Дуглас Адамс - Долгое чаепитие

Это была не та комната, которая наводила на мысли о возвышенном. Людовик XIV, к примеру, нашел бы, что в ней недостаточно солнечно и мало зеркал — она бы ему совсем не понравилась. Он пожелал бы, чтоб отовсюду были убраны носки, а также пластинки, а может быть, даже приказал бы сжечь помещение дотла. Микеланджело испытал бы страшные муки при виде ее пропорций, которые не только не были величественными, но лишены и сколько-нибудь заметной гармонии или симметрии, за исключением той, что во всех частях комнаты содержалось примерно равное количество немытых кофейных кружек, ботинок и полных до краев пепельниц, которые начинали уже совмещать свои обязанности друг с другом.

Стены были зеленого цвета почти точно такого оттенка, который заставил бы Рафаэля Санти скорее откусить себе руку, чем использовать его, а если б комнату случилось увидеть Геркулесу, то полчаса спустя он вернулся бы туда, вооружившись судоходной рекой. Короче, это был самый настоящий притон, которому, по всей видимости, суждено было оставаться таковым до тех пор, пока владельцем его продолжал оставаться мистер Свлад, или Дирк Джентли, урожденный Чьелли.

Наконец Джентли пошевелился.

Простыни и одеяла, перекрутившись и спутавшись, обмотались вокруг головы, но вот откуда-то из середины ложа показалась вылезшая из постельных принадлежностей рука, и пальцы легкими постукивающими движениями стали нащупывать что-то на полу. Хорошо зная маршрут, они удачно обогнули миску с какой-то гадостью, которая стояла там еще со времен Михайлова дня, и наконец натолкнулись на полупустую пачку сигарет «Голуаз» без фильтра и коробку спичек.

Пальцы вытряхнули из пачки смятую сигарету, схватили ее вместе с коробкой спичек и затем начали пробираться ощупью через лес простыней, скрутившихся в узел у изголовья подобно фокуснику, манипулирующему платком, из которого должна вылететь стайка голубей.

В конце концов сигарета была засунута в отверстие. Затем зажжена. Некоторое время казалось, что курит сама кровать, вздымаясь и опускаясь при каждой затяжке. Она долго и громко кашляла, всю ее сотрясало, и лишь через какое-то время дыхание стало приобретать более ровный ритм. Таким путем Дирк Джентли приводил себя в чувство.

Так он лежал еще какое-то время, ощущая какое-то чувство вины и тревоги от чего-то, что лежало тяжким грузом на его плечах. С неимоверными усилиями Дирк поднял себя с постели и через несколько минут прошлепал вниз.

Из почты на коврике у двери он нашел то же, что и всегда: письмо, угрожающее в резком тоне забрать у него карточку «Америкэн экспресс», просьбу зайти за карточкой «Америкэн экспресс», и несколько счетов еще более истеричного и невероятного характера. Он никак не мог понять, почему их продолжали ему присылать. Деньги на почтовые затраты казались ему чем-то стоящим, выброшенным попусту на нечто нестоящее. Покачав головой, он выразил этим удивление по поводу идиотизма и недоброжелательности, существующих на свете, пошел на кухню и осторожно приблизился к холодильнику.

Он стоял в углу.

Кухня была большая и настолько уныло-темная, что даже после включения света она нисколько не ожила, а просто из темной стала желтой. Дирк уселся на корточки перед холодильником и внимательно осмотрел краешек дверцы. Он нашел то, что искал. На самом деле он нашел даже больше того, что искал.

Внизу, между прокладкой и основной частью холодильника, покоился человеческий волос. Он был прилеплен туда слюной. Дирк вполне ожидал увидеть его. Он сам прилепил его туда три дня назад. То, чего он никак не ожидал, был второй волос.

Дирк встревоженно насупился. Второй волос?

Он был прилеплен поперек щели точно так же, как и первый, только повыше, — но не им. Он принялся рассматривать его более тщательно, вблизи и даже зашел настолько далеко, что открыл ставни на окнах, чтоб получше осветить место действия. Дневной свет расчищал себе путь, как команда полицейских, и то и дело словно спрашивал: «Что здесь происходит?» — по мере того, как продвигался вглубь комнаты, которая, так же как и спальня, поставила бы любое существо с эстетическим складом в затруднительное положение. Как большинство других комнат в доме Дирка, она была большой, с неясными, как в тумане, очертаниями и абсолютным бардаком. Она просто издевательски ухмылялась любым попыткам прибрать ее, глумилась над ними и отмахивалась от них, как от одной из мертвых мух, кучкой лежавших на подоконнике, на стопке коробок из-под пиццы.

Благодаря свету была установлена природа второго волоса — седой у корня, он был выкрашен в ярко-оранжевый цвет. Дирк поджал губы и стал напряженно думать. Ему не особенно потребовалось напрягать свой ум, для того чтобы понять, кому принадлежал волос, — лишь у одного человека, регулярно заходившего на кухню, голова выглядела так, словно она использовалась для извлечения окислов металлов из отходов производства, — но он должен был проанализировать смысл сделанного им открытия: что мог означать ее волос, приклеенный к дверце холодильника?

Он означал, что необъявленная война между ним и его уборщицей вступала в новую, более угрожающую фазу. Дирк подсчитал, что последний раз дверь холодильника открывалась ровно три месяца назад, и с тех пор каждый из них был полон мрачной решимости не открывать его первым. Холодильник больше не стоял, как обычно, на кухне, а скрывался в засаде.

Дирк прекрасно помнил тот день, когда он начал скрываться. Неделю назад он попробовал прибегнуть к простой уловке, чтобы хитростью вынудить Ленулю — так звали старую ведьму, и по иронии ее имя рифмовалось со словом «чистюля» (правда, в этот раз Дирку это не доставило такого удовольствия, как раньше) — открыть холодильник. Эту уловку Елена очень искусно обошла, а в итоге она самым ужасным образом-ударила рикошетом по самому Дирку.

Стратегия его была такова: он отправился в ближайший мини-супермаркет и купил там кое-какие продукты. Ничего особенного: молоко, яйца, бекон, одну или две пачки шоколадного крема и полфунта масла. Совершенно невинно оставил их на холодильнике, словно хотел сказать: не засунете ли вы все это в холодильник, когда выдастся свободная минутка.

Вернувшись домой вечером, он заметил, что на холодильнике ничего не было. Сердце его подпрыгнуло от радостного волнения. Продукты исчезли! Их не просто переложили в какое-то другое место, скажем, куда-то на полку, нет, их вообще нигде не было видно. Должно быть, Елена решила наконец сдаться и убрала их в холодильник. И, конечно же, она вымыла его после того, как он наконец был открыт.

В первый, и единственный, раз за все время его сердце наполнилось теплотой и благодарностью к Елене, он уже собрался открыть холодильник с чувством облегчения и ликования, как вдруг его восьмое чувство (последний раз он насчитал их у себя одиннадцать) подсказало ему, что надо быть очень-очень осторожным и хорошенько подумать сначала, куда Елена могла деть то, что она вытащила из холодильника.

Какая-то непонятная тревога не давала ему покоя, пока он шел к мусорному ведру, которое стояло под раковиной. Задержав дыхание, он снял крышку и посмотрел внутрь. Там он увидел, как, примостившись в ведерочной прокладке, лежали яйца, бекон, шоколадный крем и полфунта масла. Две бутылки из-под молока были вымыты и стояли рядом около раковины, в которую перед этим было вылито их содержимое.

Она все выбросила.

Елена предпочла выбросить продукты, но холодильник не открывать. Медленно окинул взглядом замызганный, приземистый белый монолит и именно в этот момент осознал без тени сомнения, что холодильник теперь уже по-серьезному затаился.

Он приготовил себе густой вязкий кофе и сидел, слегка дрожа. Он даже не смотрел в раковину, но знал, что, должно быть, бессознательно заметил там две чистые бутылки из-под молока, и тогда в той части его мозга, которая была действующей, появилась тревога.

На следующий день Дирк все себе объяснил. Просто он становился излишне подозрительным. Скорее всего Елена ошиблась, по нечаянности или небрежности, без всякого злого умысла. Может быть, в тот момент она предавалась грустным мыслям о приступах бронхита у своего сына, его капризах или склонности к гомосексуализму или о чем угодно еще, что регулярно мешало ей вообще либо появиться, либо оставить хоть какой-то видимый след своего появления. Она была итальянка и, наверное, по рассеянности приняла его еду за мусор.

Но история со вторым волосом все меняла.

Ибо это доказывало, что, без всяких сомнений, Елена прекрасно понимала, что она делает. Ни под каким видом она не хотела открывать холодильник первой, до тех пор пока он сам его не откроет, а он ни за что не хотел открывать его, пока этого не сделает она.

Очевидно, она не заметила его волос, иначе самым хитрым ходом с ее стороны было бы просто вырвать его оттуда, таким образом заставив его думать, что она открывала холодильник. Может быть, ему следовало сейчас вытащить ее волос в надежде попытаться разыграть то же самое с ней, но уже сейчас, сидя там, он знал, что почему-то это не сработает и что они попали в ловушку, вступив в игру неоткрывания холодильника, которая могла довести их до сумасшествия или погубить.