Курт Воннегут-мл - Табакерка из Багомбо
— Так ты знал… мать этой девочки? — спросила она.
— Знал, — буркнул муж.
— И вывозил ее на прогулки по ночам? Таким, как сегодня? Полная луна и все такое прочее, да?
— Давай откопаем в доме календарь двадцатилетней давности и посмотрим, какие в том году были фазы луны, — сухо ответил Луис. — Полнолуния, как тебе, наверное, известно, избежать нельзя. Оно случается раз в месяц.
— А какая была луна в день нашей свадьбы? — спросила Натали.
— Полной? — не слишком уверенно ответил Луис.
— А вот и нет, — сказала Натали. — Молодой. Молоденький такой, новорожденный месяц.
— Ну, женщины, они вообще как–то чувствительней к разным мелочам, — заметил Луис. — Обращают внимание на всякую, там, ерунду.
И сам себе удивился — до чего же сварливый, раздражительный у него голос. А уж что касается памяти, так она проделывала с ним самые странные шутки. Он ничего не помнил об их с Натали медовом месяце. Напрочь вылетело из головы.
Зато он прекрасно и в самых мельчайших подробностях помнил ту ночь, когда они с Милли О'Ши гуляли по полю для гольфа. И луна в ту ночь была особенно яркой и полной.
А Натали меж тем все говорила и говорила что–то. И когда, наконец, умолкла, Луис попросил ее повторить все с самого начала. Ибо он не слышал ни слова.
— Я сказала: «На что это похоже?» — повторила Натали.
— Что на что похоже?
— Быть молодым горячим самцом с фамилией Рейнбек, когда кровь кипит в жилах, а сердце разрывается от желания. Когда ты сбегаешь с холма рука об руку с самой хорошенькой в городе девушкой, гуляешь с ней под луной! — Она расхохоталась. — Должно быть, божественное ощущение.
— Да нет, — буркнул в ответ Луис.
— Значит, не божественное?
— Божественное? Да я сроду за всю свою жизнь ни разу не чувствовал себя так… по–человечески! — Луис отбросил пустой бокал, запустил им в темноту, в сторону поля для гольфа. И при этом ему страшно захотелось стать сильным и метким и угодить бокалом в то самое место, где Милли наградила его прощальным поцелуем.
— Тогда будем надеяться от всей души, что наш Чарли жениться на этой крутой малышке из города, — сказала Натали. — Пусть на свете больше не будет холодных и бездушных жен Рейнбеков, вроде меня. — Она встала. — Давай смотреть правде в глаза. Ты был бы в тысячу раз счастливее, если б женился тогда на этой самой Милли О'Ши!
И она отправилась спать.
— К чему обманывать самих себя? — спросил Терли Уайтмен жену. — Ты была бы в миллион раз счастливее, если б вышла замуж за Луиса Рейнбека. — Он вернулся на свой пост, у окна в спальне. И снова смотрел в ночь, и снова нервно постукивал большой ступней по радиатору.
Милли присела на краешек кровати.
— Ни в миллион раз, ни даже в два раза, ни в тысячную долю раза, — возразила он. — И, пожалуйста, Терли, прекрати молоть чушь. Я просто больше не вынесу, это безумие какое–то!
— Ну да, как же! Только что, на кухне, ты называла вещи своими именами, — заметил Терли. — Закатила целый скандал из–за того, что я, видите ли, назвал твое имя самомý великому Луису Рейнбеку! Позволь теперь и мне назвать вещи своими именами. И сказать, что ни один из нас не хочет, чтобы наша дочь повторила твою ошибку.
Милли подошла к мужу, обняла его.
— Терли, прошу тебя, пожалуйста перестань! Ничего глупее и противнее в жизни от тебя не слышала!
Терли налился краской, набычился, стоял упрямо и не сдаваясь, как статуя.
— Помню, сколько всего наобещал тебе тогда, Милли, — сказал он. — Помню всю эту болтовню. Ни один из нас тогда не считал, что работать охранником на автостоянке — это предел мечтаний, а не работа.
Милли затрясла мужа, но ничего тем самым не добилась.
— Мне плевать, какая у тебя работа! — воскликнула она.
— Я собирался сделать больше денег, чем у великого Л. Ч. Рейнбека, — сказал Терли. — Причем, заметь, собирался сделать их сам, без чьей–то там помощи. Помнишь, Милли? Это тебя и подкупило, верно?..
Она тут же отдернула руки.
— Нет, — сказала она.
— Тогда что же? Моя непревзойденная красота? — спросил Терли.
— Вот это уже ближе к истине, — сказала Милли. В ту пору они считались самой эффектной парочкой в городе. — Но в основном, — продолжила она, — всему виной великий Луис Ч. Рейнбек. И еще луна.
Великий Луис Ч. Рейнбек находился в спальне. Жена лежала в постели, закутавшись с головой в одеяло. До чего же обманчиво уютна эта комната, создает иллюзию романтики и неумирающей любви — вне зависимости от того, что в ней происходит.
Правда, до сих пор все, что происходило в этой комнате, было относительно приятно. Теперь же вдруг выяснилось, что браку Луиса и Натали настал конец. Когда Луис все же решился и отдернул одеяло, ему открылось опухшее от слез лицо жены. И сразу стало ясно — это конец.
Луис чувствовал, что глубоко несчастен. Он был не в силах понять, как это все могло развалиться, разлететься в прах, причем столь стремительно и внезапно.
— Да я… я об этой Милли О'Ши лет двадцать как не вспоминал, — пробормотал он.
— Пожалуйста, не надо! Только не лги! Не надо ничего объяснять, — сказала Натали. — Я и без того все прекрасно понимаю.
— Клянусь, — сказал Луис, — я не видел ее двадцать лет.
— Верно, — кивнула Натали. — Но это и есть самое худшее. Лучше уж бы ты виделся с ней… встречался, когда захочется. Это было бы куда как лучше, чем все это… это, — она села в постели, судорожно подбирая нужное слово. — Чем все эти ужасные, пустые, болезненные и бесполезные сожаления и нытье!
И она снова рухнула на подушки.
— Сожаления о Милли? — спросил Луис.
— О Милли, обо мне, об этой дурацкой компании, обо всех тех вещах, которых ты хотел и не добился. О том, что получил, сам того не желая. А мы с Милли — всего лишь наглядный пример, который говорит обо всем!
— Но я… я не любил ее. Никогда не любил, — пробормотал Луис.
— Нет, все–таки она, должно быть, тебе нравилась. С ней ты первый и единственный раз в жизни почувствовал себя человеком, — не унималась Натали. — И то, что происходило между нами в лунном свете… короче, тебе с ней было хорошо. Куда как лучше, чем со мной.
Луис пришел в еще большее смятение. Нет, этот кошмар никогда не кончится! Потому что он знал: Натали говорит правду. В жизни ему не было так хорошо, как тогда, с Милли, под луной.
— Но между нами ничего такого не было, — жалобно пробормотал он. — Совершенно никакой основы для любви. Мы были абсолютно чуждыми людьми. И я совсем не знал ее. И до сих пор не знаю.
Мышцы губ подбородка у него свело, слова выходили с трудом — от сознания того, что вот сейчас он наконец скажет нечто страшно важное и самое главное.
— Я… мне кажется, она была лишь символом моего разочарования в самом себе. Всего того, чего я мог бы добиться и не сумел, — выдавил он.
А затем подошел к окну в спальне и мрачно взглянул на заходящую луну. Свет ее стал еще более плоским и тусклым и отбрасывал длинные тени на поле для гольфа, зрительно увеличивая его. Обман зрения, игра в ошибочную географию. Он видел флажки, они развевались на ветру там и сям, но ровным счетом ничего не обозначали. Именно здесь разыгралась тогда величайшая любовная сцена в его жизни.
И тут вдруг он все понял.
— Лунный свет… — пробормотал Луис.
— Что? — не поняла Натали.
— Да, именно, должно быть, в нем все и дело! — И Луис рассмеялся, очень уж простым оказалось объяснение. — Нам просто ничего не оставалось, как влюбиться, под такой–то луной! Таковы уж законы природы и этого мира. Во всем виновата луна.
Натали снова села в постели, похоже, она немного воспряла духом.
— Самый богатый юноша в городе, самая хорошенькая в городе девушка, — сказал Луис. — Мы ведь не могли подвести луну, верно?
И он опять засмеялся и заставил жену подняться с постели, подойти к окну и взглянуть на луну вместе с ним.
— И там я тогда подумал, что между мной и Милли что–то серьезное, но это было так давно… — Он покачал головой. — А на деле всего лишь красивый обман в лунном свете.
Он подвел жену к постели.
— Ты единственная в мире, кого я всегда любил и люблю. Час назад я этого еще не понимал. Зато теперь знаю.
И все у них с тех пор было замечательно.
— Не стану тебе лгать, — сказала Милли Уайтмен мужу. — Я любила великого Луиса Ч. Рейнбека. Но совсем недолго. Влюбиться там, на поле для гольфа, в свете луны… другого выхода просто не было. Можешь ты это понять или нет? Я была просто вынуждена влюбиться в него, пусть даже мы друг другу не так уж и нравились.
Терли силился представить, как это могло случиться. И понял жену. Но не почувствовал себя от этого счастливее.
— Мы и целовались–то всего один раз, — продолжила Милли. — И если бы он тогда поцеловал меня как следует, наверное, и правда, была бы я сейчас миссис Луис Ч. Рейнбек. — Она кивнула. — И говорю я тебе все это только потому, что мы сегодня договорились называть вещи своими именами. А как раз перед тем, как поцеловались на том поле для гольфа, я еще подумала: «До чего же несчастный богатый мальчик! Насколько счастливее я смогу сделать его, чем любая холодная злобная кривляка, богатенькая девица из клуба!» А потом, когда он поцеловал меня, я поняла, что он меня не любит. Никогда и ни за что не полюбит. И тот поцелуй оказался прощальным.
