунки. Прошедшее термообработку яйцо оказалось все-таки плодом, плотная кожура сама собой разделилась на шесть сегментов, а в центре ее открылось что-то красное. Я, как было велено, проглотил это красное и понял смысл высказывания про две большие разницы: в очищенном виде плоды оказались гораздо вкуснее.
Когда я додумывал эту мысль в девятый и последний раз, на столе появился новый поднос. Он непонятным образом удерживался на тонкой воткнутой в стол спице и вращался. На подносе стояли четыре тарелки с различным содержимым, но его вращение не позволяло мне хотя бы предположительно определить, с каким именно.
Я попытался снять одну из тарелок с подноса, но по лицам внимательно следящих за моими действиями гурманок понял, что делать этого не следует.
— Омой, возьми, окропи и преломи, — произнесла Сея фразу-заклинание.
Я попытался принять ее к сведению. Как выяснилось уже на третьем круге, омыть на самом деле следовало не кисть правой руки, как думал я, а специальную вилку с пятью зубцами, расположенными звездочкой. И не в той тарелке, куда я неосмотрительно сунул руку — в ней как раз надо было окроплять, — а в противоположной. Я начал нервничать и забеспокоился, как бы не преломить спицу, на которой держится поднос, тем более что частота его вращении увеличивалась на глазах.
— Правильно, — добродушно пояснила бабушка Сей… хотя по-моему прежде на ее месте сидела тетя. — Аппетит ведь тоже растет. Разве не так?
Я быстро кивнул, чтобы успеть омыть, взять, окропить, преломить и понять, что это хорошо. Даже здорово. Ммм… Жаль, в данном ритуале мало места уделялось непосредственно поеданию. Поэтому, чтобы не сбиться с ритма, мне приходилось глотать это окропленное и преломленное почти не жуя. Но все равно было очень вкусно.
Следующее блюдо оказалось попроще. Оно никуда не убегало от меня, и препарировать его можно было довольно удобным в обращении двуручным ножом. Я немного успокоился и решил, что настало самое время развлечь моих зрительниц в слушательниц и поведать им одну из заранее припасенных историй о нелегкой службе космодесантника.
Я на всякий случай отвел нож подальше от лица и начал так, как бывалые вояки всякий раз начинают свои небывалые рассказы, не спеша, через каждые несколько слов вставляя паузу для воображаемой затяжки.
— Так вот, значит, однажды. Выныриваю это я из гиперпространства. Смотрю…
— Не отвлекайтесь, пожалуйста, — мягко перебила меня одна из Сеиных родственниц. — Там же все остынет, — она указала на занавеску, из-за которой, как по команде, вышла женщина с четырьмя тарелками в руках и еще одним большим блюдом, балансирующим у нее на голове. — К тому же вам нужно беречь силы.
— Простите, может быть, вам помочь? — предложил я в надежде хотя бы ненадолго отвлечься от еды.
Вошедшая лишь покачала головой. Блюдо на голове закачалось в такт, но как-то удержалось.
Глядя, как она выставляет тарелки на стол, я потер руки с энтузиазмом, которого не испытывал.
На середине седьмого блюда я предпринял попытку облизать все три ложки и отложить их в сторону, показав этим, что вполне насытился. Однако во взглядах Сеиных родственниц прочел столь явное разочарование — «Ну что же вы!» — как будто говорили они, в то время как глаза Сей отчаянно кричали: «Да ты что!» — что я взял со стола новый комплект ложек, побольше. Бабушка одобрительно цокнула языком и прошептала в сторону: «Эх, будь я сама помоложе…» Собственно, именно по этой фразе я и опознал в ней бабушку.
Похоже, чтобы не ударить в грязь лицом, мне предстояло съесть все запасы пищи, хранившиеся в доме. Знал бы заранее — еще неделю назад объявил бы голодовку.
Следующее блюдо, выложенные в линию кусочки разноцветного… кажется мяса, мне было рекомендовано есть справа налево, через один.
Не переставая жевать, я рассмеялся и в шутливой форме посоветовал не делать из еды культа.
— А из чего же? — в один голос воскликнули озадаченные женщины.
Я не ответил: кусочек оранжевого мяса завяз в зубах.
Пытаясь отдышаться после одиннадцатой смены блюд, я задумался: «А стоит ли любовь таких жертв? И любовь ли это?..» Я взглянул в светящиеся надеждой глаза Сей и мужественно сжал челюсти. Что-то хрустнуло.
— Надо было сначала покатать по столу, — сказала одна из женщин.
Когда вместо нового блюда мне вынесли на тарелке исходящее паром свернутое рулончиком полотенце, я внутренне возликовал, сочтя трапезу оконченной.
Полотенце оказалось фаршированным. Внутри я обнаружил что-то вроде овощного рагу, только из фруктов. Превратно истолковав мой взгляд, тетя Сей любезно разрешила:
— Оболочку можно не есть. Мой братец тоже частенько ее оставляет.
Наконец — о, чудо! — сестра Сеи вышла на террасу с пустыми руками и непокрытой головой, только для того, чтобы убрать со стола опустошенные тарелки, а старшая из женщин произнесла многозначительно: «Итак…». Я весь обратился во слух, ожидая ее вердикта, и даже нашел в себе мужество облизать палец, чтобы соответствовать торжественности момента, но не дождался. Вместо этого она сказала:
— Знаешь, Сея… По-моему твой приятель достаточно подготовлен. Как ты думаешь, не пора ли познакомить его с кери-бери?
Сея одарила меня трогательным взглядом исподлобья, срывающимся голосом произнесла: «Конечно, бабушка» и едва заметно пожала плечиком, показав этим: а что я могу сделать?
— Только, боюсь, одной мне его не донести, — заметила сестра Сей.
— Помочь? — кратко спросил я, хотя и не был уверен, что смогу самостоятельно подняться с коврика.
— Нет, что вы! — сказала бабушка. — Физические нагрузки на голодный желудок противопоказаны! Мы сами все сделаем.
Женщины легко вспорхнули со своих ковриков и на цыпочках прошелестели за занавеску. Я смотрел им вслед, особенно Сее, если я ее ни с кем не перепутал, и думал, что наверное, вижу ее в последний раз.
За занавеской что-то громко зашипело. Потом зазвенело. Раздался знакомый смех.
Усилием воли я поднял себя на ноги и нетвердым шагом приблизился к перилам террасы из розового мрамора с белыми прожилками, похожим на застывший бекон. Высокие волны по-прежнему лизали скалу с аппетитом, для меня недостижимым. Хлопья белой пены, украсившие их гребни, цветом напоминали сладкую помадку.
«Тридцать метров, — подумал я. — Всего каких-то тридцать метров». И бросив прощальный взгляд на занавеску, за которой как раз обозначился округлый бок неизвестного громоздкого сооружения, со словами «Под Фобосом бывало и хуже» перевалился через перила.
Брызги слегка пересоленной, на мой вкус, воды, казалось, достигли основания террасы.
— Мама! Ну почему они все такие? — донесся оттуда раздраженный, но все еще родной голос.
Я с трудом перевернулся на спину и стал потихоньку грести от берега…
© О. Овчинников, 2005.
ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ
Вся правда о последнем капустнике
1Не говорите мне про открытия.
Какие, к черту, открытия в наши дни?
