Домовой (СИ) - Малунов Николай Александрович "Дневники Бродяги"
- Тише, тише, - раздается чей-то голос, когда наемник подскочил на постели.
Шумно дыша, он обвел взглядом комнату. Темно. Еще, видимо, раннее утро. Никакой твари рядом нет. Это снова был кошмар. Сердце бьется в диком ритме.
- Кошмары? – интересуется Моргана, натягивая на грудь одеяло, с волнением глядя ему в глаза.
Несколько раз сглотнув тягучие слюни, наемник с силой проводит ладонями по лицу, разгоняя кровь, стряхивая остатки сна.
- Да… - голос кажется чужим, режущим ухо и горло.
Встав, отыскав взглядом графин с водой, подходит к столу, поднимает посудину и пьет прямо из горла. Холодная вода стекает по подбородку, шее, груди, течет на дорогущий ковер, а он продолжает шумно пить, не обращая на это никакого внимания. Наконец-то утолив жажду, мужчина вытирает губы рукой, возвращается к постели. Моргана лежит молча, но по ее виду заметно, что вопросы так и рвутся наружу. Домовой вскидывает руку, жестом отрезая порыв задать их. Перебирается через нее, ложится на свое место, тупо пялясь в потолок.
- Бывает, - тихо прошептала владелица борделя, устраивая свою огненно рыжую голову на его плече, прислушиваясь к спокойному ритму сердца любовника.
Ее палец аккуратно чертит затейливый узор на его груди, а тот, не обращая внимания на ласки, продолжает тупо пялиться в потолок, заложив правую руку за голову, левой при этом лаская ее грудь.
Опять этот кошмар. Сколько можно? Он постоянно приходит внезапно. Может пройти несколько недель или даже месяцев, но он обязательно рано или поздно возвращается, оставляя не приятные ощущения. Сны никогда не повторяются, таков их принцип, но этот раз за разом один и тот же… Почти один и тот же. Значит, это не сон. Возможно, это воспоминания. Что-то страшное, что заставляет его сознание каждый раз блокироваться? Не факт, конечно… Может быть это просто яркий момент из его прошлой жизни? А может даже просто чья-то байка, рассказанная в детстве и запомнившаяся сознанием. Но, как бы то ни было, никаких новых воспоминаний после пробуждения он не обнаруживает. Может быть, этот кошмар и вовсе ничего не значит. Кто бы знал, кто бы подсказал…
- Расскажи мне про свои шрамы, - решается нарушить молчание Моргана. – Откуда у тебя вот этот?
Тонкий женский ноготок царапает по щеке, где находится глубокий, старый шрам, идущий через бровь на лоб и щеку, скорее украшавший наемника, чем отпугивающий.
- Кроватная дужка, - немного подумав, ответил он и вновь задумался.
- М? – не поняла женщина, приподнялась на локте, заглядывая ему в глаза. – Дужка?
- Да, - моргнул наемник, - в приюте, где я рос...
- Ты рос в приюте? – удивилась женщина, ерзая на кровати, устраиваясь поудобнее. – Расскажешь? А то я почти ничего о тебе не знаю, а мне было бы интересно твое прошлое.
- Мне бы оно тоже было интересно, - задумчиво бурчит он себе под нос. – Что там, кстати, с моей просьбой? Девочки никакой информации по моему делу не нарыли?
Моргана скривилась, ощущая, как ситуация резко меняется. Она уже надеялась, что Домовой расскажет что-то новенькое о себе, а выходит, ненароком сама же и сменила тему.
- Ты же знаешь, это не просто, - вздохнула она, вновь опуская голову на мужское плечо и продолжая царапать его грудь ногтем. – Почти двадцать лет прошло. Свидетелей того, о чем ты говоришь, найти практически не возможно. Сам понимаешь… Скорее звезды сойдутся в одну линию на небе, чем нам повезет встретить того, кто был в нужном месте в нужное время, да еще и в курсе тех событий…
- Я понимаю, - грустно выдохнул Домовой и вновь принялся задумчиво мять женскую грудь. – Но все же, пусть девочки продолжают интересоваться моим вопросом. Я хочу узнать, что случилось с моей семьей, что случилось со мной и почему я ничего не помню…
- Конечно, - тихо промурлыкала Моргана ему на ухо и ее рука скользнула ниже, явно намекая на продолжение ночи.
***
Ночь. Большая комната, больше похожая на военную казарму, заставленная двуспальными кроватями, погружена в сон. Три десятка кроватей, выстроенных в три линии, в которых спят разновозрастные дети, слегка поскрипывали от их движений, но в общем можно было сказать, что в спальне детского приюта стояла тишина.
Четыре тени двигаются почти неслышно, издавая лишь тихий звук прилипающих голых пяток к окрашенным доскам пола. Тени явно принадлежали подросткам не старше пятнадцати лет. Одна была выше остальных, другая явно толще, а третья имела длинные волосы. Тени добрались до угла комнаты, разошлись, перетекли на стену с окном и замерли возле одной из кроватей.
- Готовы? – прошептала высокая тень.
- Да, - кивнула толстая.
- Ага, - прошептала длинноволосая.
Мгновение, и на лицо мирно спящего мальчишки опускается подушка. Три пары рук и ног начинают яростно избивать ребенка, который пытается выбраться из удерживающего его одеяла.
- Ебош его, ебош! Держи суку, держи! – шептали подростки, продолжая избивать пацана, нанося сильные, не детские, зверинные удары, осыпая его с ног до головы.
- Дергается, тварь! – прошептала толстая тень.
- Ай! – взвизгнула тут же длинноволосая, когда избиваемому удалось освободить одну ногу и ударить острой пяткой куда-то наугад.
- Держи подушку, держи! – шептала четвертая, снимая со старой армейской кровати не закрепленную хромированную дужку.
Металл покинул свое место, взлетел вверх и с громким «вжжжж» опустился на тело мальчика. Тонкое синее одеяло из верблюжьей шерсти не смогло смягчить удар. Мальчишка вскрикнул, но подушка надежно заглушила крик. Еще удар и еще. По рукам, по ногам, по телу… В какой-то момент ему все же удалось оттолкнуть толстого, подушка упала на пол, и в этот же самый момент стальная труба опустилась ему на голову. Парнишка затих.
- А-а-а-ай! – взвизгнула длинноволосая тень, когда на лицо ее хозяйки брызнула красная жижа.
- Ты что?! – вскрикнула толстая тень.
- Валим! – метнулась первой прочь самая высокая.
Труба упала на пол, громко звякнув, разбудив тех, кто еще спал. Окровавленный, избитый мальчик тихо застонал, медленно перевернулся набок, поджал колени к груди. Слезы катились на подушку, перемешиваясь с кровью и соплями. Левый, не заплывший глаз смотрел на дрожащего под одеялом соседа, который молча лежал и наблюдал за избиением, как и многие другие, проснувшиеся от шума потасовки, даже не попытавшиеся прекратить избиения.
***
- Это еще что такое?!. – выкрикнула нянька-бабка, рассмотрев на полу кровавый след, тянущийся по недавно помытому коридору в душевую.
Вбежав в умывальню, она уже было занесла тряпку чтобы обрушить ее на всех, кого увидит в помещении, да так и замерла. В углу, хлюпая носом, сидел новенький. Он яростно оттирал с лица кровь, черпая ладошкой воду прямо из бочка унитаза. Старуха подошла ближе и ахнула. Левая рука мальчишки опухла, пальцы на ней были явно сломаны. Лицо разбито, левый глаз заплыл, через него тянется огромная кровавая рана. Ноги и все тело покрыты синяками и гематомами, но страшнее всего было смотреть в уцелевший глаз. Такого страха и ужаса она еще никогда не испытывала. Словно сам дьявол смотрел на нее через окровавленный зрачок ребенка. Мурашки пробежали по спине, а мальчик, тихо шипя от боли, зачерпнул трясущейся рукой новую порцию воды, отвернулся от няньки и продолжил молча отмывать кровь.
Три дня он лежал в палате под присмотром медика. Результатом побоев оказались три сломанных пальца, треснувшее ребро, выбитый, пускай и молочный зуб, рваная рана на лице и сильное сотрясение. Виновников побоев так и не нашли. Два дня интернат стоял на ушах, но никто так и не сознался в сотворенном, сам же новенький мальчик упорно молчал, лишь зыркал на всех исподлобья. За все три дня он не проронил ни слова, даже когда врачи вправляли сломанные пальцы обратно, вновь ломая их, мальчик лишь шипел сквозь плотно сомкнутые зубы. А ночью четвертых суток в общей душевой все та же бабка обнаружила тела четверых подростков…
