Путь Императора (СИ) - Журавлев Владимир Борисович

Он вдруг уставился на учительницу и просиял.

– Я понял! – восторженно заявил он. – Я понял, почему уроки скучные! Нет – убийственно скучные! Потому что долго изучаем элементарное – а дальше не идем! А ведь там самое интересное – там жизнь! А мы тут уткнулись в симметрию – и жуем, жуем!

Учительница пожала плечами и утвердительно кивнула. Да, именно в этом и заключался педагогический процесс – пережевать как можно тщательнее, чтоб усвоилось.

– Продукт такой глубокой переработки прямо в вены можно закачивать! – недовольно оценил он. – Нет, не в вены, а посредством клизмы!

Затаивший дыхание класс взорвался буйной радостью. Есть! Вована понесло! Из чего следовало, что урок кончился!

Авторучка учительницы тихо стукнула по столу.

– Ты обещал отвечать по теме урока! – напомнила она. – Ты обещал.

– Симметрия! – поморщившись, согласился он. – Да, я помню. Ну, то, что мы пол-урока жевали, я вроде ответил. Дальше пойдет интересное – сама жизнь! Я-то могу и продолжить. Вы настаиваете? Не откажетесь?

– Да, – невинно отозвалась она. – Приступай, пожалуйста.

Он с невольным уважением покосился на нее. В тихом омуте кто-то водится! Или действительно математика придает некое своеобразие мыслительным процессам?

Мел в его руке уверенно прошелся по доске.

– Симметрия по сути своей – оковы нашего мира, способ противостоять постоянному, чудовищному тяготению планеты. Все просто: если у дерева с одной стороны ветвь, то требуется противовес, чтоб не переломило ствол. И так во всем. Парные руки-ноги, все дублируется, мир становится уравновешенным и теряет свою неповторимость… да, неповторимость. И краски мира блекнут.

Он покрутил в руках мелок, вздохнул и набросал несколько рисунков.

– Шестеренки! – недовольно прокомментировал он. – Вот где царство симметрии! Шестеренки и колеса, дома и узоры на коврах! Мертвые предметы. А живая природа противится! И потому руки у нас разные. И по силе, и по функциям. И глаза разные. А уж как различаются отделы головного мозга! Сквозь вынужденную тюрьму симметрии прорывается жизнь – и радует нас! Вот даже танец – он очень уравновешен, и это понятно. Иначе брякнешься! Но даже в нем… хотя танцевать мне запретили… ну, тогда девочки? Вот где прелесть, верно?

Несколькими штрихами он мгновенно набросал знакомое всем лицо, и беспорядочный гул в классе мгновенно утих.

– Вован, ты рисовать умеешь? – выразил общее недоумение классный глашатай Типун.

– Ну, рисовать – это громко сказано. Всего лишь курс составления фоторобота, убийц всяких искать, маньяков, трупы опознавать… но Олька не маньяк, а Олька! Симпатичная, правда? А почему? Потому что есть отклонения от безжизненной симметрии! Вот смотрите: у нее глаза немножко не в одном уровне, и еще один больше другого. Чуточку – но больше. Неповторимость прорвалась сквозь заданную симметрию – и полюбуйтесь, какая получилась прелестная мордочка! Даже когда Олька абсолютно спокойна, кажется, что она поглядывает с лукавством!

– А Ирка? – выкрикнули из класса.

– Ну, Ирка…

Мел стремительно прошелся по доске.

– Ну, вот вам Ирка. На удивление симметричное лицо, даже подкрашиваться не надо, и так как неживое. А уж если накрасится – от куклы не отличить! От пластиковой! Но – даже в нем кое-что есть, иначе б наши ребятки не оглядывались. Кто заметил?

– Краешек губ приподнят слева! – уверенно заявил Ленчик.

– Верно. Только это и придает жизни…

Он мгновенно набросал остальные портреты.

– Ищите жизнь! – приказал он. – Собственно, для того и изучается симметрия, чтоб уметь видеть то, что вне ее! «Введение во вкрапления в симметрию» – вроде так называется базовый курс. Его в промышленных школах изучают практически везде, кроме плавней…

Он глянул на класс, одурело тряхнул головой и пришел в себя.

– Кроме плавней и Земли! – со вздохом поправился он. – Но все равно это доступный учебник, и простой, как полено. По нему можно одежду проектировать, лица править – и даже украшения разрабатывать.

Он неуверенно замялся.

– Есть еще направление, – признался он. – Но уже для больших оригиналов. – Философские аспекты симметрии мира. Но мы же не оригиналы, верно? На фиг нам надо знать, симметричны ли Добро и Зло, и если симметричны, то как именно?

Грянул звонок, но в классе против обыкновения никто не двинулся с места.

– Вовчик, да нарисуй ты всем в тетрадки, и мы пойдем! – приказала Олька. – Только ты обведи, чего у каждой криво и красиво, понял?

Он пожал плечами и прошелся по рядам.

– А Шурке? – поддел Типун. – Или не хочешь показывать, чего у нее там?

– Хочешь, тебе нарисую? – выдвинул он встречное предложение. – И даже не в тетради? И потом обведу.

Типун все понял и быстренько возглавил исход из класса.

– А вы, Переписчиков, останьтесь, – предупредила учительница. – Присаживайтесь.

Перед ней лежал классный журнал, открытый на странице с личными данными учеников.

– Ты, оказывается, уже взрослый, – задумчиво отметила учительница. – Это кое-что объясняет. Но вот седьмой класс, особенно ваш седьмой – это дикое, необузданное стадо. От сильных эмоций подростки сразу идут вразнос, и вернуть их в русло продуктивной умственной работы стоит… большой жесткости. Именно потому учителя вынуждены держать строгую, на первый взгляд бессмысленно строгую дисциплину. Иначе уроки не провести. Тем более что именно ваш класс…

Она замолчала и вопросительно глянула на него.

– Убогий, – со вздохом сказал он.

– Ты сам это сказал. А учителям такое говорить запрещено, потому что отбивает у слабых последнее желание учиться. Но с тобой можно говорить более откровенно. Может, ты будешь удивлен, но мне тоже хотелось бы посвящать учеников в тайны науки. Преподавать и видеть ответный огонь любознательности в глазах. Но… это удел не школы, а института. Или хотя бы специализированной школы. А в нашей школе я вынуждена… пережевывать, ты правильно назвал. Потому что быстрее твои одноклассники пока не могут. Только так, по крупинке, еще можно в них развить хоть что-то.

Он удивленно моргнул. Учительница оправдывалась. Провалиться на месте, но она оправдывалась! Блин, как хорошо, что Алиса Генриховна заболела, и представился счастливый случай встретиться еще с одним хорошим человеком! То есть не то хорошо, что Алиса Генриховна заболела, а…

– А вы способны посвящать в тайны науки? – невольно ляпнул он.

Учительница усмехнулась.

– Уел! – удивленно признала она. – Один – ноль. Я преподаю одно и то же. Из года в год. Медленно-медленно. Это, знаешь ли, отупляет! Отнимает все силы и время. А на мне еще семейные дела. Так что… нет. Уже нет. Я, кстати, ничего не слышала про твои… как ты сказал? Вкрапления? Какие вкрапления, я забыла даже то, что учила.

– Может, я не совсем точно перевел название, – виновато сказал он. – Языки Арктура не полностью совпадают с русским.

– Ах, ты еще и перевел…

Она с тоской поглядела в окно.

– Так много было времени в детстве! – пробормотала она – Жизнь казалась вообще бесконечной! Ты вон спишь на уроках, тебе делать нечего. А мне некогда, у меня работа!

– Нечего делать? – задумался он. – Смотря с кем сравнивать. Семейные дела на мне все, я же с отцом живу, без матери. Уроков… не меньше, чем у учителей. Две секции как-то надо отрабатывать, а одна в мегаполисе. Еще у меня театр. Да, и на пении Олеське помогаю, чтоб весело было. И еще домашние задания делать когда-то. Я потому и сплю на уроках, что ночью на сон мало остается. Так что…

– Два – ноль, – признала она с любопытством. – Ох и странный ты человек, Владимир Владимирович Переписчиков! Еще и рисуешь?

– Вас нарисовать? – понял он. – Настаиваете? Не откажетесь?

Учительница ему понравилась – так почему бы не сделать хорошему человеку приятное?

Она усмехнулась и уверенно приняла игру.

– Да, пожалуйста. Приступай.

Он подошел и аккуратно, двумя пальцами довернул ее голову в нужный ракурс. И, естественно, именно в этот момент за спиной скрипнула дверь класса!