Виталий Бабенко - Игоряша Золотая рыбка
Тут раздался голос Игоряши:
— Ч-чай? Ч-что же в-вы мн-не раньше н-не ск-сказали?
Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда большую черную жестяную банку. На боку ее по сиреневому полю, заключенному в золотую арабеску, шла надпись: «Jasmine Tea». Это был восхитительный чай «сучонг» с лепестками жасмина — продукция старинной британской чайной фирмы «Твиннинге». Банка содержала восемь унций чая и, конечно, не могла поместиться во внутреннем кармане облегающего твидового пиджака.
Это был очередной трюк Игоряши.
Вскоре вскипел чайник, и вот уже перед каждым из нас стоит чашка с янтарным напитком, источающим жасминное благоухание.
— Совсем недавно читал одну японскую книгу, — сказал Герард, сделав первый глоток, — там мне встретилась восхитительная танка о чае. Если не ошибаюсь, звучит она так:
Прозрачный вечер.Пью чай под чистым небом.В чашку бесшумноПал лепесток сакуры.Ристалище запахов.
— Ошибка! — радостно воскликнул Игоряша. — Во второй строке не «под чистым небом», а «под звонким небом».
Герард поперхнулся, обжегшись, и едва не выронил чашку.
— А ты откуда знаешь? — грозно спросил он, — эта книга только-только вышла. У нас в секторе контрольный экземпляр.
— Знаю, — просто ответил Игоряша. — Это стихи поэта и каллиграфа Нансея Кубори в переводах Льва Минца, под редакцией доктора исторических наук С. А. Арутюнова. Сборник называется «120 танка, написанных в чайном домике». Тираж десять тысяч. Книга иллюстрирована каллиграфическими иероглифами автора.
Это был вызов Герарду Экудянову, прагматическому санкционеру, и он, бедняга, поднял перчатку.
— Ну, мужики! Игоряша дает! «Мне за ним не угнаться,» — произнес Экудянов, хитро прищурившись, — «С ним рядом я круглый ignoramus.»
— Фраза из рассказа «Умник» ирландского писателя Шона О'Фаолейна, спокойно парировал Игоряша. — Рассказ опубликован в сборнике «Говорящие деревья», вышедшем в 1971 году.
В комнате воцарилось тяжелое молчание. Такого от Игоряши не ожидал никто. Точное знание в сочетании со сверхъестественной памятью, — да, Герарду достался достойный соперник.
— «Запомни, Стокдейл, что ты ни с кем не имеешь права так разговаривать», — гробовым голосом сказал Экудянов, вперив взгляд в Игоряшу.
При чем здесь «Стокдейл», никто из нас не понял.
— «А что я сделал плохого?» — улыбнулся Игоряша, акцентируя слова так, что всем стало ясно: он догадался, о чем повел речь Герард, и подхватил диалог из какой-то известной только им двоим книги. — «Если я выразился не очень любезно, поправьте меня, и я больше не буду так говорить.»
— Ребята, это черт знает что! — вскричал Герард. — Игоряша цитирует по памяти «Трудно быть сержантом» Мака Химена.
— Совершенно верно, — согласился Игоряша, — Страница 82, Воениздат, 1962 год, русский перевод Биндеман и Фадеевой, литературный редактор Видуэцкая.
— Потрясающе! Попробуем еще, — Герард покраснел, на лбу его выступил пот. — «Не унижай своей судьбы!»
Игоряша задумался.
— Ага! — воскликнул он и прищелкнул пальцами. — «Я хотел бы ее победить.»
— «Мысль — вот мое оружие.»
— «Часто мое честолюбие сжигает мои мысли.»
— «Ты обладаешь даром творчества. Чего тебе еще нужно?»
— «В другие времена я, быть может, смог бы завоевать материк.»
— «Что в этом? Одна мелодия стоит целой провинции. Для нового образа разве ты не пожертвовал бы властью?»
— «Жить полной жизнью, вот чего я хочу, а не жить одним лишь мозгом», — глаза Игоряши горели. Поначалу он произносил фразы с трудом, будто разбирая стершиеся письмена, что незримо вставали перед ним. Но постепенно голос его окреп, а в интонациях зазвенел металл, словно он читал не чужой текст, а высказывал собственные убеждения.
— «Мозг содержит в себе целый мир», — настаивал Герард. Он тоже вошел в роль и даже поднялся с места, ощущая себя если не на подмостках сцены, то, по крайней мере на диспуте схоластов.
— «А ты не можешь понять, ты аскет,» — отвечал с презрением Игоряша, — «ты укротил свои желания, ты подчинил их себе.»
— «И ты тоже укротишь их.»
— «Не знаю, захочу ли я это сделать…»
Герард, опустошенный, рухнул на стул.
— Сдаюсь! — выдавил он. — Знать сие на память просто невозможно, и тем не менее Игоряша ни в одном слове не отошел от текста.
— Габриэле Д'Аннунцио, — провозгласил Игоряша. — «Огонь», в переводе Барсовой. Первый том Полного собрания сочинений, издание Саблина, Москва, 1909 год.
Он тоже успокоился, перевел дыхание и пояснил:
— Герард, моя память не хуже твоей. Я знаю наизусть все твои тридцать пять тысяч книг. И еще много других. Если хочешь, можем продолжить диалог на языке оригинала…
— Не надо, — дернулся Экудянов: в итальянском он был не силен. Герард еще некоторое время взбудораженно размахивал руками, обиженно бормоча что-то по-армянски себе под нос. Потом резко встал, надел плащ и выбежал из квартиры.
Мы подошли к окну. По улице удалялся, растопырив локти, Герард Экудянов, убежденный враг мимесиса. Вдруг он остановился, повернулся, задрал голову и, погрозив в нашу сторону кулаком, заорал:
— Может быть, он и брошюру «Проституция и ее причины» читал? Сочинение доктора Б. В. Цуккера, 1926 год, издательство «Космос»?
— Читал!!! — прокричал Игоряша, высунувшись из окна. — Если угодно, на странице 45: «Мы не отрицаем возможности того, что и в будущем женщина будет отдаваться мужчине ради каких-нибудь выгод, но мы решительно утверждаем, что эта проституция не будет носить в себе общественноклассового отпечатка.»
Близилась полночь. На улице застыли изваяниями несколько зевак. В доме напротив в окнах зажегся свет. Мы поспешили разойтись…
Не сразу и не скоро, но мы узнали все-таки, что у Игоряши была беспримерная библиотека — 500 тысяч томов на пятнадцати языках. Полками и стеллажами были заставлены две просторные комнаты в его девятикомнатной квартире на Сивцевом Вражке. Любому здравомыслящему человеку ясно, что в двух комнатах, даже очень больших, не разместить и десятой доли такого количества книг. Однако была в той квартире какая-то штука со связными множествами, какая-то хитрая метрика, некая неэвклидова затея с пучностями и узлами пространства, в которой Игоряша не понимал ни черта, но прекрасно пользовался. Например, в двух комнатах его библиотеки можно было бродить часами и открывать все новые и новые застекленные шкафы с изящными цифровыми замочками. Та же история — и с квартирой целиком. Для правления кооператива «Гигант», в котором жил Игоряша после переезда из Строгино, это была просто большая квартира в два этажа. Удивительно, конечно, как мог один человек занимать столько жилой площади, но видимо, пользовался он чьим-то высоким покровительством, видимо, был непростым человеком, раз за кооператив уплатил сразу всю сумму целиком, перечислив в банк единовременно сто тысяч рублей по безналичному расчету. Да, впрочем, в кооперативе были разные непростые люди — и дипломаты, и поэты-песенники, и заведующий фруктовым баром, и кинорежиссеры с именем, и южных краев люди без имени, но со связями, — недаром «Гигант» пользовался завистливым уважением всего района. Стоило ли после этого удивляться девятикомнатной двухэтажной квартире какого-то Игоряши?
В том-то и дело, что не девятикомнатная и не двухэтажная! Был здесь и банкетный двухсветный зал с хрустальными люстрами и мозаичным паркетом, и спальня-будуар а-ля Людовик XVIII, и кабинет красного дерева, и бильярдная, и кегельбанная, и каминная, и музыкальный салон с концертной электронной аппаратурой, и сауна с бассейном, и спортивный зал с пятисотметровой тарлановой дорожкой, велотреком и площадкой для гольфа, был камерный театр и видеотека, и зимний сад, и — отдельно — оранжерея с тропическими растениями, и кинозал, и бар на тридцать мест, и эстрада для варьете с раздевалкой для девочек, и анабиозная, где криогенная аппаратура поддерживала глубокий сон пятидесяти восьми женщин разного возраста и национальностей, отобранных Игоряшей для песен и игр. И даже дворницкая, где, конечно, никаких дворников не было, а было оборудование для подзарядки кибернетических автоматов, выполненных в виде безупречных и остроумных лакеев: прообразом для программы послужил гениальный Дживз из произведений Пелема Гренвилла Вудхауса.
Из гардеробной вниз — неявно минуя восемь этажей кооператива — вел индивидуальный лифт, имевший выход в подземном гараже, что разместился на надежной глубине под всеми городскими коммуникациями. Здесь тоже была своя причуда. Игоряша никоим образом не желал походить на соседа по площадке директора ресторана «Богема» Сидора Ипатьевича Дыбина, который держал выезд из «мерседеса» и «вольво» позапрошлогодних моделей и нуворишски шиковал, гоняя на них по Москве и Московской области. Когда Сидор Ипатьевич по мартовскому гололеду как-то побил «мерседес», налетев на «бьюик» председателя районного отделения Добровольного общества содействия автомобилизму, атлетизму и обороту фондов, он испытал нервический шок и месяц постился, оплакивая машину.
