Лев Жаков - Дырка в обоях

Маша помотала головой, не отлипая от стены. Но папа уже не смотрел на дочь, он распоряжался:

– Берите стол, а ты помоги мне.

С громким хрустом первый лист оторвался от стены… Девочка прильнула глазом к дырке, шепча:

– Ну давайте же!..

Мистер Офлер Массен раскрыл дверь в зал и остановился на пороге, ожидая громких приветственных криков. Все ждут, конечно, только его…

Но мистера Массена никто даже не заметил. Все взгляды были устремлены на сцену, где конферансье под раскатистые звуки марша подносил насупленному бывшему помощнику мистера Массена символ власти – золотой скипетр и увесистый том, переплетённый в чёрную кожу, – Конституцию. Мистер Х. В. сидел, набычившись, в тёмном углу, смотрел хмуро, жуя корочку хлеба. Помощник его пальцем собирал крошки.

Офлер вошёл в зал и остановился на полпути к сцене.

– Я опоздал? – спросил он сам себя. – Что тут происходит? – Он потерянно огляделся. – Что же мне теперь делать?

– На попá его, иначе не пройдёт! Не выломайте косяки!

– Это же Офлер! – Веллер отодвинул конферансье вместе с регалиями и приблизился к краю сцены. – Вот же он, явился насладиться моим триумфом! А, Офлер? Мистер Массен! Подойдите же сюда! Мне вас так не хватало! Не стойте дубом, вы же не мистер Х. В., этот глупый толстяк. Ну же, не чинитесь. Понимаю, вам неловко видеть в этой роли меня, а не себя, но такова жизнь! Давайте же, присоединяйтесь! Господа, позвольте представить вам небезызвестного мистера Офлера Массена, бывшего кандидата в президенты, а нынче – главного неудачника этого захудалого мирка! – Веллер захихикал. – Что, чувствуете, как в груди всё проваливается и кажется, что дальше жить никак, совершенно никак невозможно? Я знаю, что чувствуете! Специально ждал вас, чтобы надсмеяться, да, не удивляйтесь. Ведь кругом кто? Быдло, тупой народ, серая масса, потребитель и избиратель, электорат! Только такой умный человек, как вы, может понять мою радость, мой триумф! Ведь я – как вы, пять лет шёл к этому дню. Только вы открыто, на глазах у всех, пользуясь восхищением и любовью, а я – то мытьем, то катаньем. Но я вас опередил! Ха-ха! Смотрите на меня и плачьте, Офлер! Я вас ненавижу, любимчик публики! Да, это я подстроил, чтобы певичка Диаманточка явилась последней и чтобы вы охмуряли её всю эту ночь! Я великий, я самый умный!

– Какая пошлость, – пробормотал Офлер с болью.

Но Веллер его услышал.

– Пошлость, говоришь? Это ты намекаешь на все ваши дурацкие фильмы, где главный злодей, вместо того чтобы сразу убить главного дурака, распинается перед ним? Так я тебе объясню, в чём дело! Или я не человек, думаешь? Я человек! Я тоже хочу, чтобы меня поняли и оценили! Ясно тебе, неудачник? Это быдло разве способно? Только такой же умный, как я, сможет по достоинству оценить то, что я собой представляю. Кривишься? Однако ты не сможешь отрицать, что я победил! Я даже лучше и умней, чем ты, Офлер!

Папа уже ободрал одну стену, пол исчез под кучей закрученных в рулончики обрывков.

– Скорей же! – не сдержавшись, шёпотом воскликнула Маша.

– Что ты сказала?

– Нет-нет, это я себе.

– И верно. – Веллер под недовольный ропот зала повернулся к ведущему: – Продолжайте. – Он принял серьёзный вид.

– Долой! – крикнули из зала.

Конферансье протянул Веллеру регалии главы государства, произнося древнюю формулу.

– Сим… утверждаю… – голос мистера Кролема звучал медленно и торжественно, – носителем… высшей власти…

Сквозь хруст и треск весело отрываемых обоев Маша различила певучий звон далёкого гонга.

– Это что такое?

Мистер Кролем прервался на секунду, чтобы крикнуть в зал:

– Родился новый человек! Внесите его для парадного наступления! Да быстрей, у нас чертовски мало времени!

И продолжил церемонию. Веллер нервно поглядывал то в зал, то куда-то наверх. Мистер Массен следил за бывшим помощником, в углу глаза застыла капля влаги.

Во внутреннюю дверь вбежал растрёпанный мужичок с туго спелёнутым младенцем на руках и дробной рысью устремился к сцене. Однако у самой лесенки затормозил и попятился, увидев, кто стоит перед ним.

– Быстрей же! – поторопил его мистер Кролем, с видимым трудом удерживая на весу скипетр и Конституцию.

– Н-нет… – Мужичок завертел головой, отступая. – А где же… Мистер Массен, вот вы где! – Заметив проигравшего кандидата, счастливый отец кинулся к нему. – Окажите честь, наступите!

Офлер сморгнул.

– Распелёнывайте! – срывающимся голосом велел он.

Мужичок положил сладко спящего ребёнка на ближайший стол, прямо среди тарелок, рюмок и приборов – никто не возражал, его даже поддержали, – и стал дрожащими руками сдёргивать пелёнки.

– Не смейте! – завопил Веллер. – Как вы можете?! Немедленно прекратите! Я президент!

Офлер нависал над отцом с ребёнком.

– Какой-то он у вас… странненький, – осторожно заметил он.

– Ни боже мой. – Папаша поднял голенького младенчика подмышки, держа его спинкой к мистеру Массену. – Наступайте!

У младенчика на попе открылись глазёнки и ясно посмотрели на Офлера.

– Машка, отойди, ты мне мешаешь!

Веллер издал громкий стон прямо в микрофон, и звук сотряс помещение, зазвенели хрустальные подвески на люстрах. Но всё было кончено.

– Такого не может быть! – завопил Веллер. – Ведь я же перед вами всю душу! Наизнанку! Ненавижу! – И он, рыдая, скрылся за кулисами.

– Быстрей же, мистер Массен! – крикнул конферансье, протягивая новому президенту скипетр и том законов.

Офлер, переваливаясь, побежал на сцену.

– Сим утверждаю…

– Машка, я кому говорю!

Девочка спиной прижалась к стене.

– А ну уйди! Лена, она меня не слушается! Иди разберись со своей дочерью!

Пришла мама, вытирая мокрые руки, сердито сказала:

– Уже вечер, сколько можно, все после работы, устали! Немедленно отойди, не мешай папе. Тебе сколько раз говорили, чтобы не путалась под ногами! – Мама дёрнула Машу за руку, пытаясь оттащить её от стены. – Я тебе дам лист бумаги, и ты нарисуешь себе другую собаку. Ты меня вообще слышишь?

Маша замотала головой, сдерживая слёзы.

– Да сколько же можно, как ты меня утомила! Стыдно перед людьми! – Мама схватила дочь за плечо и потащила из комнаты.

– Нет-нет, пожалуйста, не надо! Подождите! – Маша хваталась руками за дверцы шкафа и ручку двери. – Ну ещё чуть-чуть!..

Её выволокли из комнаты и отшлёпали. Маша заревела. Не потому что больно, а потому что папа взялся за последний кусок обоев, прямо у Лизкиного уха, и сильно дёрнул, и отодрал кусок, и кинул его на пол, и наступил, и стал отрывать остатки, клочки размером с ладонь и меньше.

Маша сидела на полу и плакала. Папа принёс ей Лизку.

– Хватит реветь, на тебе твою псину, только успокойся. Ты же хотела новые обои? Не устраивай цирк. – И вернулся в комнату: – Ну всё, беремся за эту дуру…

И мужчины окружили огромный, почти до самого потолка, шкаф.

Девочка осторожно расправила загнувшийся в трубку лист. Посреди листа была дырка. Сквозь неё виднелась противоположная стена. Всхлипнув, Маша заглянула в дырку. И увидела всё то же самое, только несколько больше: противоположную стену, часть косяка и заднюю стенку шкафа, которую поддерживал молодой белобрысый парень. И папу, который, приседая, завопил на парня:

– Куда прёшь, у тебя что, глаза на жопе?! Не наступай на пятки, бляха-муха!

Маша бочком подобралась к застрявшим в дверях мужчинам и застенчиво попросила белобрысого:

– А наступите мне на пятки? Я тапки сниму и носочки…

Потом, когда Маша уже вырастет, и пойдёт однажды на концерт мисс Розенпихельштайнер, и увидит, как та танцует, она поймёт, зачем Диаманте десять ног. Это случится ещё до того, как у Маши родится дочка. К тому времени я как раз закончу Первый медицинский, пойду работать в районную поликлинику и стану первым Алискиным педиатром. Которых у девчушки будет предостаточно, потому что долго работать с ней ни у кого нервы не выдержат: серые глазки на ладошках такие серьёзные и смотрят так пристально, пронзительно, не по-человечески…