Михаил Успенский - Три холма, охраняющие край света
А в Каталонии он обогнал в популярности даже покойную белую гориллу Снежинку из местного зоопарка.
Мало того, что он стал самым результативным игроком за всю историю мирового футбола. Мало того, что он никогда не бил мимо ворот. Мало того, что он не пил и не курил.
Мало того, что ни разу, ни в одной игре он не заработал жёлтой карточки, а о красной и речи не шло, хотя на теле героя живого места не было и коленные суставы пришлось поставить титановые.
Мало того, что он женился на самой настоящей принцессе - правда, лишь Люксембургской, - зато и в личной жизни зарекомендовал себя самым образцовым супругом и многодетным отцом, поскольку зайчик от кролика недалеко упрыгал.
Он ещё стал одним из богатейших людей Объединённой Европы. О безошибочном расчёте и немыслимой скаредности Пабло-Эухенио складывали песни. Из короткой футбольной карьеры он выжал всё, что только возможно. Ему теперь принадлежал не только родной клуб, но и сотни всяческих предприятий на континенте и далеко за его пределами. Его называли Говардом Хьюзом от спорта.
В одном из интервью Мендисабаль признался, что футбол для него был всего лишь стартовой площадкой для выхода в большой бизнес.
Когда его личный капитал перевалил за восемь миллиардов, настала пора заняться благотворительностью.
Понятно, что главной жертвой благодеяний Зайчика стал родной город.
…Получив в начале третьего тысячелетия самую широкую автономию, барселонский Женералитат первым делом запретил корриду. Бой быков здесь и раньше-то терпели как забаву для туристов, но считали чужеродным явлением, варварской забавой кастильских бездельников-оккупантов, на которых они, «побре каталанс», пашут, как дон Карлос. Абахо Эспанья! Напрасно неделями стояли в пикетах безработные скотопромышленники, пастухи и матадоры, зря гремела непрерывно из динамиков ария Эскамильо.
Последним гвоздём в гроб кровавой потехи стали слова трёхлетней русской девочки, побывавшей с родителями на бое быков, удачно зафиксированные местным телерепортёром. Девочка разревелась в камеру и сказала: «Нельзя коровку убивать!» Девушка-гид перевела. Зрители зарыдали. Русских в Барселоне уважали ещё со времён Республики, ведь они обещали Каталонии независимость и укоротили троцкистов.
Таким образом два стадиона - Пласа де Браус дель Арене и Пласа де Браус Монументаль - оказались выставлены на продажу. Первый и до сих пор пустует, ни к чему дельному не приспособлен, а второй приобрёл дон Пабло, незадорого.
И попал, как думали завистники, в ловушку! Оказалось, что это есть культурно-исторический памятник, в котором нельзя тронуть ни одного кирпича цвета запёкшейся крови, ни одной из белых и синих плиточек облицовки, а уж пасхальные яйца куполов на башнях - и думать не смей! Не замай! Чтобы там снаружи всё осталось по-прежнему! Было от чего растеряться.
Но дон Пабло-Эухенио сохранял хладнокровие даже при счёте 4:0 в пользу проклятых англичан в финале чемпионата мира. Не потерял он этого ценного качества и сейчас. Британцев тогда всё-таки побили. Побил он и нынешних злопыхателей, потому что стремился к цели, не считаясь ни с возможностями, ни со здравым смыслом.
Барселона, прославленная как древней, так и самой современной архитектурой, украсилась новым зодческим чудом, сразу получившим прозвище «Ла бомбилья» - «Лампочка». Стадион Пласа де Браус Монументаль стал всего лишь патроном для этой гигантской перевёрнутой лампочки. Помогли бывшему форварду никому не известный пока молодой гонконгский архитектор Эрик Пу и старый ас спецэффектов из «Коламбиа Пикчерз» Эзра Берковиц. Стройка шла десять лет.
«И на чём всё это держится?» - недоумевали поражённые барселонцы и туристы, когда при открытии чуда медленно упала дырчатая защитная сетка. Паблито и гениальный китаец торжествующе ухмылялись. Они-то знали, в какую сумму обошлись неведомые дотоле миру строительные материалы для орбитальных оранжерей. Космическим конструкторам по обе стороны океана было сделано предложение, отказаться от которого означало предать вековую мечту человечества и похоронить экспедицию на Марс. Теперь такой полёт стал реальным, и Зайчику пообещали что-нибудь там, на Марсе, назвать его именем.
Городская скульптура для Европы - дело весёлое и привычное. Где-то установили гигантский башмак, где-то - великанский большой палец, где-то - огромную канцелярскую скрепку, где-то ещё - здоровенную пивную бутылку. Да и в самой Барсе такого понатыкано… «Ла бомбилья» прекрасно вписывалась в этот ряд. Но лампочка у дона Пабло вышла непростая.
Она была, казалось, вся заполнена прозрачной зеленоватой жидкостью. В зелени этой качались два огромных плоских белых лебедя. Лебедей окружали стебли подводных растений, украшенных яркими красными и голубыми цветочками. Кроме того, величавые птицы с неестественно длинными шеями медленно, едва заметно, кружились под карусельную музыку. Цветочки колыхались в такт. Лох оцепенел. Сноб вознегодовал.
Паблито, стоящий на помосте и облачённый в полосатую сине-бордовую майку «Барселоны», поднял руки.
Лох и так безмолвствовал, а сноб притих, поскольку был малочислен.
- Друзья! - воскликнул Паблито и показал своего знаменитого «зайчика» - то есть улыбку, открывающую щель между передними зубами. - Возможно, вы удивлены. Сейчас я всё объясню. Давным-давно, чуть ли не век тому назад, мой дед, известный всем Франсиско «Пако» Мендисабаль, тогда ещё пятилетний мальчишка, был увезён из Барселоны на советском теплоходе в снежную страну большевиков вместе с золотым запасом Республики и тысячами других детей, спасаясь от озверевших победителей - кастильских и мавританских мятежников-фалангистов. Там он обрёл приют и разделил с русскими всю тяжесть Второй мировой войны - голод, холод и бомбёжки.
Однажды, уже после войны, его приёмная мать, достойнейшая сеньора Барбара Педровна, отправила юного Пако за продуктами на местный чёрный рынок, называвшийся по-русски ба-ра-холь-ка. Там мальчик и увидел высящийся сейчас перед вами волшебный сосуд - правда, совсем маленький. Необыкновенный и прекрасный мир, поместившийся в стекле, настолько потряс ребёнка, что он, не задумываясь, отдал за него все доверенные ему скудные русские песеты и прибежал домой, бережно прижимая к груди нежданную покупку и ожидая заслуженной грозы. Но сеньора Педровна оказалась настолько великодушна, что не стала наказывать приёмыша, а только вздохнула и сочувственно помянула его настоящую каталонскую матушку. Да мне и самому потом посчастливилось многократно услышать эти выразительные слова во время товарищеского матча в Москве. Парням фатально не везёт с тренерами, но это к слову.
Жизнь деда была нелёгкой. Постоянно приходилось драться, воровать и строить коммунизм. Но далёкая родина всегда влекла его, и когда это стало возможным, он одним из первых вернулся в дивную Барселону. Волшебную лампу он привёз с собой как символ другого, лучшего мира, укрыв его и от большевистских таможенников, и от ищеек генерала Франко. Так что неспроста среди почётных гостей нашего скромного торжества присутствуют русский посол сеньор Пупырев и моя вторая родня из До-ро-го-ми-ло-во.
Когда я научился попадать по мячу, дед показал мне своё сокровище, и я тоже влюбился в этих гордых величавых птиц, осенённых сказочными цветами и открывших мне всю красоту мира. Отныне искусство и футбол, футбол и искусство стали моими путеводными звёздами. Каждый раз, выходя на поле, я представлял, что веду по траве не мяч, а вот этот хрупкий стеклянный шар, и хочу подарить его вратарю противника, да только бедняга всё никак не может словить мой подарок.
Но мне всегда хотелось, чтобы источник моего вдохновения стал достоянием всех и был виден далеко отовсюду. И вот он перед тобой, дорогая моя Барселона! Прими…
Дальнейшие слова форварда пропали в рёве восторженной толпы:
- Абахо Эспанья! Вива Каталанс! Вива Женералитат! Индепенденсья!
Премьер-министр Испании поморщился. Русский посол сеньор Пупырев откровенно недоумевал. Мордатая и поддатая дорогомиловская родня в трёхцветных футболках лапала впрок шведских туристок, прибывших на открытие объекта прямо с пляжа - в стрейчах и топлесс.
Речь свою, написанную самим стариком Артуро Пересом-Реверте, косноязычный в жизни Пабло-Эухенио заучивал тоже, наверное, лет десять, но всё равно пришлось прибегнуть к фонограмме, которую начитал сам Антонио Бандерас - седой, но по-прежнему отчаянный… Тотчас засвистели и заорали снобы:
- Эль кич! Эль кич! Вергуэнца! Дезора! Примитиво!
В смысле - стыд и позор видеть в городе шедевров такой кич. А по-каталонски кричали ещё хуже.
Но каких только воплей не приходится слышать футболисту в свой адрес! Паблито и ухом не повёл, а подмигнул и принял в руку от верного китайца чёрный пенал.
