Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения
— Всё сходится, сэр товарищ. Слово в слово. Я уже отдал приказ разобрать завал с нашей стороны.
— Отлично, лейтенант, — похвалил Акимов, садясь в машину. — Считайте, что погоны лейтенанта на ваших плечах. Я лично буду ходатайствовать перед товарищем Ворошиловым о присвоении звания.
Автомобиль отъехал, оставив Пола Лупьяна в тягостном недоумении. Какие ещё погоны? Какой Ворошилов? Неужели они говорили о разном?
— И скажите мне, любезный Арманд, какого чёрта нужно было влезать в эту авантюру? — консул строго посмотрел на собеседника. — Я помню, в детстве вы производили впечатление весьма благоразумного человека. А сейчас? Если бы не личная просьба Соломона Боруховича…
— Вы знаете дядю и видели меня маленьким?
— Конечно, — Сергей Викторович усмехнулся в седые усы. — Только тот, кто жил в Одессе, может почувствовать насколько тесен мир. Так что там с моим вопросом?
— Это всё он виноват, — Хаммер мотнул головой в сторону, где на двух сдвинутых столах сладко посапывал мистер Смит, даже во сне обнимающий автомат Томпсона. — Понимаете, мы вчера приехали сюда немножко поужинать. Ну и…
— А вас папа не учил, что не стоит пить в дурной компании?
— Что вы, товарищ Акимов, это не дурная, — Арманд покосился на спящего. — Его настоящая фамилия…
Он наклонился и прошептал прямо в ухо.
— Не может быть! — поразился консул.
— Может, — подтвердил американец. — Просто фотографии в газетах всегда слегка подретушированы.
— И что всё же случилось?
Хаммер скромно потупился.
— Понимаете, Сергей Викторович, у нас неожиданно закончились деньги.
— Как, совсем?
— Нет, что вы, только наличные.
— Так выписали бы чек.
— А мы что, не пытались? Но почерк был уже настолько неразборчив, что его не приняли. А потом мистер Смит выпил ещё, и сказал речь. Дословно не помню, но что-то очень проникновенное и зажигательное. Про зажравшееся федеральное правительство, жиреющее на крови трудового банкирства и бизнесменства.
— Однако почти по Марксу.
— Да, и предложил объявить независимую Манхэттенскую республику. Ну а дальше события развивались по классической революционной схеме. Правда, никто не знал, где тут вокзал, почта, телеграф, и есть ли они вообще, поэтому решили начать сразу с национализации банков.
— Чужих? — уточнил Акимов.
— Естественно.
— Ну и…
— А потом пошли громить полицейские участки. А они громиться не захотели, и предложили помощь в национализации. У них же очень маленькое жалование…
— И что вы собираетесь делать дальше? — в голосе советского консула промелькнула жалость, и у Хаммера появилась надежда на спасение. — За ночь сюда подтянут войска, и тот кто доживёт до утра, к вечеру уже будет сидеть на электрическом стуле. Хотите?
— Нет! — в ужасе отшатнулся Арманд, но разглядел протянутую ему бутылку пива. — Да, спасибо.
Пока американец поправлял расшатанные нервы, Акимов раздумывал. Всё же, как чувствовал, прихватив с собой чемоданчик, почти полностью покрытый сургучными печатями. Сегодня именно тот день, когда его можно вскрыть.
— Товарищ Хаммер, вы хотите жить долго и счастливо?
— Само собой, Сергей Викторович!
— Тогда предлагаю пятьдесят на пятьдесят.
— Это о чём? — Арманд сделал вид что не понял, но под укоризненным взглядом смутился, и тихо произнёс: — Грабёж.
— Нисколько. Советскому правительству, которое я здесь представляю, за меньшее вмешиваться просто неприлично. Да и то такие льготные условия только для вас, в знак особого расположения. Остальным могу предложить лишь тридцать процентов.
— Они не согласятся.
Беседа была прервана звуком упавшего автомата и хриплым спросонья голосом:
— Доброе утро, господа!
— Извините, но сейчас ещё вечер, — Акимов перешёл на английский.
— Не ещё, а уже, — поправил его мистер Смит и спросил: — А вы кто?
Сергей Викторович представился, для чего пришлось предъявлять документы, и коротко объяснил суть проблемы. Главный манхэттенский революционер задумался.
— У меня тут… а если… и потом… да куда они денутся, — бормотал он себе под нос. — Я согласен, товарищ!
— Я вас правильно понял, мистер Смит? — уточнил Хаммер.
— Конечно, — откликнулся тот. — А страховые компании пусть поцелуют меня в задницу. Никогда их не любил, дармоедов.
Наутро полицейские на всё том же мосту ещё долго махали вслед колонне грузовиков, скрывшейся в Бруклине. Офицер, который накануне останавливал машину советского консула, закурил подаренную сигару, предварительно сняв с неё зелёную обёртку с портретом Беджамина Франклина, и улыбнулся. Карман приятно грели ещё несколько подобных сигар. Один только вопрос, возникший при проверке паспортов выезжающих из Манхэттена беспокоил его, о чём и спросил своего лейтенанта.
— Сэр, скажите, а зачем в русском консульстве нужны девяносто восемь третьих секретарей?
— У них очень развитая бюрократия, Хэнк.
— А, так это они бумаги вывозили?
— Дипломатическую почту.
— Сэр, а зачем один мешок отдали вам?
— Это письма советских пионеров президенту Соединённых Штатов, — пояснил Пол Лупьян, нежно поглаживая грубую ткань.
— И вы поедете в Вашингтон?
— Нет, Хэнк. Незачем отвлекать занятого человека от важных государственных дел. Я сам на них отвечу. Хм… Как смогу.
Глава 25
Дома ждут меня маманя да родня,
И готовят спозаранку.
Накрывают стол, посудою звеня,
Стелют скатерть-самобранку.
………………………………….
И душа моя оттаяла в тепле.
Ах, как здорово, что где-то на земле,
Ты ещё кому-то нужен.
Сергей Трофимов.
Тёплая осень 34-го. Нижний Новгород.
Поезд остановился, лязгнув напоследок сцепками, и Такс нетерпеливо заплясал у двери купе, прозрачно намекая, что неплохо бы и погулять.
— У тебя пять минут, — строго предупредил председатель, выпуская пса в коридор. И он был твёрдо уверен, что его поймут. — Только пока одеваюсь. И не ввязывайся ни во что, времени нет — нас должна ждать машина.
Александр Фёдорович не беспокоился, что с этим прохиндеем что-нибудь случится. Скорее наоборот, сам устроит фокус такой, что ахнешь. Вот буквально на прошлой неделе в Балтийском море упал он случайно за борт. Так, во всяком случае, утверждал ставший единственным свидетелем американский атташе, возвращающийся в Советский Союз из отпуска. Тот самый, что следующей ночью погрыз себе в припадке неизвестной болезни руки и ноги, и даже умудрился откусить хвост. Так потом и увезли в психиатрическую всего забинтованного, привязав к койке полотенцами. А Такс тогда появился на палубе минут через пять, весь мокрый, но с большой селёдкой в зубах.
А случай, приключившийся ещё в Нью-Йорке? Незадолго до отплытия пёс пропал, и отсутствовал два дня. А на третий в гостиницу позвонил неизвестный, и предложил вернуть собачку за пять тысяч долларов. Беляков тогда передал трубку Хаммеру, американец выслушал, и справедливо решил, что это не те деньги, которыми стоит забивать себе голову. На другой стороне телефонного провода очень разволновались, и попросили передать predsedatel of kholkhoz заверения в безмерном уважении. А также сообщили о готовности увеличить сумму, лишь бы Гарлем уже сегодня смог избавиться от приятного, 9тут следовало десятиминутное перечисление эпитетов) но несколько утомительного гостя.
Кстати подвернувшуюся мелочь Александр Фёдорович решил потратить на подарки семье, а заодно пополнить и свой гардероб. И сейчас с видимым удовольствием застёгивал перед зеркалом новое пальто из тонкого драп-кастора на шёлковой подкладке. Хаммер ещё уговаривал купить гетры, на его взгляд удачно сочетающиеся с белым шарфом, но председатель отказался. Буржуйство это… И ревизионизм…
И только надел шляпу с широкими мягкими полями и взялся было за чемоданы, как в дверь постучали, и сразу же открыли, не дожидаясь ответа. В коридоре стоял улыбающийся генерал-майор Конев, а за спиной его виднелись двое в до боли знакомых фуражках.
— Ты чего, Иван, арестовывать меня пришёл? — спросил председатель после крепкого рукопожатия.
— Сдурел? Это носильщики. Мало ли у тебя там чего секретного есть, — комдив кивнул ОГПУшникам на багаж. — В машину.
— В нашу?
— Зачем? В его.
Автомобиль Белякова в городе был известен, и перепутать его с другими невозможно. Из трёх экспериментальных "эмок", выпущенных автозаводом ещё зимой, на одной ездил нарком Каменев, другую подарили Алексею Максимовичу Горькому в компенсацию за возвращённое городу историческое имя, а третью выделили председателю, чтобы провести испытания в полевых, в прямом смысле, условиях. Чемоданы унесли, а Александр Фёдорович усмехнулся:
