Михаил Елизаров - Библиотекарь
Кручина, Дзюба и Таня отступали треугольником. На них наседали, тыча рогатинами, кружили, выискивая бреши в обороне, старались подсечь ногу, ткнуть в шею или незащищенный бок. Двое, не рассчитав дистанцию, уже поплатились, напоровшись на полутораметровый клинок Таниной рапиры. Звонко столкнулись, меняя траектории ударов, топор и булава. Озеровский топор, целивший в голову, упал наискось, в ключицу. Раздался треск, словно кто-то надвое перекусил крупную кость.
По автобусу метался Марат Андреевич. Я заранее передал ему Книгу. Теперь он не знал, как поступить: ввязаться в битву или сидеть в относительно безопасной кабине, ожидая, пока Иевлев расчистит бензопилой путь.
Бородатый мужик с вилами наперевес рвался к автобусному колесу. На его пути встала Вероника. На помощь сестре спешила, размахивая цепом, Анна.
В следующую секунду в спину и в грудь мне воткнулись легкие копьеца. Вреда они не принесли, а вот голень раскаленной плетью захлестнула боль. Я с криком выдернул небольшую острогу, напоминающую метлу, только прутья были стальными, увязанными проволокой спицами.
Выбежали люди в лыковых жилетах. Эта нехитрая легкая защита заменяла им панцири. Вооружены они были так же просто – кольями с обожженными на концах остриями. У некоторых были ивовые, на манер корзин, выпуклые щиты.
Появление этой компании почему-то ошарашило остальных нападавших. Мужик с вилами позабыл про автобус и с ревом: «Суки! Куда?! Без очереди!?» – пронзил корявыми длинными зубьями бездоспешного.
– Сюда, сюда! – гневно орал бородатый. – Ульяновские без очереди лезут!
Заслышав пронзительный клич, часть бойцов из второй ватаги оставила схватку у прицепа и кинулась на чужаков. Те, чтобы не пятиться от удара, побежали навстречу.
Благодаря случайной междоусобице я получил передышку и, прихрамывая, ретировался поближе к завалу. Иевлев метал тяжелые, как валуны, бруски распиленных стволов, опрокидывая изрядно поредевшее звероголовое воинство, круша головы и туловища.
Луцис, отбиваясь топором, на котором заклинило рогатый череп, кричал:
– Алексей, давай к автобусу!
Среди деревьев оранжевыми точками вспыхнули факелы. Появился еще один, четвертый за этот вечер отряд, шел он плотным строем так, что было не понять, сколько там человек. Мерцали полированным металлом нагрудные пластины панцирей и островерхие шлемы с опущенными дырчатыми, похожими на печные заслонки забралами. В руках, защищенных наплечниками и наручами, было в основном клинковое оружие. У предводителя левый кулак прикрывала округлая, как боксерская перчатка, стальная форма. Этим кастетом воин отражал удары и сам наносил сокрушительные апперкоты и хуки. Его отряд обрушился на бездоспешных, когда те, как муравьи, волокли в чащу своих раненых. Расправа минуту металась между деревьев и в зарослях ольховника. Горстку бездоспешных вытеснили на дорогу. Дрались они отчаянно. Даже поверженные, они хватали за ноги латников, валили на землю, чтобы вогнать в противника кухонный нож и умереть.
Из леса с двух сторон ринулось подкрепление. Бойцы сжимали грубые короткие пики, багры с тройными крюками, усыпанные гвоздями дубины и топоры. Новые силы наступали двумя независимыми группами, действующими по слаженному плану. С разбегу они вклинились между автобусом и разгромленной «Нивой». Еще секунду назад рядом со мной стояли Анна и Вероника, поодаль изготовились Таня, Кручина, Дзюба и Озеров, и вдруг нас раскидало, точно нахлынул штормовой вал.
Я видел пикирующий топор, затем отлетевшее от удара моего клевца железное наличье шлема. Корчился в крике чей-то оскаленный рот, заливая кровью рыжую бороду. Жалил в давке штык, сновала зазубренная рогатина.
Кистень железным бугристым яблоком ухнул меня по шлему. Я на миг оглох от пронзительного медного гула, боль стрельнула в шею, будто между позвонков вогнали шип. Рухнув на липкую землю, я уже ничего не воспринимал, кроме мучительного звона, затопившего уши. Я стащил с головы шлем, словно он был единственным источником невыносимого шума. Чей-то сапог перевернул меня лицом наверх. Я разглядел Анну, двумя руками направлявшую тяжелый цеп. Ястребиная пясть строенного багра с размаху воткнулась в подбрюшье Вероники.
Меня схватили за шиворот, потащили. Я трижды сглотнул воздух. Резко и болезненно включился слух.
Черный силуэт склонился и отчетливо спросил визгливо-бабьим голосом евнуха:
– Фамилия?
Из всего лица виднелся только тонкогубый рот и жирный с ямочкой подбородок. Остальное закрывала маска с поперечной щелью для глаз.
Причин скрытничать не было, и я ответил, скосив глаза на железную боксерскую культю, которой оканчивалась левая рука говорившего: – Вязинцев.
– Живи, – человек поднялся, и надо мной закачалось темное решето листвы.
– Николай Тарасович, здесь Алексей! – прокричал рядом Луцис.
Удалявшийся человек ловко принял железной перчаткой лязгнувший топор и сам обрушил саблю.
Кто-то закинул меня на плечо и понес. Раскачивалась колоколом земля. Пронзительной сверлящей трелью, словно роженица, верещала женщина. Ползла с перебитым хребтом издыхающая Найда. Звероголовый китобой с расстояния трех метров бросал гарпун. Сухарев с неповоротливым удивлением силился рассмотреть широкое острие, вылезшее вдруг из его спины…
Дежнев втащил меня внутрь автобуса:
– Ты как?
– В порядке… – я упал на сиденье.
Рядом на полу лежала Вероника, с задранным ватником и спущенными до лобка ватными штанами. Она зажимала натрое распоротый низ живота. С каждым вдохом сквозь скрюченные пальцы плескало мутной, почти синего цвета, кровью. Обезумевшая Анна затыкала чудовищную рану тряпичным комом.
Гаршенин пытался заволочь в автобус обмякшего Сухарева. Гарпун, пробивший тело насквозь, застревал в узких дверях, и поникшая Сашина голова вздрагивала от толчков.
Автобус дважды сильно накренило и тряхнуло. Снаружи орали чужие голоса. В окна полетели камни, посыпались осколки. Следом за Гаршениным и Выриным запрыгнул на ступеньку Иевлев.
– Да быстрее же! Быстрее! – надсадно кричал он отставшим широнинцам.
– Садитесь в машину! – сорванным шепотом подсказывал Гаршенин.
Я видел, как остатки двух первых ватаг, словно расслышав совет Гаршенина, загнали деревца под днище «Нивы» и опрокинули ее. Бронированный отряд, тот самый, что умело и жестоко расправился с обряженными в желтое крестьянское лыко ульяновскими терпилами, теснил наших товарищей, не давая пробиться к автобусу.
– Не успевают! – бесновался Вырин.
С каждой секундой они отдалялись – Луцис, волокущий Светлану, Таня, крестящая пространство рапирой. Прощально махнул Кручина, предлагая нам продолжать бегство. Озеров и Дзюба срослись спинами в единый неприступный организм боя, жалящий кайлом и рубящий топором. Дорога свернула, и они исчезли из виду…
– Марат Андреевич! – заорал я. – Задний ход!
Визгнули задавленной свиньей тормоза. Инерция скорости сначала вжала меня в кресло, потом швырнула на залитый кровью скользкий пол. Голова Вероники соскочила с колен сестры, посмертно освобожденный от гарпуна Сухарев слетел с сиденья и покатился.
– Марат Андреевич! – надрывался Вырин. Высунувшись в разбитое окно, он указывал на дорогу, где прямо по курсу притаилась новая опасность. Впереди, метрах в ста от буксующего автобуса высился новый завал. Вдвое шире прежнего. Возле массивных, как музейные колонны, стволов копошились вооруженные люди. Спустя мгновение они бежали плотной, ревущей сворой – не меньше пятидесяти разъяренных бойцов…
– Марат Андреевич, давайте обратно! – завопил я. – Подбираем наших, и к сельсовету! Разворачиваемся!
Выпуклое автобусное рыло с разгона врезалось в спины врагов. Могучий удар выплеснул на лобовое стекло распластанное тело, как бык подбросил в воздух второе, взмахнувшее тряпичными руками.
Гаршенин на манер весла выставил в разбитое окно косовище. Черненое лезвие рассекло панцирное туловище. Николай Тарасович и Анна высадились парным десантом и теперь гвоздили противника направо и налево. Вырин, держась за дверной поручень, до брызг рубил саперной лопаткой. Строй рассыпался, враги в панике метнулись к обочинам. Тут я увидел широнинцев. Их было всего четверо. Кручина в иссеченной кирасе и мятой пожарной каске, из бедра торчал тонкий дротик, похожий на дрожащую антенну. Танины волосы срослись в кровавые жесткие косицы, рваная точащая рана перечеркнула бледный лоб. Дзюба опустил кайло и прикрылся рукой, как если бы ему в глаза бил ослепительный луч. Озеров отшатнулся, будто увидел запрещенное диво.
– Зачем?! – спустя миг простонал Игорь Валерьевич. – Теперь же все подохнем!
В Таниных глазах читался укор. Она тоже не желала нашего возвращения. Залитые кровью, точно с них содрали кожу, лица Дзюбы и Озерова изобразили отнюдь не радость, а недоуменное отчаяние. Ни на что не надеясь, не осуждая, они готовились ценой своих жизней подарить нам возможность спасения, а мы помешали их плану.
