Максим Далин - Абсолютные неприятности
И пошло-поехало: я её упрашиваю остаться поговорить, а сам дешифратор настраиваю, чтобы хоть какие-то мосты навести, а она — ноль внимания, фунт презрения, замахивается мечом и выражает, согласно ПП-индикатору эмоциональных состояний, негодование, отвращение и досаду вместе взятые.
Но на ругательства наши машины настраиваются быстрей, чем на любые церемонии. В конце концов с грехом пополам поняли мы друг друга, хотя симпатий это и не прибавило.
Дама на меня смотрит, как святой отшельник на нечистого духа, и говорит:
— Что тебе от меня надо, колдун?
— Я не колдун, — говорю, — я солдат.
— Откуда ж у тебя машина колдунов? — говорит, ядовитая, как тот самый цианистый калий — смертельная доза. — Ты всё врёшь, ты колдун, таких, как ты, надо убивать!
Я про себя поминаю господа бога-душу-мать.
— Я, — говорю, — колдуна убил, а машину себе забрал.
— Допустим, — говорит. — Но как же она тогда тебя слушается?
— А я, — говорю, — перед тем, как колдуна убить, заставил его рассказать, как она управляется. Сообразила?
Смотрю: у неё глаза по тарелке.
— Так ты что ж, — говорит, — пытал колдуна?
Я уже сообразил, что влип по самые уши, но решаю доврать до конца — гладко выходит.
— А чего, — говорю, — с ними церемониться, с мокрохвостыми!
И понимаю: правильная тактика, хоть и подлая — сменила надменная особа гнев на милость, смотрит на меня с некоторым даже интересом.
— Никогда бы не подумала, — говорит. — Ты, значит, крутой… А откуда держишь путь?
— А вон, — говорю, — с той стороны, где лес.
— Ого! — говорит. — Там летающие ведьмы живут. Знаешь?
Умереть — не встать.
— Да за кого, — говорю, — ты меня держишь-то? Я что, по-твоему, слепой, или идиот? Натурально, знаю. Видел. И даже больше. Но не болтать же об этом направо и налево!
Дама успокоилась и кивает:
— Это правильно. Они могут и подслушать, эти ведьмы.
— Они такие, — говорю. Щёки надул — крутого строю по местным понятиям.
Начинает налаживаться вроде как светская беседа — и вдруг ни с того, ни с сего снова заводится моя собеседница. Хватается за меч.
— Слушай, — кричит, — колдун, кончай мне зубы заговаривать! А почему это ты меня сначала не понимал, а потом понял!?
— А разве так не всегда бывает? — спрашиваю.
— Нет! — вопит, а сама уже рвёт и мечет. — Ведьмы понимают сразу, а чужеземцы не понимают вообще! А так, как ты — это колдовство! Ты мне всё наврал, колдун, готовься к смерти!
А драться мне с ней, понятно, совершенно неохота. Потому как я не люблю, когда меня убивают, а для самообороны у меня штурмовой тяжёлый бластер — такое злое колдовство, что ей, бедняжке, и не снилось никогда.
— Ну ладно, — говорю. — Я тебя просто проверял: вдруг ты сама шпионка колдунов. Понимаешь? А теперь вижу, что ты свой человек, с тобой можно откровенно говорить. Я тебе всё расскажу откровенно, но уж ты держи язык на привязи. Тайна.
На тайну кого угодно можно купить. Особенно если обстановка подходящая, а она подходящая. Так что гляжу — подруга кивает и задвигает свой ковыряльник обратно в ножны.
— Ну так вот, — говорю. — Слушай. Я ужас как интересуюсь машинами. Ведь если ты не колдун, то ни летать не можешь, ничего, верно? И я путешествую по всему свету, а если где попаду на колдуна, то сражаюсь с ним, а машину отбираю. Теперь понятно?
— Да, — говорит, а у самой глазки загорелись. — Понятно. Давай дальше.
— Думаешь, эта летающая машина — всё, чем мы располагаем? — говорю. — Да ничего подобного! К примеру, чтобы чужих понимать, у меня специальная машина есть, и ещё есть кое-что. Но это потом. Сейчас скажи такую вещь: колдуны же в подземельях живут?
— Ох, — говорит. — Да.
— Ну, — говорю. — Я узнал, что у них там имеется такая шикарная штука для машин, что если она у тебя есть, то уж никакой колдун не страшен. Ты приколись — я собираюсь её разыскать и отнять.
Говорю, а сам наблюдаю за ней. А вид у неё делается торжественный и печальный, значит, клюнула.
— Знаешь, — говорит, — вообще-то, я тебя зря обидела. Ты, конечно, несредний воин, но план у тебя, прости, совершенно идиотский. Тебе просто ужасно везло до сих пор — вот ты и думаешь, что так всегда будет. Бывает, что человек закидывается, особенно мужчина. Но ты всё-таки послушай: одно дело — один колдун, а целое логово — дело совсем другое. Там повезти не может. Там тебя убьют или хуже. Я-то точно знаю, потому что сама туда еду.
— Занятно, — говорю. — Интересно, почему это меня убьют, а тебя нет? Надеешься их обворожить?
Посмотрела она на меня особенным женским взглядом: "Ничего-то ты не понимаешь, несчастный дурачок", — и вздохнула, не горько, а, знаете, этак безнадёжно. И с жалостью.
Воюющие женщины бывают двух типов.
Первый — это девочки, которые у нас на Мейне выросли. Среди других рас огромная редкость. Это когда у женщины война в крови и она относится к ней спокойно и естественно, как нормальный парень — бывает, мол, время, когда сражаешься, а бывает — когда плюшки с миндалём печёшь. Дело жестокой необходимости. Вот такие никогда не выпендриваются и крутых бойцов из себя не строят, потому что на самом деле крутые, причём не мускульно, а по духу. И если судьба сводит такую с воином мужского пола, то получается не союз, а одна прелесть. Они свою натуру прекрасно знают и не стесняются. Ну, она замечает одно, ты — другое, ты в рукопашной представляешь из себя, она стреляет лучше, ты сильнее, а она медленнее устаёт и боль легче переносит. И при этом вы оба постоянно в тонусе, потому что перекидываетесь шуточками, к тому же она смотрит, чтобы была еда, и у неё чертовски лёгкая рука на перевязки.
Второй тип — это все прочие. Я думаю, что у них такое происходит от зависти и какой-то нелюбви к самой себе, что ли… Если с мужчиной случается такая беда, он начинает жутко за собой следить, выводит везде волосы, красит губы и норовит носить юбку, а женщины наоборот, плюют на собственную наружность и считают своим долгом возиться с оружием. Причём такая особа делает всё мыслимое и немыслимое, чтобы смахивать на мужчину, но с таким видом, будто мужчин безмерно презирает, а сама — дама в квадрате. Такая не союзник, как ни печально. Она, конечно, способна совершать эпические подвиги, но только чтобы доказать, какая она крутая и какие презренные самцы ничтожества.
Я это всё к чему клоню: свела меня судьба с дамой второго типа. Когда она вздохнула, я догадался, куда она клонит: она собирается в этих подземельях подвиги совершать и мир спасать, а я фигнёй страдаю. Когда она заговорила, я понял, что правильно догадался.
— Понимаешь, — говорит, да проникновенно так, — меня много лет готовили к тому, что я должна совершить. Это не развлечение какое-нибудь, а миссия. Моему народу грозит беда от колдунов, а я должна её предотвратить. Мой меч закалён в воде из двенадцати священных источников, а ещё меня благословила Великая Жрица Третьей Луны. Я, быстрей всего, погибну, но мне дано свыше выполнить миссию.
Говорит она, значит, а я, подлый циник, думаю: если всё так серьёзно, чего ж не послали с ней хотя бы десяток крепких ребят, чтобы подстраховать вместе с благословением и волшебным мечом?
— И почему ж ты, — спрашиваю, — одна едешь?
— Так было предначертано свыше, — говорит. Торжественно и важно, в тоне "не твоего ума дело". — Великой Жрице было видение, понимаешь?
— Не-а, — говорю. — Я бы на её месте послал с тобой пару крепких ребят, на всякий пожарный случай.
— Я, — изрекает патетически, — сама воин. А мужчин среди жриц Третьей Луны нет вовсе и быть не может.
— А как, — говорю, — насчёт нормальных… в смысле, этих… ну… королевских — или какие там у вас — нерелигиозных солдат?
Она напыжилась ещё больше.
— Простые смертные должны спать спокойно, — говорит. — А то это слишком ужасно для неподготовленной души.
— А мне скажешь? — спрашиваю. — Всё-таки я не совсем простой смертный — я колдунов не боюсь. И потом, мы ведь встретились по дороге в одно и то же место — вдруг это тоже вроде знамения?
Она призадумалась.
— Может быть… — говорит. — Ну ладно. Слушай, — и тоном, соответствующим важности момента, изрекает. — Великой Жрице в пророческом сне открылось, что страшная колдунья, живущая под горами, задумала навести порчу на весь наш народ, чтобы стереть его с лица земли.
— Не может быть, — говорю и вежливо делаю круглые глаза. — Какой кошмар. И что же ты?
— Должна убить колдунью и забрать её чёрный талисман, — вещает торжественно. — А чтобы колдуны не могли следить за нашим народом, я должна разбить их волшебное зеркало.
Ничего я на это не сказал. Я много видал идиотизма на свете. Но не этому чета. Этот — редкость.
А звали её Ада.
Я с ней потом долго препирался, чтобы она разрешила мне себя проводить.
