Борис Лапин - Ничьи дети (сборник)
Объяснить это можно лишь одним: время здесь течет вспять. Люди умирают, чтобы жить, постепенно молодеют, впадают в детство и затем, рождаясь, навсегда уходят из жизни. И цивилизация эта „обратная“, прогресс тоже движется вспять. Все это, разумеется, только с нашей точки зрения, для них самих время идет вроде бы нормально. Больше того, невозможно даже определить наверняка, у кого обратное движение времени: у нас или у них. Как это сообразуется с наукой? Думаю, думаю…»
Думать он мог сколько угодно, ему никто не мешал, лишь два-три раза в день наведывался доктор. Но постепенно Петр Петрович начал догадываться, что его считают сумасшедшим. Да он и сам чувствовал что-то неладное: реальный мир перестал его интересовать, он словно остался в том, «опрокинутом мире», жил в нем и занят был исключительно тем, что искал ему объяснение. Он знал, что корабль готовится к возвращению на Землю, что экипаж полон впечатлений, что Зинур в восторге от «потусторонних» женщин, а Светлана замкнулась в себе и молчит часами. Но главное, он знал, что впереди у него три спокойных года, можно вволю размышлять, взвешивать, сопоставлять и ежедневно записывать мысли, подкрепляющие его гипотезу. Теория «опрокинутого мира» постепенно набиралась сил.
Рассуждал он примерно так. Отрицательный вектор времени возможен только в мире, обратном нашему, где причина становится следствием, а следствие причиной. Стало быть, всякое действие вызывает не трату энергии, а ее приобретение; при понижении температуры тела энергия его увеличивается; то есть, вопреки второму закону термодинамики, энтропия не возрастает, а уменьшается. Это возможно лишь в том случае, когда отсчет температур ведется от абсолютного нуля, от минус 273 градусов, но в противоположном направлении. Фигурально выражаясь, весь этот мир расположен по ту сторону температурного барьера. Скажем, чем больше излучает звезда и чем холоднее она становится, тем выше ее энергетический уровень. Не здесь ли, не в этом ли разгадка непостижимой энергетической избыточности квазаров, которую не в состоянии обеспечить не только термоядерная реакция, но и полная аннигиляция вещества? И не в этом ли разгадка необъяснимого энергетического равновесия Вселенной?!
Итак, при работе энергия не тратится, а накапливается. Тело движется не в направлении действия силы, а в противоположном. Два тела не притягиваются, а отталкиваются. Следовательно, масса отрицательна. Странное, нелепое, бессмысленное понятие «минус масса»! Но без него не обойтись, только оно одно хоть что-то объясняет.
Отрицательная материя так же противоположна антиматерии, как и материи. Антиматерия ничем не отличается от обычной, кроме знаков частиц. По внешнему виду мир из антиматерии не отличишь от нашего, пока не произойдет аннигиляция. Мир же с отрицательной массой является антиподом для них обоих. Если представить все формы существования материи на оси координат, то наш мир займет лишь первую верхнюю четверть пространства. Левая верхняя четверть достанется миру антиматерии. Весь же низ схемы под горизонтальной осью абсолютного температурного нуля достанется «опрокинутому миру», миру с отрицательной массой.
И тогда нетрудно представить себе энергетический баланс Вселенной как беспрерывный обмен энергией между «выстывающим» до взрыва от избытка «антитепла» отрицательным миром и выстывающим до коллапса миром положительным.
«Но это уж действительно… что-то слишком мудреное, — скептически усмехался Бурьянов, тщетно пытаясь остановить себя на пороге новой теории мироздания. — Черт знает что, какие-то вселенские самораскачивающиеся качели. Ты бы прежде „минус массу“ переварил».
Теоретически «минус масса» вполне возможна, однако она должна быть рассеяна в беспредельности пространства с плотностью в среднем частица на кубометр, как и «плюс масса». Но если мир из положительной массы понятен и закономерен, то как объяснить наличие целого мира из отрицательной массы, частицы которой не притягиваются, а отталкиваются? Только парадоксом вероятности!
«А коли так, — думал Бурьянов, — этот мир создан специально для меня, это последнее звено в моей коллекции несуразиц, посрамляющих законы вероятного. — Но тут он обрывал себя и мысленно стыдил: — Идеалист! Не он для тебя, а ты для него. Ты был создан на Земле для этого мира и отчасти по законам этого мира, и все, что ранее произошло с тобой, было только следствиями позднейшей встречи с „опрокинутым миром“. Так радуйся, жертва невероятного, ты достиг своего, следствия привели к причине!»
* * *Бурьянову некогда было скучать: дни болезни, до отказа наполненные размышлениями о странных свойствах обретенного им мира, мелькали, как минуты. И все-таки стены тесной госпитальной каюты давили на него. Если бы не Зинур, оказавшийся верным другом, в этой клетушке с белыми эмалевыми стенами и впрямь нетрудно было свихнуться. Петр Петрович понимал, что «проблема», с которой ежедневно приставал к нему Зинур, скорее всего выдумана, чтобы хоть как-то развлечь его, Бурьянова, но тем не менее визиты жизнерадостного Зинура доставляли ему истинное удовольствие и скрашивали одиночество.
Уже через неделю после открытия опрокинутого города Зинур доверительно сообщил, что «подцепил там одну премиленькую дамочку с потрясными ножками», и теперь они каждый день устраивают свидания на площади у фонтана, оживленно болтают через «стекло», разумеется, при помощи жестов и знаков, и дамочка вроде бы не прочь встретиться в более располагающей обстановке. Зинура не волновало, каким образом может произойти эта встреча, если даже луч лазера отражается от «основы», — он выпытывал у Бурьянова, как следует вести себя с новой знакомой, учитывая, что для нее все события движутся в обратную сторону.
— Будь спок, мэтр, она найдет способ выбраться из-под этого колпака, уж я-то знаю, на что способна влюбленная женщина. А она втрескалась, еще как втрескалась, меня не проведешь. Но ведь для нее наши отношения кончились простым знакомством. Ты только подумай, для меня начались, а для нее кончились! Допустим, я ее поцелую — как она это воспримет? Слушай, Бурьян Бурьяныч, — он переходил на заговорщицкий шепот, — а вдруг у нас родится ребеночек? Ведь это страшно представить, ведь это значит по их законам, что он уже когда-то давным-давно умер, прожил всю жизнь, превратился в младенца и сейчас готов родиться обратно. Нет, это меня пугает, ей-богу, пугает. Ты мне объясни, откуда он взялся, этот младенец? А если я так и не решусь значит, его вообще не было?
— Видишь ли, — отвечал Бурьянов на полном серьезе, — об этом тебе лучше спросить у нее самой. Ведь все твои будущие с ней отношения — для нее уже прошлое.
— Как?! — хватался за голову Зинур. — Ты хочешь сказать, она уже пережила все это… без меня?
— Почему же без тебя? С тобой.
— Когда?! Мы здесь совсем недавно! А наш сын уже прожил длинную жизнь и снова стал ребенком. Ты мне только одно разъясни, мэтр, откуда он взялся? Откуда? Может, он вовсе не мой сын?
— Вообще-то теоретическая физика допускает…
— Ну, это ты брось! Клянусь аллахом, еще не было случая, чтоб теоретическая физика схлопотала дамочке младенца… И так продолжалось день за днем, пока однажды Бурьянов не предупредил, что «под колпаком» слишком холодно для землян, температура там наверняка около трехсот градусов ниже нуля.
Зинур не поверил:
— Ну да! Они там даже без пальто ходят, в одних легких платьицах. — Но пыл его начал мало-помалу остывать.
Как-то зашла Светлана, посидела молча минут пять, повздыхала и вдруг две крупные слезины выкатились из ее глаз.
— Теперь я знаю, — сказала она всхлипывая, — один ты любил меня по-настоящему.
— Почему ты говоришь «любил»?
— Бедный Бурьянчик, он и этого не понимает, — прошептала Светлана, поцеловала в лоб, как покойника, и выскочила, закрыв лицо ладонями.
Он и в самом деле ничего не понял, что это с ней?
Петр Петрович так много раздумывал над проблемами «опрокинутого мира», что порой как бы терял себя и уже не знал точно, в каком из миров находится, как в данное время течет время и что является причиной — причина или следствие.
Однажды ему пришла мысль, что время в том мире может двигаться совсем с другой скоростью, быстрее или медленнее. Работы над прозрачной «основой» еще продолжались, и провести нужный Бурьянову хронометраж ничего не стоило. Но для этого, по существующему в экспедиции порядку, требовалось написать заявку на имя шефа. Бурьянов попросил у доктора бумаги, и доктор моментально принес листок, на котором уже стояла резолюция «Согласен» и размашистая подпись шефа. Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, Бурьянов быстренько сочинил заявку, вручил ее доктору, и доктор, будто его облагодетельствовали, бегом помчался к начальству.
