Яжмаг - Андрей Олегович Белянин
– Красиво, да? – спросил голос Фимы в ухе.
– Не то слово, спецэффекты на высоте! – успел ответить я, поскольку в этот момент перед нами встал злобный возница с энергетическим кнутом, а с внутренних дверей вдруг начали отламываться рогатые бараньи головы.
Один, три, шесть, десять, ещё и ещё, а через минуту нам преградила дорогу целая отара агрессивных травоядных. Они не были живыми, но это не делало их менее опасными. Одного волчьего воя тут явно будет недостаточно. Невесточка гневно обернулась ко мне:
– Ты не говорил, что приглашаешь на шашлык?
– Рога барана почитались в Греции как символ Гермеса, бога торговли, – зачем-то вспомнил я. – Брусницыны торговали выделанной кожей, значит, и для них это было важным элементом декора, который, в свою очередь…
– Не время для лекций. – Холодная белая ладонь жарко хлестнула меня по щеке. – Мы как-нибудь разберёмся здесь, а вы двое найдите девчонку!
Фамильяр, спрыгнув вниз, вырос до размеров льва и подставил мне спину. Я не задумываясь оседлал демона, держа пакет на манер щита, а посох зажав под мышкой, как рыцарское копьё. Мы рванули с места на хорошей скорости, возница взмахнул длинным кнутом в мою сторону, но я прикрылся Бафомётом.
Пакет сгорел мгновенно, по рисунку пролегла огненная полоса, но деревянный щит выдержал. Второй раз ударить возница не успел, его обнял призрак. Геннадий Сергеевич в целом добрейшей души человек, но если при нём обижают его друга, он впадает в интеллигентную питерскую ярость. Я поясню, «интеллигентную» – значит неконтролируемую.
То есть такое состояние души, когда убьёшь и не заметишь, когда ты роту талибов можешь вырезать кухонной лопаточкой, когда вооружённой сирийской оппозиции уже нет, договариваться о коалиционном правительстве не с кем, вокруг один пепел, а ты так и не успел разобраться с экзистенциальными вопросами о смысле человеческого бытия с позиции философии Бердяева или Розанова. Гори они в аду оба!
Призраки по факту существа бесплотные, легко сдуваемые с места одним веянием весеннего ветерка. Что же даёт им нечеловеческую мощь, способную проходить сквозь стены и рушить улицы? Только память и душа, хотя в одном флаконе такое бывает редко.
Чаще всего привидение лишено памяти или помнит совсем немногое. Например, как его убили. Но при этом может напрочь забыть, кто это сделал и зачем. Будет мучиться, страдать, метаться в поисках самого себя. Но именно неуспокоенность дает силы…
Нашему седобородому старцу каким-то чудом удалось сохранить остатки памяти, не растеряв при этом своих душевных качеств. Поэтому любой наезд на близких ему людей он принимал слишком близко к сердцу, как сугубо личную трагедию.
Красивая толкиеновская сказка заканчивалась, возвращался страдающий, старый человек, который слишком многое пережил сам, чтобы позволить даже светлому злу оставаться безнаказанным. Посмотрев в зелёные от нечеловеческой боли глаза Гэндальфа, возница, каким бы монстром он ни был, пожалел о том, что родился…
Глава девятнадцатая
Рая, наверное, нет. Есть ад, это точно.
Я закрыт в нём от мира, без многоточий.
И каждый мотылёк, касаясь меня крылом,
Вмиг обжигает его в горящий ком…
– Летим вдвоём навстречу гадам! Как мы хотим, так нам и надо! – надрывался мой кот, стуча железными когтями по паркету. – Не страшно нам, нас целых двое, Хранители – готовьтесь к бою! Мы в зад вам запихнём пистоны и страшно отомстим за Нонну!
Комментировать, по сути, было нечего. Он горяч в своём репертуаре, и раз его это вдохновляет, так чего уж. Пусть рифмует в стиле акына «что вижу, то пою!», пока язык не заплетается. Меня на тот момент занимали совсем другие вещи. Например…
Да хоть тот же особняк Брусницыных! Он довольно велик, знаю, но мы проскакали, наверное, уже с два квартала, а здание всё продолжало растягиваться, словно резиновое, в любую сторону, куда бы мы ни свернули. Меня эта хрень люто раздражала, а вот льва – Фамильяра, наоборот, заводила.
Рычащий котодемон мчал ещё быстрее, я, вцепившись в густую гриву, с трудом удерживался на его перекатывающейся комками мышц спине, так что на каком-то особенно резком повороте всё-таки сверзился вниз. Приземлился не лучшим образом, ударившись коленом, содрав кожу на левом запястье, но удержав и посох и картину.
Мой «скакун», словно бы не заметив потери всадника, длинными прыжками унёсся вперёд. Я же, с трудом выровняв дыхание, взял минутную паузу, после чего приступил к колдовству. То есть положил лик Бафомёта на пол, с помощью посоха активировал лучи пентаграммы и произнёс самое простенькое бытовое заклинание на поиск утерянного. Нарисованные глаза вспыхнули жёлтым, указывая на глухой угол справа.
– Хорошо устроились, господа Хранители, – пробормотал я, обстукав стену посохом. – Глухой монолит. Разве так встречают незваных гостей? Хоть бы небольшую частную армию выставили ради приличия. А вы просто взяли и спрятались, ай-ай…
Я достал второй конверт, прочёл токсичное заклинание, а ту же бумагу, сложив самолётиком, засунул в небольшую трещинку в углу. На этот раз «бум-м!» был несколько громче. Мне даже пришлось прочистить левое ухо. Зато на месте слияния двух тяжёлых стен образовалась изрядная дыра, открывающая ступени, ведущие вниз.
– Это намёк на то, что Нонну вы держите в подвале? Фу-у, какой дурной тон! Разве можно приличную девушку ни за что ни про что засовывать в сырые казематы Васильевского острова?! Она всё-таки потомок нефилимов, перспективная защита города от сил Тьмы, вы же сами в ней нуждаетесь, и вдруг такое неподобающее отношение…
Я звонко стукнул посохом об пол, все резные узоры вмиг вспыхнули ровным лимонным светом. Теперь можно было смело спускаться вниз, не боясь хряпнуться и свернуть себе шею на полустёртых от времени ступенях.
Нарисованную пентаграмму с Бафомётом пришлось оставить у входа, как знак всем нашим, если вздумают меня искать. Любому чужаку к этой картине лучше не прикасаться – изображение без предупреждения бьёт рогами, а они у него острее охотничьих кинжалов. Фамильяр найдёт меня сам, как от души наиграется в кошки-мышки.
Спуск был достаточно крутым, от винтовой лестницы немного кружилась голова, идти можно лишь одному, если кто-то поднимается снизу, мы нипочём не разойдёмся. Посох отлично освещал путь, у меня было ещё целых два заклинания, так что бояться нечего.
Ну или бояться по факту слишком поздно. Всё, за что меня могут сто раз обезглавить на Дворцовой площади, мы уже сделали. Мою пёструю банду сожгут следом.
