Андрей Евпланов - Чужаки
Только одному человеку было не все равно, что происходит с Силкиным. Этим человеком был некий Багет, который служил при школе кем-то вроде лаборанта. Откуда взялось такое прозвище, сказать трудно. Может, случай, а может, свойства характера крепко-накрепко соединили этого парня с атрибутом, без которого, даже самая что ни на есть замечательная, картина кажется незаконченной.
Так вот Багет, по одному ему понятной причине, считал себя обязанным опекать учеников, в особенности тех, кого учителя считали способными.
На первый взгляд, случай особенный, а на самом деле ничего особенного тут нет. Вряд ли среди нас встретится такой человек, которому никто никогда не помог бы, пусть в пустяшном деле, но без всякой корысти. Древние китайцы даже считали, что все люди делятся на тех, которые, как солнце, согревают других теплом своей заботы, и тех, которые вроде земли, прогретой солнцем, рождают всякие ценности.
Вместе они составляют мировую гармонию и друг без друга могут зачахнуть. Мудрецов древности никто так и не оспорил, хотя за тысячи лет кто только ни оспаривал.
Во всяком случае, наш Багет точно зачах бы, запрети ему кто-нибудь совать нос в чужие дела. Его хлебом не корми, только дай поговорить «про жизнь». А больше всего он любил давать полезные советы по разным поводам. И какой бы темы ни коснулся разговор, Багет тут же норовил вставить что-нибудь такое, отчего все рты раскрывали. Даже учителя считали его начитанным, но когда ему об этом говорили, то он отмахивался: «Не начитанный, а наслушанный». И все думали, что он скромный, а на самом деле он был только правдивым. Это могли подтвердить те, кто его хорошо знал, а таких было полшколы. Дело в том, что у Багета была редкая в наше время способность выслушивать и услышанное как бы записывать в памяти, которая потом с магнитофонной точностью могла воспроизвести любую историю. Но не нужно думать, что он только прислушивался да лясы точил. Есть такие умники на словах. Багет же все время норовил вмешаться в чужую жизнь и повести чужие дела по своему разумению. Чаще всего его клиентами оказывались люди, застрявшие в каком-то своем выдуманном мире настолько, что любое соприкосновение с взаправдашней жизнью становилось для них чем-то вроде кори или свинки.
Когда Багет заметил, что Силкин учится спустя рукава, ходит за Татьяной по пятам и вздыхает, он позвал его к себе в лаборантскую, поставил перед ним чашку чая, развернул кулек с пастилой и сказал:
— Не нравишься ты мне, Геннадий, смурной ты какой-то. В твоей ситуации нужно бить копытом, а ты нюни распустил. Любовь, знаешь ли, не вздохи на скамейке, а когда дрова пилят почем зря… Ну, ничего, старичок, не дрейфь, Багет все берет на себя.
— Как это? — не понял Генка.
— Очень просто, — сказал. Багет, как будто речь шла о том, как пройти на Сущевку. — Я скажу ей, что ты не ровно дышишь в ее сторону, и назначу свидание от тебя.
— Не надо, — замотал головой Генка, как будто хотел сбросить чужую шапку. — Не смей этого делать.
— Чудак-человек, — сказал Багет, изображая удивление. — Вот смотрю на таких как ты, и вижу, что слова известного французского писателя Жуливера относительно того, что глупость человеческая не знает предела, все-таки верны. Посуди сам, как может она, то есть Танька ответить на твои чувства, если не будет ничего о них знать.
— Нет, — сказал Генка, но уже не так решительно, как прежде.
После этого разговора с Багетом он все чаще стал бывать в лаборантской. И хотя никогда первым не заводил разговоров о своих чувствах, все же не трудно было понять, зачем он туда ходит. Багет больше не предлагал своих услуг, но зато рассказывал всякие истории про то, как разные люди от любви теряли головы и что из этого получалось.
— Был у нас один такой, — говорил он, оглядывая Генку так, как будто видел его в первый раз. — Вроде тебя, в очках ходил. Так он заладил свой предмет из дома напротив выглядывать. Был там такой дом заколоченный. И он лазил туда, забирался на чердак и сверху смотрел, как она за хлебом ходит, мусор выносит и все такое. И так однажды засмотрелся, что не заметил, как рабочие приехали ломать дом. Жахнули пару раз железной бабой, и капец…
Генка делал вид, что слушает Багета, а сам только и ждал, чтобы заговорить, про свою Татьяну. Нет, он не рассказывал ему про то, как он танцевал с ней мазурку на балу во дворце, не рассказывал и о том, как объяснялся ей в любви на палубе трансатлантического корабля, и о том, как выносил ее на руках из горящего леса, тоже не проронил ни слова. Но все это имелось в виду, когда он говорил:
— Мне кажется, что она не похожа на других.
— Старая песня, — пробовал его урезонить Багет. — Еще ни разу такого не встречал, чтобы влюбленный считал свою девчонку обыкновенной…
Но Генку уже невозможно было унять. Оставалось только слушать.
— Ты посмотри, как она сидит в кресле. Ведь держится будто королева, честное слово. А как она здоровается с Валентином Петровичем… Другие, как дуры, норовят улыбнуться и обязательно заглянуть в глаза, а она только кивнет и сразу отводит взгляд…
— Мне кажется, она немного косит… — возражал Багет.
— Сам ты косишь, — обижался Генка и уходил, но через некоторое время снова появлялся в лаборантской, и опять говорил о Тане.
Эти разговоры в какой-то степени заменяли ему свидания с возлюбленной. Однако это не могло продолжаться бесконечно. Багет, например, был твердо уверен, что рано или поздно наступит такой момент, когда Генке мало будет одних разговоров и скрытых взглядов.
И такой момент настал. Это случилось, когда сошел последний снег, и ветры с юга понагнали в город зеленого туману, от которого мутилось в голове вроде как от вина. Генка явился в лаборантскую и не стал пить чай, а сказал:
— Помнишь, ты предлагал мне…
Еще бы не помнить. Все это время Багет только и ждал, что Генка явится к нему и запросит помощи. И вот дождался-таки.
— Надо бы куда-нибудь ее пригласить, — ринулся он в бой. — Лучше не в кино. Если, конечно, ты ей нравишься, она и в кино пойдет. Особенно если фильм с Бельмондо. Но если ты ей нравишься, но не очень, то лучше приглашать в ресторан…
— На ресторан у меня нет денег, — вздохнул Генка.
— Ну, это не самое страшное, — сказал Багет. — У тебя есть друзья, которые… Впрочем, ты прав, ресторан по боку. Если ты не часто бываешь в ресторане, то будешь чувствовать себя не в своей тарелке, и это испортит все впечатление… А что ты скажешь насчет театра? Хорошо бы пригласить ее на Таганку…
— Где я достану туда билет?..
— Это не проблема… Хотя если она не достаточно развитая девка, то ей, пожалуй, будет там тоскливо… Куда же ее пригласить? — задумался Багет.
— Может, на дачу? — спросил Генка и отвернулся, чтобы не видеть, как Багет на это прореагирует.
— Ничего себе тихоня, — нарочито удивился Багет. — Хорош гусь, еще не объяснился, а туда же…
— Я хотел сказать, — пробормотал Генка куда-то в пол, — что мой дядя всегда отмечает день рождения на даче. И я мог бы прийти с ней… Там собираются интересные люди…
Идея пришлась Багету по вкусу, и он, не откладывая дела в долгий ящик, побежал разыскивать Татьяну. А Генка, у которого смелости хватило только на то, чтобы призвать на помощь друга, выскочил на улицу как ошпаренный и до вечера бродил, впадая то в восторг то в отчаяние от того, на что решился. И мысли у него были короткие, как пулеметные очереди. А думал он: «Ох, что же будет теперь со мною… Если она поднимет меня на смех, то лучше не жить… Уехать куда-нибудь к черту на кулички… А если согласится ехать на дачу?.. Одно другого не легче, ведь я не умею вести себя с девушками. Она подумает, что я неинтересный человек, и не захочет со мной больше встречаться. Больно нужен ей зануда… И зачем я связался с этим Багетом…»
И бродить не было больше сил, и домой идти страшно было. Того гляди, позвонит Багет и скажет такое, отчего вся жизнь может перевернуться.
Но и любопытство одолевало Генку. Определенность пугала его, а неопределенность мучила. В конце концов он решил, что назад возврата нет, и отправился домой, как бычок на заклание.
Багет не заставил себя долго ждать. Если уж он за что брался, то даром времени не терял. Вечером он позвонил по телефону и уже по его мажорному «Где тебя носят черти?» можно было понять, что все в порядке.
Итак, послезавтра, то есть в воскресенье, в два часа дня, он должен был ждать свою Татьяну у пригородных касс Ленинградского вокзала в начищенных ботинках и с букетом цветов. Багет так велел и не успокоился, пока Генка не повторил ему слово в слово все, что он должен сделать.
После этого разговора Генка был как в лихорадке. Он то торопил время, то хотел, чтобы оно помедлило. Однако воскресенье наступило своим чередом. Генка, в костюме из срочной химчистки и при галстуке, с самого утра мотался по Москве в поисках цветов. На Центральном рынке продавались розы, но у Генки на три штуки не хватало денег, две вроде бы не принято дарить, а про одну он даже и не подумал. Были там и другие цветы, но в сравнении с розами они сильно проигрывали. В цветочном магазине на Покровке все покупали тюльпаны, но они были точь-в-точь как пластмассовые. На Сретенке остались только каллы, и Генка вернулся на Покровку, но тюльпанов там уже не оказалось. До условленного времени оставался какой-то час. Генка растерялся и вспотел. Он уже не думал о том, что будет говорить Тане при встрече, а только лихорадочно соображал, где достать цветы. На память приходил почему-то только маленький магазинчик на Первомайской улице, где он когда-то покупал цветы для матери. Так и не придумав ничего другого, он спустился в метро и поехал в Измайлово. От станции метро ему нужно было еще ехать пару остановок на автобусе, но, судя по очереди, выстроившейся возле остановки, автобусы здесь ходили кое-как. Потолкавшись минут пять у остановки, он решил, что быстрее будет дойти пешком, и скорым шагом направился в сторону цветочного магазина. Он так спешил, что даже не заметил, как все вокруг потемнело. Крупные капли тяжелой хозяйской походкой прошлись по тротуару, как бы проверяя, готов ли город встретить явление природы. Запахло пылью, и прохожие стали прятаться под козырьки подъездов.
