Антон Антонов - Меч Заратустры
Воистину Жанна была колдуньей.
Даже на костре и в помрачении рассудка она несла смятение и смуту.
И только великий инквизитор Торквемада, который очень внимательно глядел по сторонам, заметил, что во взглядах Жанны нет и следа безумия.
Этот взгляд, острый и ясный, метался по окрестным строениям и руинам.
Она словно кого-то искала.
А потом глаза ее замерли, и Торквемада автоматически посмотрел в ту же сторону.
Еще через секунду туда смотрели уже все.
По асфальтовой дорожке со стороны реки приближался всадник. Его одежда была украшена крестами, и старинную пожарную каску, сверкающую на солнце, тоже украшал золотой крест, приваренный сверху.
Многие крестоносцы узнали этого рыцаря, другие слышали о нем в новейших легендах о крестовом походе, но в поднявшемся шуме трудно было разобрать, кто о чем кричит.
А рыцарь, оттеснив конем тех, кто пытался преградить ему путь, направился прямиком к понтифику Петропавлу, сидевшему рядом с императором. И, соскочив с коня, стремительно опустился перед ним на одно колено.
– Униженно припадаю к стопам вашего святейшества, – с акцентом прочитал он по шпаргалке, зажатой в кулаке, – и, как ничтожный раб святой церкви, прошу о великой милости.
– Говори, – разрешил понтифик, который решил, что этот рыцарь примчался, дабы известить его о победе над турками и потребовать награды.
– Стало известно мне, ваше святейшество, что один недостойный судья, который проник в священный трибунал обманом, осудил некую невинную женщину не по закону, а по личному побуждению. Одержимый греховным вожделением, – рыцарь снова заглянул в шпаргалку, – этот вероотступник пытался добиться удовлетворения свой похоти, но женщина хранила верность жениху, который обручен с нею по закону и обычаю. Тогда судья ложно обвинил ее в немыслимых преступлениях и вынес смертный приговор. И я требую у святой церкви справедливости!
– Кто этот судья и кто эта женщина? – спросил со своего места заинтригованный император Лев.
– Эта женщина – Девственница Жанна, а судья – тот, кто вынес ей приговор.
– В уме ли ты, рыцарь? – удивился император, но на губах его играла торжествующая улыбка. – Эта Жанна никакая не девственница, и это подтверждено судом. И приговорена она к костру за колдовство, которому есть масса свидетелей. Ее преступления общеизвестны и не нуждаются в доказательствах.
– Тот, кто обручен с ней, считает иначе, и требует Божьего суда.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду поединок, в котором победит тот, на чьей стороне правда.
– Ты хочешь драться с Магистром трибунала?
– Не я. Тот, другой.
– И где же он?
– Он будет скоро.
Император задумался, а Торквемада положил руку на меч.
– Хорошо. Да будет так, – произнес, наконец, император.
И теперь торжествующая улыбка тронула уже губы Торквемады.
И тут появился Григораш.
76
Великий инквизитор разгадал комбинацию императора.
Узнав от Мефодия о предательских мыслях Торквемады, Лев не решился арестовать инквизитора в резиденции.
Он знал, что Торквемада с подручными может мечом пробить дорогу к свободе, положив не один десяток крестоносцев.
Но он знал и то, что инквизитор хочет обязательно увидеть казнь архиведьмы Жанны. И теперь даже больше, чем прежде.
А еще он представлял себе, как это зрелище действует на толпу крестоносцев.
Запах крови и жар огня сводит с ума и срывает тормоза.
На суде они еще помнили, что это Торквемада лично захватил в плен архиведьму Жанну. И что он великий инквизитор – третий человек во всем воинстве после папы и императора. И что нападение на него смертельно опасно, даже если совершается по приказу этих двоих, стоящих выше него.
Но во время казни они обо всем этом забудут. И тогда достаточно будет скомандовать «Фас!» – и даже от Торквемады останутся одни ошметки.
Торквемада отлично это понимал и был готов ловить момент, когда Жанна уже умрет, напоив вампира энергией своей гибели, а толпа еще не успеет накалиться до такой степени, что ей можно будет скомандовать «Фас!» с полной уверенностью в успехе.
В этот самый момент Пантера ударит первым.
Но появление Конрада фон Висбадена спутало все планы. А выход на авансцену Григораша окончательно выбил Торквемаду из колеи.
Сначала инквизитор заподозрил какую-то особо изощренную хитрость императора. Но представить, что Лев каким-то образом сговорился со свитой Орлеанской королевы – пусть даже ради уничтожения конкурента, Торквемаде было трудно.
Обе стороны ненавидели друг друга такой лютой ненавистью, что о сговоре не могло быть и речи.
А значит, рыцари просто бросились в самоубийственную авантюру, а император решил воспользоваться удобным случаем.
Лев не слишком хорошо разбирался в единоборствах и не умел здраво оценивать боевое мастерство. Возможно, он надеялся, что этот рыцарь убьет Торквемаду. Или хотя бы измотает его – так что по команде «Фас!» с ним будет проще справиться.
На этом месте губы Торквемады как раз и скривились в торжествующей улыбке.
Он помнил Григораша по старым приключениям и был искренне уверен, что это для него не противник.
Но похоже, он забыл предсказание Радуницы.
А Жанна как раз сейчас о нем вспомнила.
И год еще не прошел.
Палачи с факелами стояли в стороне от костра. Они ждали сигнала императора, а тот сигнала не подавал.
У Торквемады на мгновение мелькнула мысль выхватить у ближайшего факел и поджечь костер – чтобы все было наверняка.
Но он тут же отогнал эту мысль.
Это было бы почти так же позорно, как спасаться бегством.
Пантера мог опасаться, что не прорвется сквозь опьяневшую от крови толпу. Тут были шансы пятьдесят на пятьдесят.
А в поединке один на один он нисколько не сомневался в своей победе. И лишь для проформы возмутился:
– Какой Божий суд может быть между мной и этим язычником?
При слове «язычник» толпа хищно зарычала.
Условный рефлекс – как у собачек Павлова.
– Боишься? – презрительно отозвался Григораш.
И это было, как сигнал гонга.
Непостижимым образом меч мгновенно оказался у Торквемады в руке.
Но Григораш уклонился.
А следующий удар рыцарь встретил уже во всеоружии.
Он тоже умел быстро выхватывать меч из ножен.
Вскочив с места, император Лев кричал, что это не по правилам. Поединок нельзя начинать без объявления и благословения.
Но мечи уже звенели, высекая искры, и Торквемада теснил противника к костру.
У обоих соперников были почти одинаковые мечи, узкие и легкие, только у Торквемады восточный, с маленькой округлой гардой и удлиненной рукояткой, а у Григораша – женский, любимое оружие валькирий, гарда которого по-европейски образует с клинком подобие креста.
Этот меч достался ему в наследство от Жанны, когда она обзавелась новым клинком работы самого Бермана. И с тех пор этот меч служил рыцарю верой и правдой. То, что он женский, ничуть не умаляло его достоинств.
Он вряд ли пробил бы тяжелые латы, но в состязании на ловкость рук и быстроту движений ему не было равных.
И все же с первой минуты боя всем зрителям казалось, что инквизитор побеждает.
Доблестный рыцарь Григ о'Раш отступал под градом ударов, и ему приходилось совершать гораздо больше движений, чем противнику, чтобы уклоняться от них.
Он неизбежно должен был скоро устать.
Но в Божьем суде всегда побеждает тот, на чьей стороне правда. И только циники, которые не верят в мистику, могут сомневаться в этом.
– Кровь за кровь! – крикнула Жанна, привязанная к столбу и до пояса обложенная сухим хворостом.
Может быть, она имела в виду кровь тех людей, которых убил Пантера на своем веку. А может быть, свою кровь, пролитую позапрошлой ночью в камере, где Жанна была прикована цепью к стене.
Ее следы остались на разорванном парадном платье Орлеанской королевы.
А кровь, пролитая насильно, всегда вопиет к небу. Независимо от того, сколько ее – одна капля или целый поток.
Когда меч орлеанского рыцаря как будто случайно задел острием грудь Торквемады, кровь хлынула волной.
Инквизитор еще продолжал атаковать, но ловкость рук куда-то ушла. А потом стали подкашиваться ноги.
И тогда последовал второй удар. Точно в сердце.
Торквемада стоял и смотрел на соперника с невыразимым удивлением. Чуть склонив голову и прищурив глаза.
Как собака.
А потом упал.
Но и рухнув ничком, еще продолжал дергаться и тянуться к мечу, который выпал из руки.
– Принесите кто-нибудь осиновый кол, – весело попросил Григораш.
Его возглас был встречен гробовым молчанием. Крестоносцы замерли в неподвижности, словно в игре «Море волнуется раз».
Только черные монахи двигались стремительно и беспрепятственно, растекаясь к окраинам площади.
