Андрей Гребенщиков - S.W.A.L.K.E.R. Похитители артефактов
Наверное, не всем еще принесли загадочные мудрецы свет разума. А быдло — оно всегда, при любом режиме остается быдлом. Но голоса женщин, тонкие и пронзительные, были столь прекрасны, что скоро слова потеряли для меня значение. Лежа на спине, глядя в небо, я слушал их и думал, что, пожалуй, смогу прижиться в этом мире.
* * *Кремль показался из-за поворота, и только тогда до меня дошло: эти холмы, покрытые лесами, застроенные избами, погребли под собой развалины Москвы. Даже центр не уцелел, ни следа не осталось, только Спасская башня торчала над «град-столицей», покосившаяся, обветшалая, но вполне узнаваемая. К ней, обнесенной частоколом, вела разбитая дорога, брели люди, скрипели тяжело груженные телеги.
К башне лепились со всех сторон деревянные хоромы, терема и крытые галереи. Мост через Москва-реку охраняли стражники на ездовых львах, одетые, как встреченный утром, в алые плащи и островерхие шлемы. Женёк слез с телеги, извинился и улизнул в сторону «Вунивера», как он объяснил.
Я занял место на облучке рядом с Гаврилой. Чернобородый, не переставая, чесался, вздыхал, скорбно указывал взглядом на очередь в Кремль.
— На всякого мудреца довольно простых, — наконец изрек Гаврила. — Значит, успеть бы до заката.
Когда от «таможни», как я окрестил привратников, нас отделяла скрипучая телега, я рассмотрел изображение на воротах: странная голова на ножках, с коленями врастопырку. Колобок не колобок, солнце не солнце… Короче говоря, покровитель города нынче — какая-то головоногая хрень.
Наконец с крестьянином, что перед нами, разобрались, и наша телега чуть продвинулась вперед. Стражники — усатые, грязные, заросшие до самых бровей, вперились в Гаврилу алчными глазенками. Я вспомнил украинских таможенников и приготовился к бою.
— Куды вас всех несеть-то? — проскрипел тот, что пониже, пшеничноволосый. — По какому такому делу в город?
— Чаво везем? — пробасил чернявый, поскреб под шапкой. — Злая трава, картины да запрещенные до ввоза письмена имеются?
Гаврила пред лицами, наделенными властью, сгорбился, задышал часто, нервно.
— Нету, я тамыша везу, — проговорил Гаврила с чувством, стянул шапку. — Как есть, везу! Дабы предстал он пред ясны очи Принцессы, значит.
Охранники переглянулись, черноусый казался недовольным. Пожевав губами, он указал на меня:
— Этот?
Гаврила закивал:
— Как есть, этот. Он, голубчик.
Изучив меня, черноусый стражник гаркнул:
— Пронька, растуды тебя в пупок, чтоб тя перекочевряжило! Пронька! — тотчас рядом с ним материализовался невысокий парнишка и получил подзатыльник. — Не в падлу, препроводи к Ее Святости тамыша. А ты, смерд, тута будь. Коли правду глаголишь, будет дадено тебе три деньги в натуре, а нам — спасителя. Да поможет нам святой Паукан, — он осенил себя кругом, глядя на хрень, изображенную на воротах.
Пронька поправил съехавшую набок шапку, оглядел меня с ног до головы, разинул рот и махнул рукой:
— За мной вали. Тамыш — это славно будет. Уже годного тамыша не было зиму как. А Ее Святости нужны умные, да-а-а… Главным советчиком будешь, — говорил он на ходу. — Это ж праздник-то какой для нас для всех! А ты, по гляделкам вижу, умен будешь! Ох, чует сердце, умен! У нас умных мало, беда просто.
Под ногами мелькали кирпичи брусчатки, кое-где засыпанные землей. Я вертел головой, не веря глазам: дома — местами каменные, местами — кособокие, но не выше двух этажей, на крышах — резные флюгеры, белье хлопает на ветру. Чистота, красота, как на картинках к датским сказкам. А вот и дворники в оранжевых кафтанах — я аж икнул — два то ли узбека, то ли таджика, только совсем мелкие, мне по пояс. Естественный отбор, однако! Скребут метлами по брусчатке, косят черными глазами.
Свернули в проулок — узкий, едва телега проедет. Под стенами домов из дикого камня тянулись желоба.
Над головой со стуком отворились ставни — Пронька схватил меня за руку, потянул в сторону, и в желоб недалеко от места, где мы только что стояли, сисястая бабень в цветастом переднике вылила ведро помоев. Тотчас откуда-то образовалось круглое мохнатое существо на паучьих лапках и с чавканьем набросилось на нечистоты.
— Дертохав! — прокомментировал Пронька. — Его наши мудрецы придумали. Вот на то ты им и нужен — подсоблять.
Я ухмыльнулся и мысленно окрестил тетку, вылившую помои, «подсоблятью». Кстати, через пару секунд с тихим хрюканьем набежали другие грязееды и приступили к пожиранию.
А что, экологически чистая система. Наверное, тут есть генная инженерия — просто после катастрофы цивилизация пошла по другому пути развития.
Проулок уходил в перспективу, открывая узкий выход на улицу, где плотным строем двигались люди. Когда мы подошли поближе, я разглядел белые полотнища и предположил, что это шествие наподобие религиозного. Люди то замирали, то срывались с места, и в их голосах, слившихся в монотонный вой, сквозила вселенская скорбь:
— О-о-о… Мо-о-о-о, — долетали до моих ушей обрывки их песни.
Наверное, они в трансе, медитируют, потому и двигаются так странно. Пронька сплюнул, свернул в проулок и зашагал в сторону, противоположную шествию. Видимо, и здесь прогрессивно мыслящие граждане относятся к фанатикам с пренебрежением.
— Принцесса, она, — заговорил Пронька, остановившись, и лицо его преобразилось. — Она как цветок на снегу. Представительница древнейшего рода. Когда-то они с нами воевали, и мы едва друг друга нах не извели, но потом поняли, что лучше жить в мире. А раньше… э-эх, раньше только наши правили, беда была. Воровство набрыдло, ведь народ не быдло! — Последнюю фразу он проскандировал и добавил: — А тебя нам прям Паукан послал! Идем, недолго осталось.
Конечным пунктом маршрута оказался белый дом. Точнее, стена — идеально гладкая, без окон, с единственной дверью, напоминающей ворота. При входе, закрыв глаза, бдили четверо оркоподобных стражника с лицами, замотанными черными банданами.
Не размыкая век, они обнюхали меня и издали глухое ворчание. Аж не по себе стало. Жертвы, блин, генной инженерии!
За вторыми воротами были нормальные люди. Посмотрели на меня как-то странно, переглянулись и поклонились. Я снисходительно кивнул. Привыкайте, плебеи, к новому господину!
Когда ворота захлопнулись, я долго щурился: огромный зал освещался двумя факелами, и рассмотреть его удалось лишь частично: кривые стены, на них — почерневшие картины и закопченные подсвечники. Никакой отполированной бронзы, доспехов и голов поверженных оленей. Просто, я бы даже сказал, скудно, половицы так скрипят, что ступать на них страшно. Пронька резко остановился, наступил мне на ногу и даже не подумал извиниться, за что получил подзатыльник.
— Смотри, куда прешь, образина!
Привыкший к такому обращению смерд даже не обернулся, взлохматил волосы, побрел дальше. Я зашагал следом. По деревянной лестнице, готовой провалиться, поднялись на второй этаж. Пронька постучал в массивную дверь:
— О Двуликий, можно?
— Входи, на!
Пронька вцепился в огромную отполированную ручку и, отклячив зад, потянул ее на себя. Яркий свет резанул по глазам — я невольно сделал руки козырьком, но все, что успел разглядеть, — силуэт напротив окна.
— Тамыш! — сказал Пронька гордо.
— Молодец, — проговорил хозяин кабинета. — Можешь идти, а ты — присаживайся.
Я нащупал кресло, плюхнулся и потер веки. Ясно дело, что в кабинете мог заседать разве что таинственный мудрец, но из-за яркого солнца, бьющего в глаза, я так и не смог его разглядеть. Наконец удалось различить детали: потертые кресла, стулья с облезшей позолотой, шкафы, заваленные книгами, свитками, листами. Книги громоздятся вдоль стен, занимают стулья, разбросаны на огромном столе, за которым восседает невысокий человечек лет пятидесяти, темноволосый, курносый, с пухлыми губками и ручками. Черные, чуть лупатые глаза смотрят весело и снисходительно, по стене развешаны странные деревянные лопаточки разных размеров.
— Зовут как? — поинтересовался он.
За книжными завалами зашелестело, и на стол, щелкая клешнями, вылез камчатский краб с человеческой головой — узколицый, лысый, со злыми близко посаженными глазками. Полукраб занял золоченый трончик, скрестил лапки.
Я потерял дар речи.
— Что зенками лупаешь? — проворчал краб. — Имя говори, потом будет тест и посвящение. Если повезет и не врешь.
— Вла-вла-димир, — представился я и добавил: — Николаевич.
Воцарилось молчание. Краб злобно уставился на человека, прищелкнул клешнями, поднялись и остатки волос на голове. Сразу стало ясно, кто тут главный.
— И что тупим? Вот, придет полнолуние, займу я твое место…
— Какая первая паланета от солнца? — пискнул напуганный человек.
Я опять онемел. Где подвох? Ну, не могут мудрецы задавать такие тупые вопросы! Ладно бы, минеральный состав Меркурия, или скорость вращения вокруг своей оси, или расстояние от солнца до Меркурия.
