Андрей Левицкий - Эромагия
Мудрецы стали переглядываться и о чем-то тревожно зашептались. Затем один из сидящих ближе к трону, крупный и седобородый, неловко слез с дивана и вдруг с размаху бухнулся на пол, громко стукнувшись лбом.
— О, вечнейший из вечных, дозволь Джалиму, смиреннейшему из червей, недостойному буравить землю под стопами твоими, ответить на мудрый вопрос твой!
— Ну, ты эта… — растерянно пробормотал оборотень. — Зачем же так… Я, собственно, для того и спросил, чтоб кто-то ответил…
— Джалиму дозволено произносить! — прогудел глашатай.
Стоя на коленях, Джалим выпрямился, поправил чалму и уже обычным голосом продолжал:
— Да будет известно тебе, пасечник Солнца, что прежний луноликий добровольно отказался от власти, когда узнал, что есть, э… более истинный претендент на падишахскую чалму.
С этими словами мудрец отполз обратно к дивану и тяжело взгромоздился на него.
— Какой благородный поступок! — воскликнул Помпон и сморщился, когда выпрыгнувший из-за трона худой взревел:
— Солнцеподобный выражает восхищение великодушностью своего предшественника!
Мудрецы зааплодировали. Видимо, время приема как раз подходило к концу — они зашевелились, привставая на диванах и поглядывая в сторону дверей. Тут вдруг вся башня мелко задрожала — в своем укрытии Анита даже тихо ойкнула, ощутив, как под ладонями вибрирует стена. Раздался далекий гул, по комнате забегали разноцветные солнечные зайчики, отражающиеся от многочисленных драгоценностей. Мудрецы разом загомонили, переглядываясь.
— Это еще что такое? — удивился оборотень.
— Солнцеподобный выражает интерес… — заорал выпрыгнувший из-за возвышения глашатай, но Помпон, не выдержав, замахал на него руками, призывая умолкнуть. Глашатай сник, грустно отвернулся и, сутулясь, утопал обратно.
— Не обращайте внимания, ваше падишахство, — будничным голосом посоветовал Джалим. — Всего лишь огромное и могучее чудовище Рух, которое преждевременно выползло из вулкана на наш, то есть ваш город.
— А что ему надо? — спросил Помпон и сурово погрозил пальцем глашатаю, который, высунув голову из-за трона, уже раскрыл рот.
— А сожрать всех… — Мудрец развел руками. — Дев не смогли раздобыть, вот и…
— Каких дев?
Тут в пространстве между диванами вновь возник поэт. Постучав лбом в пол, будто тот, кто стучит во входную дверь, он задребезжал так, что все находящиеся в помещении начали морщиться:
Раз в сотню лет появляется Рух, злопыхательскийчудоюд,Сто дев прекрасных восемнадцати годов отправляютк нему.Плачут, плачут они, но покорно идут на вершинугоры,И не ведают девы, что же ждет впереди их.А потом…
Но Джалим не дал поэту закончить — пнул его носком туфли в копчик, заставив умолкнуть, и произнес:
— А тут, понимаете ли, Великий Визирь другую политику повел — туристы теперь у нас, богатые иностранцы, девы за них побыстрее замуж выскакивают и за границу уезжают, нам уже и самим не хватает.
— Да, — озабоченно подхватывает другой мудрец. — Я лично уже пару лет как ни одной не встречал… Всех забирает калым-ага…
— Колымага? Какая колымага забирает?
— Э… Не колымага, о несравненнейший из величайших! Калым-ага! Министр по сбыту невест! Да вон он сидит, по правую ручку от вашего солнцеличия! Всех невест калымизировал…
— Удовлетворяем возрастающий спрос, — важно подтвердил калым-ага, склоняя чалму. — Берем встречный план. Согласно указаниям Великого Визиря.
— Хм… — Помпон задумчиво почесал кончик носа. — Значит, самаркундские невесты пользуются… э… возрастающим спросом?
— Вне всяких сомнений, о сияющий! — гордо провозгласил министр по сбыту невест. — В полном соответствии с предначертаниями.
Помпон оживился.
— Выходит, наши девицы очень хороши собой?
— Такова официальная версия, о превосходно проницательный! Хороши, добронравны, услужливы и благовоспитанны! Искусны в забавах и делах домоводства. Но… — Министр потупился. — Для поддержания этой государственной политики приходится вести большую пропагандистско-рекламную кампанию. Книжки «Тысяча и одна позиция», иллюстрированные лучшими рисователями, хрустальные шары с записями пузотанцевальных конкурсов… агенты влияния при иностранных дворах… и прочее… Но показатели неуклонно растут!
— У него показатели растут, а к зложадному Руху некого отправить, — перебил калым-агу Джалим. — Требуются девы, как повелось с давних времен. Сто единиц восемнадцатилетних дев. Чтобы задобрить чудище…
Поэт вывалился из толпы советников, снова бухнул в пол лбом и заблеял:
…А девы к вулкану покорно идут,И плачут, и плачут, и плачут!
Джалим аккуратно пнул рифмоплета и закончил, кланяясь:
— …И вот он уже неделю как ползает, с каждым разом все дальше от вершины, а мы дев подходящего возраста всего… гм… трех нашли, да и то одна сбежала…
— И что же теперь делать? — спросил Помпон.
Но Джалим, произнеся это, побыстрее отступил, смешавшись с толпой — мудрецы потихоньку пятились, покидая комнату.
Раздался шелест, и через треугольное отверстие в потолке влетел большой серебряный горшок, инкрустированный разноцветной глазурью, из которого торчала голова Великого Визиря. Мудрецы заволновались, вновь зашумели. Большинство столпились в дверях, ожидая, что будет дальше. Горшок опустился между диванами, Визирь, скособочившись и почти прижав правое ухо к плечу, неловко вылез из него, тут же рухнул на колени и завопил:
— Дозволит ли могущественнейший из величайших…
Глашатай вылез из-за трона и с надеждой заглянул в глаза превращенцу.
— Да, да! — сказал Помпон, снова погрозив глашатаю. — Говорите уже…
— …тощей козявке… что? Ага… — Визирь выпрямился и продолжил: — Несомненно, мудрейший среди мудрых осведомлен о том, что легенды гласят: коль скоро необходимого количества дев не будет найдено, Руха должно убить величайшему воину Самаркунд, вооруженному Копьем Судьбы и Щитом Веры. На седьмое утро после первого появления чудища, пока оно не добралось до города, должно ему взлететь к вершине Попокапетля, прыгнуть в Большекратор и сразить злопыхательское исчадие…
— Это хорошо. А кто же в вашей, то есть нашей стране является величайшим воином? — поинтересовался Помпон.
— Вы, — коротко ответил Визирь и мигнул правым глазом дервишам, все это время стоящим позади трона.
Мудрецы закивали, что-то одобрительно забубнили и стали побыстрее выскальзывать из комнаты. Дервиши тем временем подхватили под руки вконец растерявшегося Помпона, вежливо, но твердо стащили его с трона и повлекли куда-то за возвышение.
Вскоре в комнате стало тихо и пусто, только Визирь стоял между диванами. Потом появился один из дервишей — тот, что в зеленой шапке, — и подступил к старику. Они принялись негромко разговаривать.
— Мустафа… опять заснул… Где-то здесь… Разыскать… Наверняка еще в башне…
Анита так и подпрыгнула, когда смысл сказанного дошел до нее. Тихо-тихо она попятилась, выскользнула из ниши, пересекла комнату и, нырнув в проем, побежала прочь.
— Ну что, летим? — с беспокойством спросил Шон. С тех пор как рыцарь узнал, что Анита могла попасть в падишахский гарем, он слегка нервничал. Что она натворит, узнав, куда ее привели? Еще разрушит какие-то местные исторические достопримечательности, реликвии какие-нибудь, плати потом за них… Дипломатический скандал получится!
Солнце повисло в центре неба, будто круглая дырка, ведущая внутрь раскаленной печи, покрытой синей штукатуркой. Жара стояла такая, что у Руми бахрома свернулась спиральками, будто высохшие листья.
— Здесь всегда такая погода? — спросил Шон, садясь на Аладдина, который висел в полуметре над землей.
— Нет, летом теплее, — откликнулся тот.
— У! А сейчас что, зима? — удивился Тремлоу.
— Межсезонье, — сказал ковер.
Когда рыцарь взгромоздился на него, плотная ткань слегка прогнулась — Шон будто сидел на очень плотно набитой большой подушке. Прочие ковры, уже отремонтированные — или вылеченные — неутомимым Бладо, столпились неподалеку. Предводитель помахал им углом и взмыл в чистое небо.
Жара тут же обрушилась на Тремлоу — будто вымоченным в кипятке, еще парящим полотенцем шмякнули по голове. Хорошо, он был в чалме и захватил с собой флягу, полную ледяной воды, которую набрал из родника, обнаруженного в руинах.
Вскоре развалины превратились в груду коричневых камешков, лежащих посреди леса, после чего исчезли в море зелени, разлившемся под горой, на которой стоял город. Попокапетль высился над ней, как дом над собачьей будкой. Его склоны тоже заросли деревьями, сквозь которые спиралью протянулась широкая просека — след Руха.
