Сергей Лукьяненко - Остров Русь (сборник)
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот, как щепку малую в океане-море безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли, Добрыню заполучив, ушли они на дно морское, только очнулись тут наши путешественники от влечения извращенного и осознали свое положение.
— Пресвятая Богородица! — вскричал Алеша Попович. — Не дай рабам Твоим в стихии водной без покаяния сгинуть!
— Даже с покаянием, все равно не дай! — уточнил его просьбу Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.
— Услышала меня Богородица! — умилился Алеша.
— А что толку, — отозвался Илья, — не утонем, так с голоду помрем. Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулася, и прям из воды на плот выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
— Ты кто такой будешь? — подозрительно спросил Илья.
— Садко буду, — ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей воду, — царя морского любимец. Богатый Гость — мое прозвище.
— Пошто так? — поинтересовался Иван.
— Купцом я на суше был, — объяснил вновь прибывший. — Царь морской меня приветил, обучил, как об заклад биться да выигрывать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал — песни петь.
— Слыхал я такую байку, — вмешался Илья.
— Байку! — фыркнул Садко. — Тебе б такую байку! Сколько лет света белого не видел!
— А теперь чего же тебя царь морской отпустил? — спросил Иван.
— Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, — объяснил Садко. — Приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.
— Добрынюшка! — горестно покачал головой Алеша. — Эх, Добрынюшка!
— Когда ж его царь морской отпустит? — спросил Иван.
— А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в отпуске впервые.
— Да… — протянул Иван. И тут встрепенулся: — Слушай, Садко, чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас.
— А чего дадите?
— Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?
— А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевельну.
— Ну ты!.. — начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.
— Меч богатырский возьмешь?
— Меч? — заинтересовался Садко. — Покажь.
— Подойди да глянь.
Садко опасливо приблизился к привязанным и вынул из ножен Ильи меч булатный.
— Хорош, — одобрительно покачал он головой. — Камушки на рукояти самоцветные… Да только не цена это.
— Пошто так? — удивился Илья.
— Меч твой я и не отвязывая взять могу. Да вот уж и взял. Что сделаешь?
— Ах ты тать бесчестный!
— Брось, богатырь. Не серчай. Бизнес — такая, брат, штука… И самому стыдно, а что поделаешь… Посуди — отвяжу я вас, только меч получу; да и то, может, обратно отнимете. А не отвяжу — вон сколько у вас добра разного. И мечи, и щиты, и луки, и колчаны. Цены им нет!
И Садко Богатый Гость, осыпаемый проклятиями богатырскими, принялся деловито пленников обирать да в кучку добро складывать. До Смолянина добравшись, сказал печально:
— Что ж ты, добрый молодец, бедный такой? И взять-то с тебя нечего!
— Да мне, чувак, и не нужно ничего, — ответил Смолянин искренне. — Я ж приезжий. А там, откуда я прибыл, все, что мне надобно, есть.
Остановился Садко, призадумался. Ударил в гусельки да и пропел задушевно:
Ой, как прав ты, чужеземец, хоть ты млад — да мудр.Не желай того, что есть, или сверх того!Через жадность я на дне морском мыкаюсь,Против волюшки служу в шутах гороховых.А на дне морском есть все, что мне надобно:Яства сладкие да девы красные,И от вас, богатырей, выкуп не нужен мне,То инстинкт взыграл частнособственнический…
Он остановился и некоторое время в задумчивости молчал. Иван, пытаясь попасть ему в тон, пропел тихонько:
Отпусти ж ты нас с Богом, по совести,Не марай своих рук ограблением…
Садко встрепенулся, пелена туманная с глаз его спала, и он ответил без аккомпанемента:
— Быстрый ты больно. Это я так, для красного словца. Душа у меня поэтическая. А ты этим воспользоваться решил. И не стыдно тебе? — Он укоризненно покачал головой. — Эх, чего говорить-то. Все люди одинаковые. Ладно, хватит уж нам лясы точить.
И он вернулся к Смолянину:
— Может, хоть колечко у тебя какое есть? Перстенек золотой, самоцветный…
— Не могу я кольца носить, — ответил застенчиво Смолянин и растопырил перепончатые пальцы.
— Что это у тебя? — спросил Садко с дрожью в голосе.
— Так плавать удобнее, — ответил Смолянин.
— Что ж ты, брат, сразу не сказал, что свой — водяной? Я б и думать не стал, отвязывать ли… Вы простите мне жадность непомерную! — обратился он к остальным. — Не со зла это я, не из корысти. У царя морского, окаянного, мой характер уж больно испортился.
Вытирая слезы раскаяния, принялся он снимать с потерпевших путы, приговаривая:
— Коль простить меня не пожелаете, отрубите постылую голову.
Столь резкая в нем перемена показалась Ивану подозрительной. Но тут припомнилось ему, как давеча сошелся он с Емелей на том лишь основании, что тот, как и сам он, левшой оказался. И решил Иван подозрения отбросить.
Богатыри, переводчик и кавказец принялись разминать затекшие руки и ноги. Садко, потупившись, уселся на ворох лиан.
— Что с ним делать, казнить али миловать? — указал на него Илья, обращаясь к спутникам.
— Не пристало спасителя наказывать, — ответил за всех Алеша Попович, находя в кучке сложенных Садко трофеев свой меч и вкладывая его в ножны. — Да сдается мне, и сам он раскаялся.
На том и порешили.
Причалив к острову Буяну, наши герои сняли с мачты скатерть-самобранку и, подкрепившись, принялись готовиться в дорогу.
— А пойдем с нами, Садко Богатый Гость, — предложил Иван. — Зла на тебя мы не держим. Кто старое помянет, тому глаз вон. А мужик ты неплохой, видать.
— Эх, ребята, — ответил тот. — И рад бы я к богатырским подвигам отправиться, так ведь жить без воды не могу уже. Словно не человек, а амфибия…
Что ж делать. Попрощались они трогательно. Особенно долго жал Садко так поразившую его перепончатую руку Смолянина. Присели на дорожку да и в путь отправились.
Глава пятая,
в которой молодой боян поет загадочную былину, а Илья наступает на горло собственным чувствам, за что те жестоко мстят
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Шли-шли богатыри по острову Буяну да и проголодались.
— А не пожевать ли нам бананчиков? — весело предложил Иван.
— А пожевать! — дружно откликнулись Илья с Алешей. Мнение мудреца с толмачом спрашивать не стали. Хоть и проявил Кубатай нечаянный героизм, а Смолянин неуместный оптимизм, но все же до богатырей они еще не доросли.
Раскинули богатыри скатерочку, постучали по ней требовательно, и объявились яства. Бананы, ананасы, киви, авокадо, огурцы соленые, сала шмат да медовухи жбан.
Только собрались богатыри голод утолить, как из-за пригорка путник вышел. Насторожился Илья, Алеша за меч взялся, Кубатай сабелькой начал помахивать… Да вдруг Иван-дурак в путника вгляделся и радостно сообщил:
— Богатыри! То — свой, я его на сходке боянской видел! Это боян Воха, что на гишпанском инструменте играет! Воха, иди сюда!
Молодой боян подошел к ним. Гишпанский инструмент висел у него на груди, а за спиной была объемистая торба.
— Откуда ты здесь, Воха?! — приветствовал его Иван. — На острове Буяне, вблизи царства Кащеева?
Боян слегка смутился, но ответил с достоинством:
— Какой же остров Буян, коль не идет по нему боян… А иду я из царства Кащеева. Ходил я к кикиморам да лешим, носил им из Киева сало да медовые пряники. Они мне за то грибков сушеных да огоньков болотных отсыпали. Продам я их на базаре киевском с выгодой, буду сидеть на лавочке да былины сочинять.
— С нечистью торгуешь?! — возмутился Кубатай. — Мы, бояны, должны быть выше этого!
— Что ж делать, кушать-то хочется, — вежливо ответил Воха, поглядывая на скатерть-самобранку.
— Садись отведай нашего угощения! — гостеприимно предложил Иван.
— Не откажусь, — согласился боян. — От самобранки не убудет, а мне накладных расходов меньше.
Достав из-за голенища деревянную ложку, он принялся черпать медовуху, закусывая то огурчиком соленым, то бананом сладеньким. Илья хмуро уставился на бояна и вполголоса сказал:
