Терри Пратчетт - Правда
Мистер Гвоздь даже не обернулся. Его пистоль по-прежнему смотрел в лицо зомби. Зато другой рукой он достал из кармана небольшую зажигалку в форме дракона, а потом мистер Косой… тот самый мистер Косой, который потрескивал на ходу и пах пылью… мистер Косой увидел, что торчащий из ствола наконечник маленькой стрелы обернут куском ткани.
Не отрывая взгляда от юриста, мистер Гвоздь поднес огонь к тряпке. Она вспыхнула. А мистер Косой и вправду был весьма сух.
– Я собираюсь поступить очень плохо, – сказал Гвоздь, сам будто загипнотизированный. – Но я раньше столько раз поступал плохо, что еще один разок можно и не считать. Ну, типа, убийство – страшная штука, но второе убийство уже и вполовину не так страшно. Так что когда совершишь их десятка два, каждое следующее практически ничего не значит. Но… сегодня такой прекрасный день, птички поют, где-то живут милые твари вроде… котят и всего такого прочего, солнце блестит на снегу и дарит надежду на приход весны, с цветочками, зеленой травкой и еще большим количеством котят, а потом будет жаркое лето, и нежные поцелуи теплого дождя, и множество других прекрасных вещей которые ты никогда не увидишь, если не отдашь нам то, что лежит у тебя в ящике, потому что ты сгоришь как факел, ты, лицемерный, лживый, двуличный сушеный сукин сын!
Мистер Косой покопался в ящике и достал еще один вельветовый мешочек. Нервно поглядывая на своего партнера, который раньше никогда не упоминал котят, за исключением предложений, содержащих также слова «бочка с водой», мистер Тюльпан взял мешочек и изучил его содержимое.
– Рубины, – сказал он, – очень хорошие, б…
– А теперь убирайтесь отсюда, – проскрежетал мистер Косой. – Немедленно. И никогда не возвращайтесь. Я никогда не слышал о вас. Никогда не видел вас.
Он уставился на танцующий огонек.
Мистер Косой за последние несколько сотен лет сталкивался со множеством опасностей, но ни одна из них не была столь угрожающей, как мистер Гвоздь. И столь неустойчиво безумной, тоже. Гвоздь нетвердо стоял на ногах, постоянно бросая взгляды в темные углы комнаты.
Мистер Тюльпан потряс партнера за плечо.
– Давай грохнем его, б…, и пойдем? – предложил он.
Гвоздь моргнул.
– Верно, – сказал он, похоже, приходя в себя. – Верно.
Он взглянул на зомби.
– Думаю, сегодня я сохраню тебе жизнь, – сказал он и задул огонек. – А завтра… кто знает?
Угроза была неплоха, но как-то чувствовалось, что грозил он не от всей души.
Потом Новая Фирма ушла.
Мистер Косой сел и уставился на закрытую дверь. Ему было совершенно ясно, а у мертвеца большой опыт в таких делах, что два вооруженных клерка, ветерана юридических битв, в помощи уже не нуждаются. Мистер Тюльпан знал свое дело.
Он взял из ящика лист писчей бумаги, написал печатными буквами несколько слов, запечатал лист в конверт и вызвал другого клерка.
– Позаботьтесь об этом, – казал он, когда пришедший уставился на своих павших коллег, – а потом отнесите это де Словье.
– Которому, сэр?
На секунду мистер Косой забыл об этой важной детали.
– Лорду де Словье, – уточнил он, – ни в коем случае не другому.
Вильям де Словье перевернул страничку блокнота и продолжил лихорадочно записывать. Команда пялилась на него, как на бесплатное развлечение.
– Великий дар у вас, сэр, – сказал Арнольд Бочком. – Просто сердце радуется, глядя, как скачет ваш карандаш. Хотел бы и я так уметь, но я никогда не был силен в механике.
– Не желаете ли чашечку чаю? – осведомился Человек-Утка.
– Вы и чай здесь пьете?
– Конечно. Почему нет? За кого вы нас принимаете?
Человек-Утка с приветливой улыбкой протянул ему почерневший чайник и ржавую кружку.
«Подходящий момент проявить вежливость», – подумал Вильям. Да и вода была кипяченая, правда ведь?
– …без молока, пожалуйста, – быстро сказал он.
Можно себе представить, на что похоже это молоко.
– А, я же говорил, что вы истинный джентльмен, – сказал Человек-Утка, наливая в кружку маслянистую коричневую жидкость. – Добавлять молоко в чай – настоящее святотатство. – Изысканным движением он взял блюдце и щипчики. – Дольку лимона?
– Лимон? У вас есть лимон?
– О, даже мистер Рон скорее вымоет подмышки, чем выпьет чаю без лимона, – сказал Человек-Утка, бросая дольку в кружку Вильяма.
– И четырех кусочков сахара, – добавил Арнольд Бочком.
Вильям сделал большой глоток. Чай был густым и круто заваренным, но зато сладким и горячим. И с легким лимонным привкусом. В конце концов, решил он, могло быть и хуже.
– Да, с лимоном нам здорово везет, – заметил Человек-Утка, хлопоча над чайными принадлежностями. – Только в очень неудачный день нам не удается выловить из реки одну, две, а то и целых три лимонных дольки.
Вильям неподвижно уставился в стену.
Он пытался найти ответ на старую как мир загадку: проглотить или выплюнуть?
– Вы в порядке, мистер де Словье?
– Ммф.
– Слишком много сахара?
– Ммф.
– Не слишком ли горячий?
Вильям с благодарностью выплюнул чай в направлении реки.
– А! – воскликнул он. – Да! Слишком горячий! Вот в чем дело! Слишком горячий! Прекрасный чай, но… слишком горяч! Я лучше поставлю кружку вот тут, у моих ног, пусть остынет немного!
Он снова схватил блокнот и карандаш.
– Итак… э, Гаффс, которого из этих людей ты укусил за ногу?
Гаффс гавкнул.
– Он их всех искусал, – перевел голос Глубокой Кости, – если уж начал кусаться, зачем останавливаться?
– Ты их узнаешь, если укусишь снова?
– Он говорит, да. Он говорит, большой человек был на вкус как… ну, знаешь… – Глубокая Кость сделал паузу, – вроде… как ее там… большая, большая миска с водой и мылом.
– Ванна?
Гаффс зарычал.
– Да, это… слово, – сказал Глубокая Кость. – А другой пах дешевым маслом для волос. А тот, который был как Бо… как лорд Ветинари, он пах вином.
– Вином?
– Да. А еще Гаффс извиняется, за то, что укусил тебя сейчас, просто он увлекся воспоминаниями. Мы… говорят, что у собак очень физиологичная память, если ты понимаешь, о чем я.
Вильям кивнул и потер укушенную ногу. Описание вторжения в Продолговатый Кабинет выглядело как последовательность завываний, лая и рычания. Гаффс бегал кругами, хватая себя за хвост, пока не наткнулся на колено Вильяма.
– И Рон с тех самых пор носит его у себя под пальто?
– Никто не трогает Старого Вонючку Рона, – сказал Глубокая Кость.
– Верю, – сказал Вильям.
Он кивнул на Гаффса.
– Я хочу сделать картинку с ним, – объявил он. – История… потрясающая. Но мне нужна картинка, чтобы доказать, что я и вправду беседовал с Гаффсом. Ну… через переводчика, конечно. Я не хочу, чтобы люди считали, будто это очередная глупая байка про «говорящую собаку», как в «Инквайрере»…
Команда забормотала. Запрос был встречен без энтузиазма.
– Тут респектабельный квартал, знаете ли, – сказал Человек-Утка. – Мы не позволяем кому попало болтаться здесь.
– Но ведь тропинка проходит прямо под мостом! – заспорил Вильям. – По ней кто угодно может пройти!
– Ну-у-у, да, – сказал Генри Гроб. – Может. – Он откашлялся и мастерски сплюнул в костер. – Только второй раз ему этого не захочется.
– Бляха-муха, – пояснил Старый Вонючка Рон. – Подавился лудильщиком? Гарн! Я г'рил им. Рука тысячелетия и креветка!
– Тогда вам лучше сходить со мной в редакцию, – предложил Вильям. – В конце концов, вы таскаете его с собой с тех самых пор, как начали продавать наши газеты, верно?
– Сейчас это слишком опасно, – сказал Глубокая Кость.
– Может, еще пятьдесят долларов сделают опасность меньше?
– Еще пятьдесят долларов? Всего, значит, выйдет пятнадцать долларов!
– Сто долларов, – устало поправил Вильям. – Вы ведь понимаете, что это в интересах общества?
Они вытянули шеи.
– Похоже, никто не подглядывает, – объявил Генри Гроб.
Вильям шагнул вперед, совершенно случайно опрокинув кружку с чаем.
– Тогда пойдем, – скомандовал он.
Мистер Тюльпан начал беспокоиться. Это было необычно. В области беспокойства он привык быть скорее объектом, нежели субъектом. Но мистер Гвоздь вел себя странно, и поскольку в его обязанности входило думать, это внушало беспокойство. Мистер Тюльпан умел думать за доли секунды, или наоборот, мыслить категориями столетий, если речь шла о предметах искусства, но на средних дистанциях он чувствовал себя неуверенно. Для этого ему был нужен мистер Гвоздь.
Но мистер Гвоздь говорил сам с собой и продолжал шарахаться от каждой тени.
