Дмитрий Емец - Таня Гроттер и молот Перуна
Однако большинство пятикурсников все же писали дипломы сами, не прибегая к уловкам. Шурасик же, хотя учился только на четвертом курсе, собирался сразу писать пять дипломов – по нежитеведению, теоретической магии, снятию сглаза, истории Потусторонних Миров и ветеринарной магии. Кроме того, он связался с каким-то занудным профессором в Магфорде, у которого, по слухам, никто не мог защититься после Леонардо да Винчи и Менделеева, и попросил тему и у него.
Удивленный профессор, уверенный, что Шурасик не справится, дал ему тему, название которой едва умещалось на странице и не содержало ни одного понятного нормальному магу слова. Шурасик ухватился за тему с жадностью. У него даже очки запотели от восторга и предвкушения. За полтора месяца вдохновленный Шурасик накатал сто семьдесят страниц введения и написал развернутый план остальных глав, читая который маститый профессор тоже ничего не понял.
В результате родственные души нашли друг друга, и Шурасику уже сейчас, за полтора года до окончания, поступило приглашение из аспирантуры Магфорда. Как было принято в Магфорде, оно было выбито на куске гранита, который из-за немыслимой его тяжести посменно тащили через океан две команды по двенадцать купидонов.
Кстати, левым грузом те же бойкие купидоны захватили для Тани письмо от Пуппера и корзину роз. Расстроенный Гурий, покинувший Тибидохс еще первого числа, ни с кем не попрощавшись и даже не оставшись на торжественный обед, ни словом теперь не упоминал об этом. Он в выспренной манере информировал Таню, что любит ее, как и прежде, и что абсолютно убежден в том, что скоро они будут вместе. У Тани письмо Пуппера оставило двойственное и тревожное ощущение. С одной стороны, ей льстило, что Гурий не забыл ее. С другой же, было похоже, что Пуппер что-то задумал и теперь настойчиво идет к своей цели.
«Ах, Пуппер, Пуппер! И хорош ты, и пригож, и метла у тебя красивая… Да только не Ванька, и этим все сказано!» – подумала Таня.
* * *Перед обедом Таня слетала проведать Гоярына. Оставив контрабас у входа в ангар, она толкнула тяжелые ворота. Никто из джиннов-драконюхов ей не встретился. Тибидохский дракон был в глубокой спячке. Свернувшись, он лежал на заговоренной от огня соломе. Снаружи его чешуя была покрыта льдом. Таню это не испугало. Она знала, что в состоянии глубокой спячки огонь в драконах полностью потухает. Температура их тела снижается, и они долгие недели, месяцы, а в исключительных случаях и столетия могут неподвижно лежать под снегом, больше напоминая ледяные глыбы, чем пышущих испепеляющим жаром ящеров. И лишь весной, когда проглядывает солнце, холодная кровь драконов постепенно разогревается.
Таня погладила Гоярына по носу, всегда напоминавшему ей футляр контрабаса.
– Не скучай, старый чемодан! Пусть тебе снятся всякие занятные сны, такие же скрипучие, как ты сам! До весны! – сказала она.
Таня Гроттер выходила из ангара, когда Гоярын шевельнулся во сне и приоткрыл глаза. Лед на его шее покрылся сетью трещин. До конца не просыпаясь, дракон глубоко вздохнул и вновь положил тяжелую морду на солому.
Таня закрыла ангарные ворота. Огромное драконбольное поле по колено покрывал глубокий снег. По насту к Заповедной Роще пробежала веселая дорожка заячьих следов. Было безветренно и солнечно. Небо, обычно низкое, очистилось и было таким пронзительно и без примесей синим, что, нарисуй такое небо кто на картине, критики сочли бы его неестественным и фальшивым. А между тем это было самое настоящее небо. Снег сиял так, что слезились глаза.
Тибидохс казался плоским, точно вырезанным из гигантского куска шершавого картона. На дубе, загадочно улыбаясь, сидела птица Сирин. Ее мощные загнутые когти поразительно не сочетались с одухотворенным и прекрасным женским ликом, точно сошедшим с фресок.
Таня хотела было подойти к вещей птице и попросить предсказать судьбу, но раздумала. Она побаивалась знать все наперед, к тому же Сирин питалась отнюдь не вегетарианской пищей и была неравнодушна к сырому мясу.
Таня уже проходила мимо, как вдруг птица Сирин встрепенулась и произнесла:
В любви ты боль одну найдешь,Коль не предашь, то путь пройдешь.
Все деньги ложь, все злато – бред,Важнее крови платы нет.
Когда платить придет пора –Лишь жизнь за все одна цена.
Когда на плахе голова,Себя забудь – ищи слова.
Когда утащит вор у вора –Пророчество свершится вскоре.
Таня Гроттер с беспокойством оглянулась. Она подумала, возможно, Сирин обращается к кому-то еще. Но рядом никого больше не было. Сирин молчала и отрешенно смотрела на солнце. Она часами могла смотреть на солнце и никогда не щурилась.
Невесело размышляя о туманных пророчествах, Таня отправилась в соседний ангар навестить молодых драконов.
«Эх, почему мне так легко с драконами и так тяжело с людьми? Нет, все-таки какая-то я не такая. Неправильная какая-то. Может, я должна была родиться драконом, тигром или собакой и только по ошибке родилась человеком? Бывают же такие удручающие ошибки!» – думала Таня, вспоминая лекцию заезжего восточного мага, чье имя было таким длинным, что целиком его помнил только джинн Абдулла.
Ртутный, Пепельный, Искристый, Огнеметный, Дымный и другие сыновья Гоярына в отличие от своего знаменитого отца не впадали в спячку. Они были для этого слишком горячими. Никакой мороз не мог остудить их кипящую кровь. Нетерпеливо дожидаясь, пока джинны принесут им ртути и выведут полетать, они ревели, кусались, подскакивали, сталкивались грудью, ударяли друг друга крыльями, выпускали струи дыма пополам с огнем и колотили хвостами в гулкие стенки ангара.
Заглянув к ним, Таня закашлялась от едкого дыма и поспешила поскорее выйти наружу. Молодые драконы плохо отличали своих от чужих и немедленно нападали на всякого, кто имел неосторожность попасться им на глаза. Именно поэтому Соловей так охотно использовал их на тренировках и никогда не выставлял «воротами» в серьезных матчах.
Несмотря на мороз, команда Тибидохса тренировалась ежедневно. Соловей ни разу не говорил об этом вслух, но все равно все откуда-то знали, что в мае – июне спортивный комитет Магщества должен назначить дату матча-реванша Тибидохс – невидимки. Хлопоча об этом, Сарданапал несколько раз летал на Лысую Гору.
Окончательное согласие Магщества на матч получено еще не было. Бессмертник, Тиштря и Графин Калиостров изобретали одну отговорку за другой. Но все же надежда оставалась. «Меди, хотел бы я знать, что они придумают, чтобы нам отказать? Мне кажется, я все предусмотрел. Им придется хорошо пораскинуть мозгами!» – не раз озабоченно говорил академик.
* * *Садясь на контрабас и произнося Торопыгус угорелус, Таня сообразила, что совсем забыла про обед. Когда она примчалась в Зал Двух Стихий, столы уже были накрыты. Молодцы из ларца, одинаковые с лица, давно расстелили скатерти и теперь с переброшенными через руку полотенцами, точно бойкие половые из придорожного трактира, услужливо замерли у преподавательского столика.
Готфрид Бульонский глодал огромный окорок, лихо расправляясь с ним с помощью зубов и кривого турецкого кинжала. Вилками-ложками он принципиально не пользовался, находя, что это недостаточно мужественно. Великая Зуби, отпивая из бокала красное вино, многообещающе поглядывала на своего воинственного супруга. Тарарах, хотя и более древний по годам, но уже несколько цивилизовавшийся, охотился с вилкой за ускользающими пельменями. Ванька, тайком наблюдавший за ним, посмеивался. Он сообразил, что, если охота и дальше будет происходить с той же результативностью, питекантроп встанет из-за стола голодным.
Поклеп Поклепыч налегал на блины с осетриной. Изредка он принимался грозно вращать зрачками, крякал и телепортировал осетрину из блинов русалке. Сами блины были Милюле мало интересны. Максимум у нее хватило бы воображения налепить их на плешь водяному.
Малютка Клоппик тоже сидел за преподавательским столиком на том самом месте, что раньше занимал профессор Клопп. Теперь его пересадили сюда, чтобы он не бузил и чтобы была хоть какая-то возможность за ним присматривать. Но даже и под присмотром Клоппик ухитрялся, хихикая, швырять в старшекурсников котлетами, причем заговаривал их так, что, попадая в цель, котлеты возвращались к нему, не оставляя никаких улик.
Балуясь, малютка Клоппик совсем забывал обедать. Даже ложку он использовал больше как катапульту, чтобы бросаться картошкой. Под конец отчаявшаяся Зуби, уставшая делать Клоппику замечания, каждое из которых было самым последним, прибегла к помощи молодцов из ларца. Молодцам пришлось кормить Клоппика насильно. Один ласково придерживал ему руки, а другой, сноровисто работая деревянной ложкой, начинял его бараньим желудком с кашей по рецепту Собакевича.
