Леонид Каганов - Эпос хищника. Сборник

– Тю! - раздалось за моей спиной, и я испуганно обернулся, насколько позволяла петля.

Дверь гаража была распахнута, похоже, я не запер ее. Или запер? В дверном проеме на фоне холодной осенней ночи маячила знакомая фигура - пузатый плащ и беспорядочные патлы вокруг здоровенной лысой макушки.

– Скотти Вильсон? - не спросил, а скорее кивнул я.

– Привет, малыш Джонни, - сказал Вильсон. - Вот зашел тебя проведать, а дома никого нет. Прочел твою записку. Какие красивые слова! Жаль, она их никогда не прочтет.

– Вильсон, что тебе надо? - заорал я и почувствовал, что краснею.

– Мне очень и очень скверно, - сказал Вильсон. - Мне нужен человек, который со мной поговорит. Я знаю поблизости одно уютное местечко.

– Очень скверно? - недоверчиво спросил я, слезая с табуретки.

– Ужасно, - подтвердил Вильсон. - Штаны переодень, все в масле. Кто же вешается в белых штанах? На них так плохо будет смотреться моча…

– А почему тебе скверно, дядька Вильсон? У тебя же вторая судимость? Так сильно страдаешь по Свободе?

– Я страдаю, когда вижу молодых дурачков вроде тебя. Джонни, ты мужик или нет? Тебе не стыдно так страдать из-за бабы?

– Как? - растерялся я.

– Ныть из-за бабы. Хныкать. Жаловаться. Вешаться. - Вильсон говорил кратко и требовательно. - Посмотри на кого ты похож! Нытик, а не мужик! Возьми себя в руки! Вытри розовые сопли! Наплюй!

– Хорошо тебе говорить, дядька Вильсон, - я достал платок и высморкался, - со второй-то судимостью…

– Не второй, а четвертой, если уж на то пошло… Ты мне другое скажи - кто она? На кого ты повелся, дурень? Железяка с факелом! Рожа квадратная! Глаза пустые! Ни сисек тебе, ни писек!

– Как… - опешил я. - Как ты можешь так говорить про свою любовь?!

– Кто тебе сказал, что я ее люблю?

– Погоди… - я уже начал догадываться. - Так ты… ты любишь Гагарина?

– Я люблю деньги.

– Как же это? - совсем растерялся я.

И тут до меня дошло.

– Вильсон… Ты… Ты мне поможешь?

– Это будет немножко стоить… - сказал Вильсон.

– Я готов!

– Это будет немножко больно…

– Что может быть больнее?!

– Это может не получиться…

– Я верю, это получится!

– Об этом может кто-нибудь узнать…

– Об этом никто никогда не узнает!!!

– Переодень штаны, я жду тебя в машине, - цыкнул зубом Вильсон и вышел из гаража.

– Я расскажу вам историю великого самоубийства! - гремел под сводами голос мистера Броукли. - Мы знаем, что многие осужденные решаются на это. Многие погибают. Иные остаются калеками на всю жизнь. И никто не судит их за это! Но не таков наш Джонни! Да, он пытался убить себя! Убить невиданным, уникальным способом! Но убил лишь свою любовь к Свободе! Можем ли мы осуждать Джонни за то, что он хотел умереть и не умер? За то, что хотел жить и выжил?

– Разблокировал судебное наказание при помощи самодельного прибора Скотти Вильсона, также проходящего по делу о досрочно освободившихся преступниках, - сообщил обвинитель монотонным голосом.

– Не перебивайте адвоката! - обиделся мистер Броукли. - Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Он оступился? Да! Он в порыве отчаяния бросился на крайние меры? Да! Но можем ли мы осуждать его? Нет! Мы просто дадим ему еще один шанс продолжить свое наказание! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!

Мистер Броукли замер с поднятой рукой, будто держал в ней факел. Наступила тишина. Вокруг руки кружились молодые весенние мошки. А потом был удар молотка.

– Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном обретении внутренней свободы. Суд приговаривает Джонни Кима к трем годам лишения внутренней свободы в дополнение к сроку предыдущего наказания…

 5 октября 2002, Москва

ДО РАССВЕТА

А ребенку не нужен хороший отец. Ему нужен хороший учитель. А человеку - хороший друг. А женщине - любимый человек. И вообще поговорим лучше о стежках-дорожках.

Я покопался в душе и нашел Иуду…Я покопался в сердце и нашел Иуду…Я покопался в мозгах и нашел Иуду…Я порылся в карманах и нашел серебро…

Д.Мурзин

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО 

Сегодня, когда в живых осталось так мало очевидцев Катастрофы, мне кажется первостепенно важным рассказать нашим детям, внукам и правнукам о том, как это было на самом деле. Вы найдете массу литературы, посвященной краху и возрождению денежно-ценностной системы, в том числе и труды вашего покорного слуги. Вы найдете множество работ по физике, которые объясняют постфактум особенности температурных и гравитационных воздействий при высоких скоростях, и тот факт, почему Катастрофа в итоге не состоялась. Вы даже найдете приключенческие, фантастические и любовные романы, действие которых разворачивается в дни Катастрофы, но они далеки от достоверности и очень малочисленны - человечество, как и каждый отдельный человек, любит вспоминать свои победы и не хочет перелистывать черные страницы истории, повествующие о тех днях, когда человек познал в полной мере бессилие и отчаяние. Сегодняшние подростки возмущают нас своей неграмотностью - многие из них всерьез считают что "наша эра" и "эра после катастрофы" - это одно и то же! Они не знают и ничего не хотят знать о Катастрофе. Именно поэтому я считаю своим долгом написать о том, что довелось увидеть мне. Пока мой разум еще в силах хранить память о тех далеких днях, а руки еще могут держать наборный скард, я буду редактировать и готовить к публикации дневник, который я написал через два месяца после Катастрофы.

Искренне ваш, доктор юридических наук,

 Н.В.Клеменский

Олега я впервые увидел на вокзале. В тот вечер я снова пришел туда, неужели все еще надеялся уехать? Вокзал оказался самым тихим местом в Москве. На рябом, загаженном полу, под разбитыми стеклами бывших касс спали на тюках трое пьяных. В углу сидела обнявшись влюбленная парочка. На кресле у входа тихо вслипывала немолодая женщина в длинной черной юбке. У нее на руках спал младенец. Больше никого не было. На улице безумно ревел ветер.

– Стоять, блядь. - раздался сзади хриплый голос.

Я медленно обернулся и увидел перед собой милиционера в форме летнего образца. Он был года на два старше меня и на пару сантиметров ниже ростом. Скуластое лицо покрывала короткая щетина, зрачки уверенно рассматривали меня сквозь набухшие, монголоидные прорези век.

– Глухой? - спросил он.

– В чем дело? - осведомился я, стараясь придать тону максимум достоинства.

– Документы показывай! Что в сумке, что в карманах?

– С какой стати?

– Ты скотина, блядь, или человек на хуй? Язык понимаешь? Открывай сумку!

– А если не открою?

– Тогда я тебя пристрелю. - он деловито расстегнул кобуру и вынул пистолет.

Я еще раз заглянул в его глаза и понял что действительно застрелит. Пришлось распахнуть сумку. Впрочем сумка была - одно название. Заплечная торба с безнадежно рваной молнией. Внутри комом лежала ненужная уже теплая куртка и завернутая в газету бутылка водки, которую я берег на последний день. Милиционер немедленно убрал пистолет, запустил руку в сумку и выудил сверток с бутылкой. Газета полетела на пол, а бутылка была втиснута в карман форменных брюк.

– На каком основании? - спросил я тупо.

– На основании приказа мэра о соблюдении порядка на хуй.

– Что еще за бред? Какого порядка? Какого мэра? - возмутился я.

И тут же получил не сильный, но отчетливый удар кулаком в бок.

– А это тебя не ебет. Понял? Что в карманах? Все вынимай.

И я начал выгребать из кармана: носовой платок, горсть жухлых семечек, пачку долларов и капсулу с таблетками.

– Что за таблетки? - спросил он. - Яд?

Я кивнул:

– Снотворное.

– Прячь. Откуда сам?

– Местный.

– Не пизди.

– Из Екатеринбурга.

– Вот я гляжу выговор не московский. А чо не дома?

– А мне и здесь хорошо.

– Не пизди.

– Ну не успел, не успел…

– Ага, - злорадно усмехнулся он, - а долларов-то набрал не еби маму, да?

Я промолчал. Он вынул из кармана мою бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и удовлетворенно поморщился.

– Будешь?

– Буду. - неожиданно сказал я и взял протянутую бутылку.

– Дома ждут?

– Ждут.

– А здесь есть кто?

– Никого.

– Вот, блядь, и у меня уже никого… - сказал он и замолчал.

Младенец на руках у женщины проснулся и начал оглушительно верещать. Милиционер поморщился.