Ольга Громыко - Ведьмины байки
– Эх, Кощей, и завидую же я тебе! – в шутку сетует неугомонный Финист. – Кабы меня такая жена любила-миловала, я бы жизнь за то отдал, не задумавшись.
А Кощей в ответ возьми да и молви тихим горьким голосом:
– Я тоже. Только седой да криворукий ей без надобности…
И все – хлопнула дверь, ушли чародеи.
А я так и стою столб столбом, руку к сердцу прижала. Да что же это он такое говорит?! За весь медовый месяц ни разу не приголубил, а теперь – без надобности! Куда ж он сам смотрел?! Ну я-то, понятное дело, себе даже думать о любви заказала – муж-от мне не чета, чародей великий, всякого в жизни перевидал, за ратным делом да колдовством ему не до женщин, а ну как засмеет? Неужто и ему краса моя неписаная уста замкнула, негодящим себя посчитал?
Покликала меня Прасковья Лукинишна на кухню, кисельком вишневым поманила, да я усталью отговорилась и у себя в покое заперлась.
Не могу спать, мечусь по опочивальне – и сладко мне, и страшно. Придет – что я ему скажу?! «Ой ты гой еси, друг любезный, бери меня за руки белые, лобзай в уста сахарные, будем жить-поживать и добра наживать»? Такое только в сказках проходит! Да он на меня как на умалишенную глянет, не то что в опочивальне – за воротами терема замкнется!
Егорушка из клетки глядит сочувственно, усами шевелит. Изловчился как-то мое вышивание, едва законченное, в клетку затянуть, лежит барином на всем Лукоморье вместе с птицами, рыбами да солнцем мохнатым, в тереме батюшкином дырку для обзору прогрызть успел. Пусть его, не тем голова занята…
А если не придет? А вдруг они там с Моровной не на жизнь, а на смерть схватились? Коль проведала чародейка, что жизни ей до рассвета осталось. Да первой удар и нанесла? Может, я уже час как вдова, впору венок батюшкин черной лентой перевивать – «От безутешной вдовы Василисы и ее родственников»? Ой, страсти-то какие! Хоть бы пришел скорей, черт с ней, с любовью, лишь бы все там у них обошлось…
Забылась я наконец сном тревожным, часу не прошло – будят. Я как почуяла что неладное, мигом с постели сорвалась, запор откинула. Стоит на пороге воевода во всеоружии, лица на нем нет, глаза неживые.
– Вставай, Василиса, беда великая приключилась! Идет на нас орда басурманская, слова не сдержавши! Тут уж не до чародейства, Кощей в дружину поскакал, а меня за тобой отправил, велел привезти к нему сей же час!
Я расспрашивать долго не стала, только сапожки натянула – и за воеводой. Пробежали мы через двор, Черномор засов отодвинул, выскочила я за ворота, а они за спиной как хлопнут! Осталась я одна-одинешенька в чистом поле, ни Кощея, ни дружины, ни орды, хоть бы собака какая голос подала – тишина как на погосте, едва-едва светать зачало! Только и услышала, как воевода ворота запер и к терему неспешно пошел, во весь рот зевая. Закралось тут в меня подозрение великое, кричу ему вослед:
– Эй, Черномор Горыныч, да ты никак со мной шутки шутить вздумал?! Отвори ворота, змей!
Слышится мне в ответ голос женский, медовый:
– Не кричи, Василисушка, только горло зазря натрудишь. Зачарованный он, не слышит тебя, а после ничего и не вспомнит.
Обернулась я скоренько – стоит у меня за спиной женщина незнакомая, в облачении богатырском, пуд железа вместе с мечом на себя нацепила, не меньше. Прямо сказать, с ее статью мужика только в темнице и удержишь: волос стриженый, нос длинный, зубы кривые, нижняя губа короткая, верхняя оттопыренная, на ней ус редкий, черный. Кольчуга как на доске плоской висит. Спрашивает меня:
– Ну что, Василиса Премудрая, Прекраснейшая из царевен Лукоморских, жена Кощеева, знаешь, кто перед тобой?
– Раньше я только гадала, прекраснейшая али нет, – отвечаю, – а как на тебя посмотрела, точно уверилась! Ты, видать, Баба Яга?
Скривилась богатырка, точно уксуса хлебнула:
– И кто тебя только Премудрой прозвал! Марья Моровна я, чародейка могучая!
– Ой, – говорю, – извини, обозналась! А Баба Яга тебе точно не родственница?
– Ты мне зубы не заговаривай, – злится чародейка, – лучше от забора отойди, чтобы пятна на нем мокрого не оставить! Прочих жен я чужими руками изничтожила, оружием человеческим, чтобы подозрение на меня не пало. А нынче уж все едино, – как узнает Кощей, что я цельный год под видом купчихи вдовой неподалеку от его терема жила, мигом догадается, кто его жен порешил. Да поздно будет – к первому лучу солнца меня и след простынет.
Представила я пятно с косой на заборе – перетрусила, да виду не подала:
– И за что же нам, женам Кощеевым, такая немилость? Никак чародейке могучей мир с басурманами костью в горле встал?
Смеется Марья Моровна:
– Мне до басурман дела нет, как заполучу я силу Кощееву, они ко мне сами на коленях приползут! Узнала я из книги колдовской, как ту силу на себя перетянуть, надобно только, чтобы он сам отдать ее мне захотел. Уж как я его, в гости залучивши, ни уговаривала – и плетью, и железом каленым, – так хозяйку и не уважил… Вдругорядь-то уж я не сплошаю, придумаю чего поубедительнее!
Я и бровью не повела:
– Таких хозяев хлебосольных и в ответ попотчевать не грех, да рук марать не хочется; уходи-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока мой муж не вернулся, он ужо тебе сполна за ласку отплатит!
– Ишь ты, наглая какая! – дивится Марья Моровна. – Да я тебя, Василиса Преглупая, на одну ладонь положу, другой прихлопну – мокренько станет!
– Смотри, – говорю, – как бы у самой штаны не отсырели, Марья Мордовна!
Марья Моровна зубами скрежещет, кулаки сжимает – впору камню водой истечь.
– Ну все, разозлила ты меня, Василиса, теперь…
А мне уж все едино, помирать – так с бранью.
– Как будто ты раньше шибко добрая была!
– Не перебивай, – орет богатырка тонким голосом, – когда с тобой враг разговаривать изволит, может, он что важное напоследок сказать хочет! Кабы я прежде знала, что Кощей таку стерву в жены взял, погодила бы тебя губить, ты бы Кощея скорее меня уморила!
Дай, думаю, и впрямь послушаю, заодно и время потяну, а там, глядишь, и муж подоспеет.
– Не губи ты меня, чародейка могучая, смени гнев на милость! Неужто ты, Кощею досадить надумавши, вдовить его повадилась? Тем Кощея не проймешь – ему от жен одна морока, слезинки не уронит, еще и спасибо тебе скажет, избавительнице!
– Вдругорядь не угадала! – шипит ведьма сквозь зубы стиснутые. – Кабы я Кощею только досадить хотела, уж сыскала бы, чем его пронять! Давно я за его силой охочусь, да все без толку, ровно везение Кощеево меня под руку толкает, очи застит. Открыла я тогда книгу свою колдовскую, спросила, как везение в нем истребить, да и вычитала, что не смогу одолеть Кощея прежде его жены… Что ты смеешься, бестолковая?
– Да вот подумала: ежели в книгу твою описка вкралась, ведь вся работа насмарку! Экая незадача!
– Что ты в чародействе понимаешь, девка скудоумная! – рычит Марья Моровна, ногой притопывая. – В моей книге не страницы – кожа человеческая, по ним не чернилами – кровью писано, и кровь та ровно в живом теле под кожей переливается, на каждый вопрос свой ответ слагает, кривды не кажет!
Приуныла я для виду:
– Куда уж мне до тебя, волос длинный, да ум короткий… Никак в толк не возьму, эк ловко ты с воеводой управилась, я-от думала – чары только глаза в глаза передаются?
Лестно Марье Моровне такое слышать, сделала милость, разъяснила:
– Мне на него глядеть нужды нет. Как пошел воевода с дружиной да чародеями меня воевать, за друга-хозяина мстить, Кощей им есть-пить в моем тереме заказал строго-настрого, а воевода не утерпел – вишенку с ветки над крылечком сорвал да вместе с косточкой и проглотил. С той поры под власть мою попал, исправно службу несет, о планах Кощеевых докладывает, царевен за ворота выводит… Поутру только диву дается, отчего кинжал булатный затупился, меч в рже-руде измазался?!
Пожалела я воеводу, вины ему не отмерила – где ж тут против вишни устоять? Скорей бы уже кочета клич кинули, солнышко разбудили, не век же мне ведьму разговором занимать!
Марья Моровна тоже не лыком шита – смекнула, куда я клоню:
– Зря ты, Василиса, на восход посматриваешь, к солнышку примериваешься – ему еще полчаса за краем света отмерено, подмоги тебе ждать неоткуда, Кощей ни сном ни духом не…
Осеклась чародейка, под ноги себе глядит, глазам не верит, – дрожит земля меленько, в коленках отдается. У меня от сердца отлегло, легко-легко стало – Пашкину поступь ни с чем не спутаешь, козлом скачет. Траву ветром качнуть не успело – конь златогривый вперед него домчал.
Осадил Кощей Пашку, на землю спрыгнул:
– Как чуял, что тут без меня не обойдется! Вот мы и свиделись, ведьма!
Отшатнулась Марья Моровна, ровно привидение увидела:
– Кой черт тебя принес, Кощей? Мы тут с Василисой о своем, о женском толковали, тебя не звали!
– Ага, – говорю, – судили-рядили: по забору меня размазать али по ветру пустить!
Сама же на мужа гляжу радостно – и на шею броситься охота, и отвлечь боюсь.
