Терри Пратчетт - В доспехах и с оружием
«Доброе утро, мистер Фланель.» — сказал он. — «что-то случилось?»
«Он взял семь долларов и я не увидал совершенно никакой лицензии Вора.» — сказал мистер Фланель. — «Что вы собираетесь делать? Я исправно плачу свои налоги!»
«В любой миг мы готовы пуститься в погоню.» — сказал успокаивающе Морковка, доставая блокнот. — «Семь долларов, а было?»
«По меньшей мере четырнадцать.»
Мистер Фланель осмотрел Любимицу с ног до головы. Мужчины редко упускают такую возможность.
"Зачем она нацепила шлем? " — спросил он.
«Она — новобранец, мистер Фланель.»
Любимица наградила улыбкой мистера Фланель. Тот сделал шаг назад.
«Но она —»
«Идите в ногу со временем.» — сказал Морковка, убирая блокнот. Мысли мистера Фланель вернулись к бизнесу.
«Тем временем я никогда не увижу своих восемнадцати долларов.» — резко сказал он.
«Ах, nil desperandum, мистер Фланель, не отчаивайтесь.»
— ободряюще сказал Морковка. — «Идемте, констебль Любимица. Давайте займемся нашим расследованием.» Он удалился, оставив Фланель с разинутым от удивления ртом.
«Не забудьте о моих двадцати пяти долларах.» — прокричал тот вдогонку.
"Вы не собираетесь гнаться за вором? " спросила Любимица, стараясь не отстать.
«Ни малейшего желания.» — ответил Морковка, шагнув вбок на аллею, такую узкую, что та была еле видна. Он прошел между сырыми, замшелыми стенами в глубокую тень.
«Интересно.» — сказал он. — «Держу пари, что мало кто из людей знает, как можно добраться на улицу Зефир с Бродвея. Они скажут, что вы не выберетесь с противоположного конца Рубашки. Но это возможно, если вы пройдете по улице Мормышки, а затем нужно пролезть между этими столбами на улицу Урчания Кишок — очень чудный уголок — и мы уже на аллее Былого…» Он прошел до конца аллеи и постоял прислушиваясь.
"Чего мы ждем? " — спросила Любимица.
Топот бегущих ног не был совершенно слышен. Морковка наклонился через стену и протянул руку на улицу Зефир. Последовал глухой удар. Рука Морковки не двинулась ни на дюйм.
Это походило на движение балки. Они посмотрели на человека, лежавшего без сомнения. Серебряные доллары раскатились по мостовой.
«Ах ты, боже мой.» — сказал Морковка. — "Бедный старина Здесь-и-Сейчас. Он обещал мне, что собирается с этим завязать. Ладно… " Он оторвал от земли ногу и, подумав, поднял ее. "Сколько денег? " спросил он.
«Похоже, что три доллара.» — сказала Любимица.
«Дело сделано. Требуемая сумма.»
«Но владелец магазина сказал …»
"Пошли. Возвращаемся в Дом Стражи. Давай, Здесь-и-Сейчас.
Это твой счастливый день."
"Почему же это его счастливый день? " — спросила Любимица. — «Его же поймали, разве не так?»
«Да. Но мы. Гильдия Воров не была первой. Они не такие вежливые как мы.»
Здесь-и-Сейчас бился головой по булыжникам.
«Стащил три доллара и помчался прямехонько домой.» вздохнул Морковка. — «Это же Здесь-и-Сейчас, самый худший вор в мире.»
«Но вы сказали, что Гильдия Воров …»
«Если бы вы побыли здесь подольше, то смогли бы понять, как все это происходит.» — сказал Морковка. Здесь-и-Сейчас бился головой на обочине. "В конце концов, " — добавил он.
— «но так все это и происходит. Ты изумлена. Именно так. Я сам полагал, что должно быть по-другому. Но именно так.»
В то время как потрясенный Здесь-и-Сейчас был на пути к безопасности в тюрьме, был убит клоун.
Он плелся вдоль аллеи с уверенностью человека, который весь этот год был на содержании Гильдии Воров, когда внезапно перед ним появилась фигура в капюшоне.
«Фасолька?»
«А, привет… Эдвард, не так ли?»
Фигура заколебалась.
«Я только что вернулся из Гильдии.» — сказал Фасолька.
Фигура в капюшоне кивнула.
"С тобой все в порядке? " — спросил Фасолька.
«Прости за это.» — сказал тот. — «Но это для блага города. В этом нет ничего личного.» Он шагнул поближе к клоуну. Фасолька услышал хруст, а затем вселенная внутри него погасла.
Он присел.
«У-ух.» — сказал он. — «Это чертовски —»
Но все было не так.
Эдвард с'Мерть посмотрел на него с ужасным выражением.
«Ах… Я и не думал бить вас так сильно. Я только хотел, чтобы вы убрались с дороги!»
«Но почему вы вообще должны меня бить?»
А затем Фасолька ощутил, что Эдвард совсем на него не смотрит и ничего ему не говорит. Он посмотрел на землю и испытал то странное чувство, известное только вновь умершим — ужас от того, что ты видишь перед собой лежащего самого себя и преследуемый неотвязным вопросом : кто же производит осмотр?
ЩЕЛК ЩЕЛК.
Он поглядел вверх.
«Кто здесь?»
СМЕРТЬ.
«Чья смерть?»
В воздухе повеяло холодом. Фасолька ждал. Эдвард легонько похлопал по лицу…по тому, что еще недавно было его лицом.
Я ПОЛАГАЮ… МЫ МОГЛИ БЫ НАЧАТЬ НЕМЕДЛЕННО? НЕ ВИЖУ СМЫСЛА ВСЕ ЭТО ЗАТЯГИВАТЬ.
"Простите? " — сказал Фасолька.
«Это я извиняюсь.» — простонал Эдвард. — «Я полагал, что это во имя всего наилучшего.»
Фасолька видел, как его убийца утаскивает…прочь…его тело.
«Ничего личного, говорю вам.» — сказал тот. — «Я рад, что в этом не было ничего личного. Мне ненавистна мысль, что я был вынужден убить из-за личных причин.»
ЭТО БЫЛО МУЧИТЕЛЬНО БОЛЬНО ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО Я БЫЛ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТЬЮ.
"Я все думаю, почему? Я думал, что мы действительно все уладили. Так трудно заводить друзей при моей работе.
Полагаю, что и при твоей работе тоже."
СЛОМИТЕ ЭТО ДЛЯ НИХ НЕЖНО.
«Минута прогулки, а в следующую — смерть. Почему?»
ПОДУМАЙ О ТОМ, ЧТО БОЛЬШЕ ЧЕМ СУЩЕСТВОВАНИЕ… НЕОБОЗРИМОМ В РАЗМЕРАХ…
"О чем вы говорите? "
ТЫ МЕРТВ. «Да, я знаю.» Фасолька расслабился и перестал сильно удивляться происходящему во все более неуместном мире.
Смерть обнаружила, что люди часто совершали подобное после первоначального замешательства. После того, как самое худшее уже свершилось. И наконец…без малейшего намека на удачу.
ЕСЛИ ТЫ ПОСТАРАЕШЬСЯ ПОСЛЕДОВАТЬ ЗА МНОЙ.
"А там будут торты с заварным кремом? Красные носы?
Жонглеры? Люди в мешковатых штанах?"
НЕТ.
Всю свою краткую жизнь Фасолька провел клоуном. Он печально улыбнулся под гримом.
«Я это люблю.»
Встреча Бодряка с Патрицием закончилась так, как заканчиваются все подобные встречи, когда гость удаляется во власти неутихающего подозрения, что он только что удрал от смерти со своей жизнью.
Бодряк собрался повидать свою невесту. Он знал, где ее можно найти.
Надпись, начертанная поперек больших двухстворчатых ворот по улице Морфной, гласила. — «Здесь есть драконы.»
Латунная табличка около ворот провозглашала. — «Анк-Морпоркское Сияющее Убежище Для Больных Драконов.»
Там же стоял маленький, пустотелый и жалкий дракон из папье-маше, прикованный прочно к стене и державший коробку для пожертвований, с надписью на ней. — «Не Позволяйте Моему Пламени Извергаться.»
Именно здесь леди Сибил Рэмкин проводила большую часть своего времени.
Она была, как уже упоминал Бодряк, самой богатой женщиной в Анк-Морпорке. По правде говоря она была богаче всех остальных женщин В Анк-Морпорке вместе взятых и сложенных, впрочем это вряд ли возможно. А потому свадьба должна была получиться странной, говорили люди. Бодряк обращался со своими власть предержащими с едва скрываемым отвращением, ибо женщины вызывали у него головную боль, а мужчины — зуд в кулаках. А Сибил Рэмкин была последней из оставшихся в живых наследницей стариннейших семей в Анк-Морпорке. Их швыряло как ветки в водовороте, а они кричали безжизненному…
Когда Сэм Бодряк был мальчиком, то думал, что богачи едят с золотых тарелок и живут в мраморных дворцах. Позднее он узнал кое-что новое : очень богатые люди могут походить на бедняков. Сибил Рэмкин жила в нищете, которая доступна только очень богатым, нищета происходила совсем по другой причине. Женщины, бывшие просто зажиточными, копили деньги и покупали платья, сшитые из шелка и украшенные жемчугом и кружевами, но леди Рэмкин была так богата, что могла появляться, топая резиновыми сапогами, в твидовой юбке, принадлежавшей ее матери. Она была так богата, что могла позволить себе жить на бисквитах и сэндвичах с сыром. Она была так богата, что жила в трех комнатах тридцати четырех комнатного особняка, остальные комнаты были забиты очень дорогой и очень старой мебелью, покрытой слоем пыли.
Как предполагал Бодряк, причина, по которой богатые были так богаты, была та, что они ухитрялись тратить меньше денег. Например носить сапоги. Он зарабатывал тридцать восемь долларов в месяц плюс довольствие. Отличная пара кожаных сапог стоила пятьдесят долларов. Но доступная пара сапог, которая выдерживала сезон или два, а затем текла как из преисподней, после того как протирался картон, стоила десять долларов. Именно такие сапоги всегда покупал Бодряк и носил до тех пор, пока подошвы не становились такими тонкими, что он мог поведать о туманной ночи в Анк-Морпорке, ощущая ногами булыжники. Увы истина была в том, что хорошие сапоги носились годами. Человек, который мог позволить пару сапог за пятьдесят долларов, всегда содержал свои ноги в сухости в течение десяти лет, в то время как бедный человек, который мог позволить только дешевые сапоги, тратил по десять долларов каждый год и имел постоянно сырые ноги. Это была «сапожная» теория капитана Сэмюэля Бодряка о социально-экономической несправедливости.
