Владислав Выставной - Волшебный полигон Москва
Толик отошел в сторону. Холодок пробежал у него между лопаток. Он еще не понял, что именно означает это неприятное слово на экране, но почувствовал, что путь к достижению цели будет непростым.
И еще он почувствовал, что хочет этого неизвестного и трудного пути.
…Любители между тем развлекались. Богдан с горем пополам настроил все еще мокрую после устроенного им же самим потопа гитару. И теперь активно на ней бренчал – довольно посредственно, но с удовольствием.
– Песенка… – начал было Богдан.
– Про зайцев, – вставил Эрик.
– Про зайцев – это не актуально, – легко отозвался Богдан. – Песенка о человеческих слабостях.
И запел.
В одном институте, в секретном отделе,Среди кнопок и микросхемЖила голова старика ДоуЭля,Он был совмещен с IBM.
И после работы, когда подключалиК той голове кислород,Всю ночь рок-н-ролльные ритмы звучалиВсе знали – профессор поет.
И вот как-то раз, когда вычислялиТраекторию пуска ракет,Мерзавцы-шпионы ему подослалиЛаборантку семнадцати лет.
И когда сверху лысой черепной коробкиЕе нежный локон упал,Во всем институте разом вышибло пробки,А профессор себе напевал…
Короче, любовь! Поросли паутинойЕго золотые мозги,Конкретный дистракшн, Чернобыль с Хиросимой!Вот сволочи наши враги!
Но был еще взгляд, и был поцелуй,И взлетевший в небеса институт…Подумай о вечном и свечи задуй –Прислушайся – где-то поют…
Любители – все трое – слова знали и охотно подпевали Богдану, а под конец вообще разошлись и голосили, что было сил.
Жена Архиариуса появилась на шум из глубины коридора, недовольно поправила на носу очки, и исчезла.
Толик хмыкнул:
– Ну, и какова мораль этой песни?
– А мораль очевидна, – с достоинством ответил Богдан. – Кем бы ты ни был – хоть профессором, хоть Князем тьмы – у тебя всегда найдется какая-нибудь слабость, которой не преминут воспользоваться недоброжелатели…
– Да? – разочарованно протянула Криста. – А я всегда была уверена, что эта песня – про любовь…
– Любовь – тоже слабость! – назидательно произнес Богдан.
– Дурак! – коротко ответила Криста.
– Иногда любовь – это сила… – задумчиво произнес Архивариус, не отрываясь от экрана ноутбука. – А в Волшебном городе – тем более…
– Вот и я говорю, – не унимался Богдан. – Слабость может стать силой, и наоборот. Такова диалектика!
– Трепло! – буркнула Криста.
– Я, конечно, извиняюсь, что вмешиваюсь в вашу беседу, – сказал Архивариус, – Но теперь вам придется меня выслушать. Раз уж Игра занесла вас ко мне в гости.
Все обернулись в сторону Архивариуса. Тот сидел в своем кресле, отложив ноутбук, и невесело смотрел на тусклый огонек печи. Богдан смущенно отложил гитару.
Архивариус друзей тяжелым взглядом и вздохнул.
– Ну, вот, – сказал он. – Разминка закончилась. Теперь начинается собственно Игра…
–7-
Генерал спал на раскладушке в штабной палатке неровным, тревожным сном, когда его разбудил чей-то истошный крик. Рука сама потянулась к обернутой портупеей кобуре, что заменяла ему подушку. Только сняв с предохранителя именной «макаров», генерал открыл глаза.
В маленькое окошко, прорезанное в брезенте, светила луна.
Генерал окликнул адъютанта. Ответом была тишина ночи, нарушаемая только поквакиванием лягушек. Он поднялся, завернулся в казенное одеяло и вышел на улицу.
Было довольно свежо. Но не это волновало генерала, а отсутствие часового, который должен был стоять на своем посту неподалеку от штаба.
– Бардак, мать вашу, – пробормотал генерал, с подозрением оглядываясь по сторонам.
Поиграв пальцами ладони, он убедился, что рукоятка пистолета удобно лежит в руке.
– Ну, ладно, – сказал себе генерал. – Посмотрим, что это за крикуны у нас завелись…
Проходя вдоль рядов бронетехники, генерал почувствовал, что что-то вокруг изменилось. Он недоуменно оглядывался, прислушивался, даже принюхивался, но понять ничего не мог.
Когда же понял – его посетило давно уже забытое чувство страха.
Все до единого часовые пропали.
Что это означало, генерал еще не понимал. Но уже почувствовал приближение беды.
Он скинул с плеч одеяло и поднял пистолет, водя им из стороны в сторону. После чего короткими перебежками двинулся в сторону «караулки». Возле палатки, приспособленной под помещение, где должны были отдыхать бойцы, в ожидании смены караула, он увидел несколько брошенных прямо на землю автоматов.
Сработали какие-то, годами выработанные, инстинкты. Не разбираясь в сути происходящего, он бросил пистолет, поднял с земли «Калашников» и передернул затвор. В это момент позади послышались отчетливые звуки движения.
Генерал обернулся.
Его взгляду явилась огромна зловещая тень. В свете луны она недвусмысленно намекала на свое демоническое происхождение: коротенькие рожки на вытянутом черепе и огромные перепончатые крылья…. Тень излучала буквально физически ощущаемый ужас. В мозгу раздался навязчивый шепот: «умри… умри…умри…»
– Какого черта! – сказал себе генерал и расстрелял тень из автомата одной длинной очередью. Та ойкнула, как-то обмякла, ее крылья опали, словно тряпки. Раздался характерный звук упавшего тела.
Сердце бешено колотилось, страх сковывал движения. Но генерал стиснул зубы и подошел ближе.
На земле лежал мертвый человек. Весь в крови, в рваных ранах от пуль калибра 5,45.
Голый.
Но совершенно обычный человек.
– Твою мать! – выругался генерал и бросился в караулку.
То, что он увидел там, потрясло его не меньше, чем зрелище убитого оборотня.
Около десятка солдат забилось в дальний угол палатки. Они сидели буквально друг на друге и бездумно копошились, словно клубок змей. Здесь, кстати, был и его адъютант. Увидев генерала, все протяжно завыли, с ужасом глядя на него безумными глазами, и тени от поднятых в страхе рук в свете тусклой лампочки метались по брезентовым стенам, создавая еще более сюрреалистические образы.
– А ну, отставить скулеж! – заорал генерал, и понял, что изо рта у него вместо слов вылетает только отвратительное шипение. Бойцы в своем углу закопошились активнее, многие плаксиво запричитали. Некоторые заплакали.
Генерал посмотрел на свои руки и от неожиданности выронил автомат: пальцы его были черны, покрыты мелкой шерстью и заканчивались острыми скрюченными когтями.
– Отста-а-авить! – невероятным усилием воли генерал заставил себя выдавить из горла это слово, и понял, что язык в его рту стал длинен и раздвоен на кончике. В ярости генерал топнул ногой и гулко хлопнул могучими крыльями, от чего по палатке пронеслась волна ветра и заколыхались стенки.
Каким-то непостижимым образом облик убитого им монстра передался ему. Вместе с обликом передалась и какая-то новая звериная ярость, которую генерал сдерживал с огромным трудом.
– Отставить! – проорал генерал.
Он стал чудовищем, но не перестал быть командиром.
И всем теперь придется с эти мириться.
Адъютант производил доклад и при этом боялся поднять взгляд на начальство. Он сам не мог понять, что все еще заставляет находиться его здесь, в этом аду, а не бросить все к чертям собачьим, и убраться, куда глаза глядят. Пока не поздно…
Но, видимо, такова сила настоящей армейской присяги и субординации. Начальство всегда остается начальством, даже если его сущность написана на лице, и шеф является, по сути, воплощением черта на земле. А может, и им самим…
Вон он, словно каменный демон на фасаде Собора Парижской Богоматери, сидит за ставшим совершенно неуместным письменным столом. И это зрелище почему-то не оставляет у посетителей ощущения комичности. Скорее, суеверного страха и робкой покорности…
– Докладывайте… – прошипел генерал и непроизвольным движением скрюченных когтистых пальцев снял стружку с крышки стола.
Адъютант судорожно сглотнул и продолжил:
– Сегодня ночью третья рота самоходных зенитных установок «Шилка» сбила неопознанную низколетящую цель, пытавшуюся прорвать оцепление и вылететь за границы зоны локализации…
– Короче! Что это было? Самолет?
– Если бы… Это был…
– Да не тяните вы кота за хвост…
– Что-то типа… дракона.
– Тьфу! Так бы сразу и сказал. Тоже мне – удивил… Пятого за неделю сбивают, а он все таинственное лицо делает…
Адъютант недоуменно поморгал и пробормотал:
– Извините… У меня не было такой информации…
– Что мне делать с твоим «извините»? Что мне вообще с вами со всеми делать? Если вы, как дети малые, уродов всяких боитесь, оружие бросаете, под кровати прячетесь и в штаны со страху делаете?!
– Я не называл вас уродом…
– Что?!.
– Ой, извините…
– Да что ты заладил – «извините», да «извините»?! Ученых наших подгони – пусть быстрее разбираются со всей этой чертовщиной. А, впрочем, нет. Зови их сюда. Бегом!
