Генри Каттнер - Робот-зазнайка (авторский сборник)
— Прочь!
— Не уйду. Я все слышала. И каждое его слово — истина.
— Прочь, говорю! — взревел Локк.
Он рванулся вперед, на ходу разматывая ремень. Тут нервы Авессалома сдали. Он в ужасе вскрикнул и слепо метнулся прочь в поисках убежища, которого здесь не было. Локк устремился за ним. Эбигейл схватила каминную решетку и швырнула ее в ноги Локку. Теряя равновесие, тот выкрикнул что-то невнятное. Потом взметнул одеревеневшие руки и тяжело грохнулся об пол. Головой он ударился об угол стула и затих, недвижим. Эбигейл и Авессалом переглянулись поверх распростертого тела. Внезапно женщина упала на колени и расплакалась.
— Я его убила, — прорыдала она. — Убила… но я ведь не могла допустить, чтобы он тебя тронул, Авессалом! Не могла!
Мальчик прикусил губу. Он медленно подошел к отцу, осмотрел его.
— Он жив.
Эбигейл судорожно, взахлеб перевела дыхание.
— Иди наверх, Эби, — сказал Авессалом, нахмурясь. — Я сам окажу ему первую помощь. Я умею.
— Нельзя…
— Пожалуйста, Эби, — упрашивал он. — Ты упадешь в обморок и вообще, мало ли что… Ступай, приляг. Право же, ничего страшного.
Наконец она села в лифт. Авессалом, задумчиво посмотрев на отца, подошел к видеоэкрану. Он вызвал Денверские ясли. Вкратце обрисовал положение.
— Что теперь делать, Малколм?
— Не отходи. — Наступила пауза. На экране появилось другое мальчишечье лицо.
— Сделай вот что, — раздался уверенный, тонкий голосок и последовали сложные инструкции. — Ты хорошо понял, Авессалом?
— Все понял. Ему не повредит?
— Останется в живых. Психически он все равно неполноценен. Это даст ему совершенно иной уклон, безопасный для тебя. Так называемая проекция вовне. Все его желания, чувства и прочее примут конкретную форму и сосредоточатся на тебе. Удовольствие он будет получать только от твоих поступков, но потеряет над тобой власть. Ты ведь знаешь психодинамическую формулу его мозга. Обработай в основном лобные доли. Поосторожнее с извилиной Брока. Потеря памяти нежелательна. Надо его обезвредить, только и всего. Замять убийство будет трудновато. Да и навряд ли оно тебе нужно.
— Не нужно, — сказал Авессалом. — Он… он мой отец.
— Ладно, — закончил детский голос. — Не выключай. Я понаблюдаю и, если надо будет, помогу.
Авессалом повернулся к отцу, без сознания лежащему на полу.
Мир давно стал призрачным. Локк к этому привык. Он по-прежему справлялся с повседневными делами, а значит, никоим образом не был сумасшедшим. Но он никому не мог рассказать всей правды. Мешал психический блок. Изо дня в день Локк шел в университет, преподавал студентам психодинамику, возвращался домой, обедал и ждал, надеясь, что Авессалом свяжется с ним по видеофону.
А когда Авессалом звонил, то иногда снисходил до рассказов о том, что он делает в Баха-Калифорнии. Что прошел. Чего достиг. Локка волновали эти известия. Только они его и волновали. Проекция осуществилась полностью. Авессалом редко забывал подать весточку. Он был хорошим сыном. Он звонил ежедневно, хотя иной раз и комкал разговор, когда его ждала неотложная работа. Но ведь Джоэл Локк всегда мог перелистывать огромные альбомы, заполненные газетными вырезками об Авессаломе и фотоснимками Авессалома. Кроме того, он писал биографию Авессалома.
В остальном же он обитал в призрачном мире, а во плоти и крови, с сознанием своего счастья жил лишь в те минуты, когда на видеоэкране появлялось лицо Авессалома. Однако он ничего не забыл. Он ненавидел Авессалома, ненавидел постылые неразрывные узы, навеки приковавшие его к плоти от плоти своей…
Но только плоть эта не совсем от его плоти, в лестнице новой мутации она — следующая ступенька. В сумерках нереальности, разложив альбомы, перед видеофоном, стоящим наготове рядом с его креслом — только для переговоров с сыном, Джоэл Локк лелеял свою ненависть и испытывал тихое, тайное удовлетворение.
Придет день — у Авессалома тоже будет сын. Придет день. Придет день.
Профессор накрылся[21]
(перевод Н. Евдокимовой)
В малокультурных районах естественная мутация может остаться нераспознанной и…
Мы Хогбены — других таких нет. Чудак прохвессор из большого города мог бы это знать, но он разлетелся к нам однажды незваный, так что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя.
В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос, куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось — с Рейфа Хейли, он крутился возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет, в оконце, — норовил поглядеть на Крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у Крошки Сэма три головы или еще кой-что похуже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы! Слыханное ли дело, сами посудите? Когда у Крошки Сэма всего-насего две головы, больше сроду не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли. Я же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет. Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводами и прочей дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рефа с братьями насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли наступила мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и сказал, что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала. Я пропустил это мимо ушей. Но, видно, ккой-нибудь чертов янки-репортеришка жареное учуял, потому как вскорости заявился к нам высокий, толстый, серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых зубов.
— Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк, господин хороший, — только и сказал он. — Нас Барнум самолично приглашал, и то мы наотрез отказались. Верно, Сонк?
— Точно, — подтвердил я. — Не доверял я Финеасу. Он обозвал Крошку Сэма уродом, надо же!
Высокий и важный дядька прохвессор Томас Гэлбрейт посмотрел на меня.
— Сколько тебе лет, сынок? — спросил он.
— Я вам не сынок, — ответил я. — И лет своих не считал.
— На вид тебе не больше восемнадцати, — сказал он, — хоть ты и рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
— А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
— Никакого отношения к цирку я не имею, — продолжал Гэлбрейт. — Я биогенетик.
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут смешного.
— Такого слова и на свете-то нет, — сказала мамуля.
Но тут Крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что случилось.
— Это Крошка Сэм, — объяснил я. — Мамуля его успокаивает. Он уже перестал.
— Это ультразвук, — буркнул прохвессор. — Что такое «Крошка Сэм» — коротковолновый передатчик?
— Крошка Сэм — младенец, — ответил я коротко. — Не смейте его обзывать всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
— Я ученый, — сказал он. — Наш институт изучает евгенику, и мы располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучали они неправдоподобно. По теории одного из наших сотрудников… — он приостновился и в упор посмотрел на дядю Леса.
— Вы действительно умеете летать? — спросил он.
Ну, об этом-то мы не любим распространяться. Проповедник дал нам хороший нагоняй. Однажды дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами. До одури напугал охотников на медведей. Да и в библии нет такого, что людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и промычал:
— Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали: между нами, они вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
— Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе не обычных качеств, присущих вашей семье. Умение летать только одно из них. Я знаю, теоретически это невозможно если не говорить о самолетах, но…
— Хватит трепаться!
— В состав мази средневековых ведьм входил аконит, дающий иллюзию полета, разумеется, совершенно субъективную.
— Перестанете вы нудить? — взбешенного дядю Леса прорвало, я так понимаю, от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел. Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не видели.
Я тоже взбесился.
— По какому праву вы к нам пристаете? — сказал я. — Дождетесь, что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы папулю в глаза не видели, с тех пор как тут крутился один тип из города. Налоговый инспектор, кажется.
