Сергей Платов - Посол вон!
— Ну я не знаю... — замялся тот.
— А чего не знаешь-то? — удивился Изя. — Помнишь, что говаривал с броневичка Владимир Ильич? «Кино для нас — самое важное из искусств!» Коли открыл народу мир прекрасного, теперь уж как честный человек обязан жениться. Тьфу ты, ну то есть продолжать в том же духе.
В общем-то черту возразить было трудно: Илюха и правда избаловал друзей пересказами фильмов. Каждый раз, начиная новую историю, переиначенную на местные реалии, он давал себе зарок, что это в последний раз, и каждый раз не мог сдержать данного самому себе слова. Ну как откажешь Любаве или тем же самым былинным богатырям в такой малости, когда они смотрят на тебя словно на волшебника, каждый раз ожидая нового чуда? Вот Илюха и не отказывал...
— Была у четырех богатырей такая традиция: под Новый год они шли в баню...
* * *На широкой скамье, на скамье подсудимых, Илюха Солнцевский оказался впервые. Конечно, ввиду специфики прошлой профессии у него случались легкие недоразумения с законом, но до суда дело как-то не доходило. И вот сейчас, несмотря на то, что процесс должен был сложиться для него и его коллег весьма удачно, на этом месте старший богатырь чувствовал себя неуютно. Соловейка также оказалась не в своей тарелке и нетерпеливо ерзала на своем месте.
Другие два члена команды, напротив, чувствовали себя вполне комфортно. Мотя поначалу собирался надавить на массу и хорошенько выспаться во время процесса, но в поле его зрения попал суетящийся Микишка, и сон словно ветром сдуло. Гореныш тут же залег в засаду в надежде, что дьячок оплошает и появится в зоне поражения его зубов.
Ну а Изя, с его богатым процессуальным опытом, на суде чувствовал себя словно рыба в воде. Еще перед началом заседания он успел перекинуться парой слов с Севастьяном, переговорить с представителями боярской думы и что-то шепнуть на ухо Микишке. Последний после этого осенил себя крестным знамением и выразительно обложил среднего богатыря трехэтажным матом. Как ни странно, такая реакция дьячка полностью удовлетворила черта, и он, вольготно расположившись на скамье рядом с друзьями, принялся насвистывать какую-то незамысловатую мелодию.
Наконец появился Берендей и занял стоящий на небольшом подиуме трон. Судя по выражению лица, он был совсем не в восторге от происходящего. И так всем ясно, что после того, как жалобщики были уличены в навете на команду Солнцевского, обвинительный приговор практически невозможен. Ну в крайнем случае, общественное порицание или нестрогий выговор с занесением.
Совсем другие планы на предстоящий процесс были у штатного секретаря Берендея Микишки. Тем более что с согласия князя он взял на себя роль обвинителя. Это был его звездный час, никогда еще не был он так близок к своей заветной мечте — раз и навсегда покончить с ненавистной командой. Он серьезно подготовился к процессу и не без основания полагал, что его шансы не так уж и малы.
Дьячок еле сдерживал эмоции, кипящие в его груди. Еще совсем немного — и железными аргументами, помноженными на личную заинтересованность и красноречие, он заставит Берендея заточить всю эту компанию в темницу на пару десятков лет. А если немного поможет удача, то вполне можно будет требовать высшей меры княжеского гнева. Небольшой ложкой дегтя в огромной бадье меда был тот моментик, что по неизвестным дьячку причинам трое из четырех истцов пока не прибыли на судебное заседание.
— Ничего, ничего, — успокаивал себя Микишка. — Может, в дороге задержались. В крайнем случае обойдусь и без них. Как-никак все показания иноземцев должным образом записаны и приобщены к делу. Да и бухарец прибыл, так что какая-никакая помощь от заявителей последует.
Берендей махнул рукой, и суд над «Дружиной специального назначения» начался. Слово тут же взял дьячок:
— Разбираются иски посольств королевства Польского, княжества Литовского, ордена Тевтонского и эмирата Бухарского к группе проходимцев, именуемых себя «Дружиной специального назначения».
— Протестую! — тут же заметил Изя, взявший на себя роль адвоката. — Проходимцами нас может назвать только князь, и то если не в духе будет.
— Протест принимается, — отозвался Берендей, но дьячка уже было не остановить, его понесло...
— Несмотря на то, что меня цинично прервали, я все-таки продолжу. Итак, эти самые демоны в человеческом обличье обвиняются в краже, поджоге, покушении на убийство, нанесении тяжких телесных повреждений и множестве других правонарушений. Так как лично мне их вина абсолютно очевидна, предлагаю не тратить времени зря, вывести их на базарную площадь и повесить.
Довольный своим выступлением, Микишка с надеждой посмотрел на князя. Берендей нахмурился и недовольно бросил совсем зарвавшемуся толмачу:
— Или будешь дело говорить или от службы отстраню.
— Что ж, тогда пойдем по длинному пути, — вздохнул Микишка. — И вы увидите, что в конце моей обвинительной речи мы придем именно к тому, с чего я начал. Итак...
Далее последовало подробное описание всех проступков членов команды в красочном и эмоциональном изложении дьячка. Причем он был настолько убедителен и красноречив, что постепенно даже сочувствующие команде бояре стали одобрительно кивать головами при каждом предложении Микишки немедленно казнить каждого из них.
Соловейка, не ожидавшая такого развития событий, намертво вцепилась в рукав Солнцевского и с ужасом следила за обличающим дьячком. Да что там она, даже Илюха, со своими железными нервами, почувствовал себя очень даже неуютно. Мотя, не шелохнувшись, продолжал сидеть в засаде, с удовлетворением замечая, что распалившийся дьяк подходит к нему все ближе и ближе. А Изя, казалось, даже не замечал, что происходит вокруг, и с помощью маленькой пилочки наводил себе маникюр.
— Ты чего молчишь-то? — не выдержал Илюха и толкнул рогатого коллегу в бок. — Протестуй хотя бы для приличия.
— Я таки не понял, ты что, будешь мне советовать? — вскинул бровь Изя.
— А почему бы и нет?
— Скажи, я во время драки лезу к тебе с советами?
— Нет.
— А если бы лез, ты бы куда меня послал? — не унимался черт.
— Да, в общем-то, не так и далеко, — был вынужден признаться богатырь.
— В таком случае ты знаешь, куда ты отправишься сам, если будешь лезть в то дело, в котором ничего не смыслишь. К тому же он так разошелся, что никаких протестов просто не заметит.
Получив такой отпор от коллеги, Илюха был вынужден отступить. В конце концов Изе действительно виднее, когда именно выкладывать главные козыри.
— Таким образом налицо сращивание криминала с правоохранительными органами, — подошел к концу неугомонный Микишка. — И их надо вывести на базарную площадь и повесить. Все, я закончил.
Нельзя сказать, что овации были бурные, но они были. Дьячок действительно выжал по максимуму из сложившейся ситуации, и казалось, что уже ничто не сможет спасти дружину от неминуемой гибели.
И тут на сцену вышел Изя... Сказать, что он был в ударе, это значит не сказать ровным счетом ничего. Даже Илюха с Соловейкой, прожившие с ним под одной крышей целый год, и то словно зачарованные следили за пламенным выступлением своего говорливого друга.
Он яростно жестикулировал, бегал от скамьи подсудимых к Берендею и обратно, то падал на колени перед княгиней, а то яростно грозил кулаком небесам. А какими цитатами он сыпал!
Начал Изя издалека, то есть с личности обвиняемых. Рыба гниет с головы, и первым под острый как скальпель язычок черта попал Солнцевский. Уже буквально через минуту Илюха узнал, какое тяжелое детство, оказывается, у него было. Беспризорщина, каторжный труд на белильной фабрике, хождение с бурлаками по Волге, мрачные трущобы Хитровки, милицейские облавы, детский дом, игрушки, прибитые к полу, учеба в ремесленном училище и хроническое недоедание.
Изя, словно заправский бармен, замешал просто безумный коктейль из произведений Гиляровского, Горького и Пантелеева. А то, что слушатели уже давно потеряли нить рассказа и понимали меньше трети слов, которыми оперировал черт, было уже неважно. Суть повествования они вполне четко уловили. Страсть и эмоциональность, с которыми выступал средний богатырь, сделали свое дело, присутствующие уже не сомневались, что более несчастного человека, чем бывший браток, на земле просто не было. Но вскоре они осознали, насколько глубоко они ошибались на этот счет, ведь Изя перешел ко второму члену их команды.
На этот раз, чтобы наиболее ярко и красочно осветить тяжелую судьбу-судьбинушку женщины на Руси, пошел в ход Некрасов, Островский и все тот же Горький. Самодуры, деспоты, тираны, тяжелый физический труд и уникальное трудолюбие, граничащее с шизофренией, оказались постоянными спутниками Соловейки во время ее непродолжительной, но удивительно насыщенной жизни.
