Андрей Белянин - Багдадский вор

– Вай дод! Лёва-джан, что он от тебя хочет?

– Сам спроси!

– Только не говори, что он первым начал…

– Слушай, ты в чём меня подозреваешь?!

– Уважаемый Али-Баба, не могли бы вы отпустить восхитительно белую ножку моего друга и выйти во двор, где вас нетерпеливо дожидается багдадский купец, изнывающий от жгучего желания у вас переночевать? – Одной длинной фразой домулло выпроводил смутившегося хозяина за дверь. – Где Марджина?

– Объект отправлен за алкоголем, а ты взял с собой самогонку?

– Нет, у меня имеется кое-что получше… – «Брадобрей» сунул руку за пазуху и вытащил крохотный бумажный пакетик. – Это гашиш, он дарит самые чувственные фантазии. Между прочим, пришлось отдать торговцу последние три динара.

– Хорошая наркота дешевле не стоит, – авторитетно кивнул Лев, чьи познания о наркобизнесе ограничивались газетными вырезками и кинематографическим ширпотребом. – Да, кстати, почему сундуки, а не кувшины?

– Сундуки безопаснее, – пояснил домулло. – Или ты, упаси аллах, решил дать возможность этой женщине ещё раз сварить в масле правоверных мусульман?

– Ну-у, может, самую чуточку…

Ходжа покосился на вальяжного Оболенского, быстро сунул в рот половинку персика и, прислушиваясь к шагам за дверью, прошипел:

– Это Шехмет! Умоляю тебя, о невежливый и сквернословящий, будь с ним поласковее!

– Я буду с ним… нежен, – томно промурлыкал Лев, потягиваясь, как огромный мартовский кот.

– Ладно, шайтан с тобой, обольстительный бесстыдник! Ответь только на один вопрос: там, в гареме, ты спал с какой-нибудь женой эмира?

– Сразу с тремя… Только почему же спал? Я, знаешь ли, очень даже… бодрствовал!

– Только могильная земля исправит горб горбатого… – прочувствованно оповестил домулло, и дверь в комнату открылась. Али-Баба с поклонами ввёл внутрь маскарадного купца. Честное слово, иного эпитета было не подобрать! Чалма поверх медного шлема, рукояти ножей, торчащие из-за голенищ, румийская кольчуга, блистающая в разрезе халата, за поясом ятаган, а длинная белая борода топорщится мочалом под чёрными усами. Чтобы окончательно быть неузнанным, премудрый господин Шехмет перевязал левый глаз чёрной тряпочкой и изменил голос.

– С-с-салам алейкум, поч-чтеннейшие! – старательно заикаясь, произнёс он. – Я самарка-ка-ндский купец Ке-керим!

– Керим, – пояснил Ходжа, все, кроме Оболенского, вежливо кивнули. А Лев в совершенно ненормальном оцепенении впился взглядом в ястребиное лицо начальника городской стражи, даже не дыша от изумления.

– Добрейший хозяин, да продлят небеса твои годы и осыпят твой дом благостями, не будет ли нам позволено сесть и насладиться беседой четверых достойнейших мужей, ибо каждому из нас есть что рассказать миру, – многозначительно выдал Насреддин, подпихивая Али-Бабу. Тот сразу вспомнил о законах гостеприимства, захлопал в ладоши, и всё тот же мальчик Касим быстренько произвёл на столе надлежащую смену блюд.

– Да простит Аллах моё нетерпение, о великодушнейший Али-Баба, но твоя доподлинная история известна всем. – Когда присутствующие уселись, «брадобрей» вновь взял нить разговора в свои руки. – Я бы мог рассказать много чудесного, но мои уста сковывает печать обета. Ибо обещал я Всевышнему не раскрывать чужих секретов и не выдавать личных тайн до тех пор, пока само Небо не призовёт души усопших к Страшному суду! Но, быть может, молодой господин с голубыми глазами и богатырской статью развлёчет нас какой-нибудь сказкой?

Лев молчал, всё так же открыв рот и не сводя глаз с напряжённого Шехмета.

– Эй! Эй, уважаемый, я к тебе обращаюсь! – Оболенский не реагировал. Поняв наконец, что все усилия пропадают втуне, домулло почтительно обернулся к так называемому купцу: – Тогда, быть может, мой спутник, благородный торговец Керим из Самарканда, поведает нам занимательную историю?

– М-м… кх… ну, я, вообще-то, не… – Чувствующий себя не в своей тарелке Шехмет не сразу вспомнил о том, что надо заикаться. – Особенных историй как бы и не было… так, мелочь всякая. Служба, разъезды, стражи… ой! Торг-говля, это… стран-ны всякие, стольк-ко интер-р-ресного, уй! Но всего н-не запомнишь… ага.

В дверь постучали, молча вошла Марджина, прикрывая лицо широким рукавом, и поставила перед Оболенским небольшой кувшин вина, литра на полтора. Именно это и сыграло роль последней капли… Лев вздрогнул, соединил в памяти Шехмета и кувшин, после чего повалился в приступе дикого и абсолютно неуправляемого хохота! Он совершенно по-детски, упоённо заливался смехом, он ржал, как лошадь на свежий анекдот, он уже едва дышал, перемежая короткие всхлипы с придушенным хихиканьем, и никак не мог успокоиться…

– Н-ну, и что же т-тут смешного… – непритворно заикаясь, звенящим от ярости фальцетом выдавил глава городской стражи, его пальцы нервно заплясали на рукояти кривого ятагана.

Хороший писатель не усложняет жизнь своим героям.

Надо отдать должное Льву, в какую-то минуту он сумел вовремя остановиться. То есть всей силой воли наступить на горло собственной песне (в данном контексте – хохоту).

– Всё, всё… не кипятись, старик! Дай отдышаться, и я расскажу тебе такую смешную историю, что все правоверные мусульмане вашей епархии просто животики надорвут!

– Сначала скажи – ты ли тот человек, которого называют Багдадским вором?

– Ну я. Пардон, если забыл представиться… Лев Оболенский – тот самый Багдадский вор, собственной персоной. Ещё у кого вопросы есть?

– Нет, – убедившись, что все молчат, объявил домулло, – только, может быть, не надо всё рассказывать, а?

– Пусть говорит! – начальственно разрешил «купец», и Али-Баба поддержал его согласным киванием. Никто и не обратил внимания, куда и как исчезла Марджина…

– Жили-были, значит, я – Багдадский вор – и начальник городской стражи – некий гражданин Шехмет… – торжественно начал Лев, демонстративно игнорируя явное напряжение по крайней мере двух слушателей. Но если переодетое начальство заинтересованно вытянуло шею, то проницательный «брадобрей» обличающе покрутил пальцем у виска. (Жест, чрезвычайно редко встречающийся в мусульманских странах, сильно подозреваю, что Ходжа просто перенял его у щедрого на такие штучки Оболенского.)

– Так вот, шёл как-то раз я – бедовая головушка воровская – по пустыне и причалил к одному бухарскому каравану. А заправлял там некий Гасан-бей, не слыхали?

– Не, не… – тут же открестился Шехмет, – н-не слыхал и н-не хочу!

– Ну и леший с ним! Всё равно он гадом оказался впоследствии… Короче, пригласил он меня в шатёр и поставил на спор пять кувшинов креплёного вина, а один зажал. Якобы для этого самого Шехмета из городской стражи. Тоже сволочь изрядная…

– Э-э… почему же?! Я слы-лышал, будто бы господин Ш-Шехмет – храбрый, мудрый и весьма достойный п-почитания человек!

– Да, да… – сдержанно подтвердил Ходжа. – Его достоинства так велики, что вызывают исключительно одно восхищение!

– У прекрасных дам? – слегка спошлил Оболенский, но его московский юмор не был оценён по достоинству – никто просто ничего не понял. – А ну вас… В общем, решил я от него ночью сбежать. Стырил у Гасана стильную одежонку и влез в здоровенный такой баул с китайскими ширпотребными шароварами. Слушайте, они у вас тоже все рынки оккупировали, да? Ой, отвлёкся… а шестой кувшинчик шахдизарского я, естественно, затащил с собой. Чего ж, думаю, в скукоте-то сидеть? Так с выпивкой, как сами понимаете, было куда веселее… Утречком в лагере – шум, суета, все вопят и друг на друга наезжают – дескать, верблюды мусульманина съели!

– Вай дод! – не сдержался Али-Баба. – Такое точно бывает! Мой дед спал на песке, а его же верблюд за ночь выщипал ему все волосы на голове…

– Все? – не поверив, отвлеклись Лев, Шехмет и домулло.

– Все! Все четыре, клянусь аллахом! – страстно заверил Али-Баба, присутствующие сочувственно пожали плечами. На Востоке в большинстве живут легковерные люди, перечитайте арабские или турецкие сказки – вы поразитесь количеству самого незатейливого вранья и ещё больше – готовности населения принимать всё это за чистую монетку.

– Если тема волосатого дедушки исчерпана, то я, с вашего разрешения, продолжу… – церемонно объявил Лев, ему вежливо улыбнулись – продолжайте, почтеннейший. – Итак, пока суд да дело, мне в туалет захотелось со страшной силой. В бауле нельзя – все шаровары промочу, наружу тоже не выскочишь – мы в воротах стоим. Думаю, ну куда? Ага, ты правильно угадал, прозорливый купец Керим, – именно в опустевший кувшин!

Лицо грозного Шехмета пошло пятнами… Казалось, что вот-вот, и главу городских стражников хватит удар. Он было открывал рот, беззвучно шевеля безвольными губами, и тут же его захлопывал, словно боясь сказать лишнего. Думаю, на самом деле его уже тыщу лет вот так не высмеивали в присутствии посторонних…