Евгений Лукин - Разрешите доложить!
— Виноват, — смущённо говорит Пиньков. — Вольно, браток, давай высиживай дальше…
Тут вернулись дневальные с ведром и со шваброй… Откуда там ведро и швабра? А как же без них, товарищ старший лейтенант?.. Вернулись, значит, дневальные… Они, кстати, братьями оказались. Одного Иоанн зовут, другого — Иаков. Приборочку провели, всё блестит, как у кота. Банку ту забытую в уголке откопали, Пиньков сам паёк разделил на всех по-честному, гномики на него уже чуть ли не молятся… Никак нет, товарищ старший лейтенант, ни на что не намекаю. Вполне нормальные уставные отношения. А что зовут их так — да мало ли как кого зовут!.. Вон во второй роте ефрейтор Дракула — так что ж его теперь, осиновым колом, что ли?..
Словом, во второй половине дня вывел их Пиньков в разведку. В смысле — Голиафа вывел и двух братьев этих, а тот, что на яйце, тот, понятно, в яме остался.
Ну, залегли, наблюдают. До дерева — метров двадцать, всё как на ладони. Три норы у самых корней. А на поверку — одна нора с тремя выходами. Вроде как на случай облавы…
А под деревом вовсю бартер идёт. Разгул теневой экономики в чистом виде. Приходит, скажем, пупырчатый с десятью банками сгущёнки… В чём несёт? А в этом, как его… То есть отставить, они ж сумчатые, товарищ старший лейтенант! Так точно, яйцекладущие, но сумчатые… Набьёт, мародёр, сумку банками и идёт, брюхо по земле волочит. Ни вида, ни выправки… Тьфу!
Как торгуются? А как гномики в яме: станут нос к носу и давай рычать, визжать, зубами клацать… Ну, думаешь, сейчас друг другу в горло вцепятся! Нет, ничего… Иногда только, если чужак зарываться начнёт, из норы ещё двое пупырчатых вылезают и неодобрительно на него смотрят, хвостами подёргивают… Ну, тот, ясно, сразу идёт на уступки.
Цены? Да какие там цены, товарищ старший лейтенант! Что хотят, то творят! Одному мордовороту, например, за четыре сгущёнки четыре тушёнки отдали, чтобы не связываться. А пришёл другой — похлипче, — так они ему за пять сгущёнок всего две тушёнки со скрипом отчислили, да ещё догнать хотели — обратно одну отобрать… Закон джунглей, товарищ старший лейтенант! Куда ж там гномикам соваться с пустыми руками!..
Пронаблюдали до сумерек и вернулись в яму, так ничего и не выяснив. Автомат (если его, конечно, пупырчатые подобрали) — он либо где-нибудь в норе припрятан как особо редкий предмет, либо они его уже на что-нибудь променяли. Будь это на стриженой территории, где порядка больше, можно было бы проверку учинить, а здесь, в глубинке, это, конечно, не пройдёт…
Наутро опять залегли. Поначалу всё было как вчера, а потом прибегает пупырчатый со свежеперебитым хвостом. «Наших бьют!» — визжит…
Так точно, не владеют. Так он же не по-человечески визжит, товарищ старший лейтенант, он по-своему. Просто по характеру визга понятно, что где-то их уже бьют.
Ну, пупырчатые тут же из нор повылетали — и рысью, как казачья сотня, туда, где бьют. А самого небоеспособного сторожить оставили.
«Ага», — думает Пиньков.
— Переползаем к дереву, — командует шёпотом. — Яша, подползаешь справа, а ты, Ваня, слева. Боец Голиаф! Вы пока остаётесь на месте, а подам знак — подходи, как будто банку просить идёшь. Ясна задача? На получетвереньках… вперёд!
Всё-таки если с гномиками этими подзаняться, товарищ старший лейтенант (ну там уставами, строевой подготовкой), толк будет! Команду выполнили — любо-дорого посмотреть! Яша — справа, Ваня — слева, а Пиньков — с тыла. И все на получетвереньках.
Встал Пиньков за деревом, отмахнул рукой. Подходит Голька к норам и начинает вежливо покашливать. Из норы — рычание, потом высовывается пупырчатый. В глазёнках — радость: а-а, дескать, вот кого я сейчас вокруг дерева на руках погоняю… И тут ему рядовой Пиньков сапогом в ухо ка-ак…
Грубейшее нарушение Устава? Ну, тут можно поспорить, товарищ старший лейтенант… С одной стороны, вроде бы да, грубейшее… А с другой, если посчитать овраг за глубокий тыл предполагаемого противника, то приходится признать, что рядовой Пиньков действовал в данном случае решительно и даже отважно.
Оглушил, короче. Ну, дальше, как водится, три метра капронового шнура, в пасть вместо кляпа подушку забили… Откуда подушка? Да оттуда же, откуда три метра капронового шнура, товарищ старший лейтенант! Связали, короче, все четыре лапы одним узлом и оттащили в кусты.
Ваню с Яшей оставили на… Да что вы, товарищ старший лейтенант, на какой на стрёме! На подстраховке оставили…
Вот… Оставили, значит, их на подстраховке, а сами с Голькой — в нору. Ну, я вам доложу, нора! Кафель кругом, полировка чешская… Откуда взяли? Не могу знать, товарищ старший лейтенант, врать не хочу… Тоже, надо полагать, на банки выменяли.
А банок… Видимо-невидимо. Любых. И тушёнка, и сгущёнка, и кофе… Ну а про гуашь и говорить не приходится… Так точно, гуашь. Зачем? Ну, интересное дело, товарищ старший лейтенант! А зачем нам литература? Зачем нам искусство вообще? Жизнь подкрасить… Так и у них.
С этими гуашными деревьями, разрешите доложить, интересная история. Раньше они среди пупырчатых не котировались, так что заведовали ими гномики. Ну а потом, когда у пупырчатых при попустительстве колдуна демографический взрыв произошёл, тогда и гуашь в дело пошла. Гномиков из-под деревьев повышибли, ну и как результат качество у гуаши, конечно, ухудшилось. Вскроешь банку, а там наполовину воды, наполовину ржавчины. Покрасишь, скажем, от тоски бурьян, а он ещё хуже становится, чем раньше был…
Всё есть, короче, одного только нет: автомата. Так точно, и под полировкой смотрели… Нету.
Ну нет — значит, нет. Взяли по паре банок… Почему мародёрство? Трофей! Взятый с боем трофей… А пупырчатого так в кустах связанного и бросили. Свои вернутся — развяжут. А может, и так сожрут, не развязывая…
Вернулись к яме. А там гномики ликуют.
— Вылупился! — кричат. — Вылупился!
Тот, что раньше на яйце сидел, сияет. Остальные — тоже, но уже с лёгким таким, знаете, оттенком зависти.
Любопытно стало Пинькову.
— А ну-ка покажите, — говорит, — кто это такой там вылупился.
Расступились гномики. Смотрит Пиньков и глазам своим не верит. Представляете, сидит среди обломков скорлупы маленький пупырчатый. Ну да, пупырчатый, а никакой не гномик!
Вот тут-то и прозрел рядовой Пиньков. Он-то думал, что это две разные расы, а на поверку выходит — одна. И никто не знает толком, кто у кого вылупится. Может, и пупырчатый у гномика, а может, и гномик у пупырчатого. Всякое бывает, товарищ старший лейтенант.
А родитель — счастли-ивый… Ну как же — жизнь-то у детёныша будет — во! — полной чашей, не то что у папани! А того не понимает, козёл, что подрастёт детёныш-то и в первую очередь самого родителя и слопает!..
— Ну ладно, — говорит Пиньков. — Вы тут давайте празднуйте, а мне пора. Пойду эту вашу искать… реликвию. Если уж и это не автомат, то я тогда не знаю что… Голька, пойдёшь?
Встрепенулся Голиаф, глаза — радостные, даже лапки сложил молитвенно — до того ему хочется на реликвию поглядеть. И Ваня с Яшей — тоже.
— И мы… — просят. — И нас…
Нахмурился Пиньков. Толку от гномиков маловато, а вчетвером идти — и заметнее, и шуму больше… Но не бросать же их, верно? Да и в бою они себя показали, согласитесь, неплохо…
— А ладно! — говорит Пиньков. — Вчетвером так вчетвером!
Попрощались и пошли. А этот, родитель который, так со своим пупырчонком вылупившимся и остался. И что с ним потом стало — не могу знать, товарищ старший лейтенант…
Глава 5
Вышли снова к речке и двинулись по берегу в низовое овражье к ободранной пустоши. Присмирели гномики, притихли: бардак-то нарастает с каждым шагом… В общем, конечно, процесс естественный, товарищ старший лейтенант, но когда такими темпами — то жутковато… Бурьян вокруг — не продерёшься, дички пошли целыми рощами. То ли неокультуренные ещё, то ли уже выродившиеся… Плоды на них, правда, имеются, но, во-первых, толстокорые — полтора сантиметра железа, без взрывчатки не вскроешь… А во-вторых, даже если вскроешь, всё равно тушёнку эту есть невозможно — солидолом отдаёт.
Проломились кое-как через бурелом дикой гуаши, а там посреди полянки гномик на пеньке сидит и не убегает.
— Привет, — говорит, — проверяющий!
И голос знакомый — развязный, даже слегка нагловатый.
— Погоди-ка, — говорит Пиньков. — А это не ты тогда у селекционера за фанеркой сидел?
— Я, — говорит.
А зубы у самого длинные, как у зайца, верхняя губа короткая — всё время скалится.
Понравился он Пинькову.
— Ну и как там твой селекционер поживает?
— А он уже не поживает, — цинично отвечает гномик. — Сожрали вчера.
— Как?!
— А так! Колдуну лимфа в голову ударила — приказал выдавать селекционерам по банке в день. Тут же и сожрали. Теперь там пупырчатый сидит… селекционирует.
