Терри Пратчетт - Правда
– Ты… в порядке, Отто? – спросил Вильям, осознавая, что это реальный претендент на победу в Конкурсе Самых Дурацких Вопросов.
– Что? О, та. Та, полагаю. Пошалофаться не что. Просто отлично, прафда. Есть, конечно, отин нюанс – мне голофу отресали….
– Это не Отто, – заявила Сахарисса.
Ее трясло.
– Конечно, это он, – возразил Вильям. – Я хочу сказать, а кто же еще…
– Отто был выше, – сказала Сахарисса и разразилась хохотом.
Гномы тоже начали смеяться, потому что в этот момент были готовы хохотать над чем угодно.
Отто отреагировал без особого энтузиазма.
– О, та. Хо, хо, хо, – сказал он. – Снаменитое анк-морпоркское чуфство юмора. Какая смешная шутка. Феселитесь, та, не опращайте на меня фнимания.
Сахарисса уже задыхалась от смеха. Вильям осторожно обнял ее, потому что это был такой истерический смех, от которого и помереть недолго. Но она уже плакала, громкие мучительные всхлипы прорывались сквозь спазмы хохота.
– Ох, лучше бы я умерла, – простонала она.
– Попробуй как-нипуть, – посоветовал Отто. – Мистер Допрогор, не могли пы фы отнести меня к моему телу, пошалуйста? Оно где-то сдесь.
– Ты… может, нам… пришить… – пробормотал Доброгор.
– Нет. Мы легко исцеляемся, – успокоил его Отто. – А, фот оно. Прилошите меня ко мне, пошалуйста. И отфернитесь, пошалуйста. Это феть исрядно смущать, снаете ли. Как пудто писаешь при фсех.
Все еще страдающие от последствий черного света гномы беспрекословно подчинились.
Через секунду они услышали:
– О'кей, теперь мошно смотреть.
Уже целый, Отто сидел на полу и промокал шею носовым платком.
– Фсе рафно что получить кол ф сердце, – посетовал он в ответ на их вопросительные взгляды. – Итак… ис-са чего пыл шум? Гном скасал, надо кого-то отфлечь…
– Мы не знали, что ты используешь черный свет! – резко прервал его Доброгор.
– Исфините? У меня пот рукой пыли только земляные угри, а фы скасали, это срочно! И что мне пыло телать? Я федь тресфенник!
– Этот свет приносит беду! – заявил гном, которого, как помнил Вильям, звали Соня{66}.
– О, прафда? Фы так тумать? Ну что ше, ф итоге отстирыфать форотник придется мне! – резко возразил Отто.
Вильям пытался утешить Сахариссу, которую все еще трясло.
– Кто это был? – спросила она.
– Я… не уверен, но они искали собачку лорда Ветинари, это точно…
– В чем я уверена, так это в том, что «сестра» не была настоящей девушкой!
– Сестра Дженнифер и правда выглядела очень странно, – вынужден был признать Вильям.
Сахарисса всхлипнула.
– О нет, внешний вид ни при чем. Когда я училась в школе, некоторые преподавательницы выглядели и похуже, – сказала она. – У сестры Веры{67} были такие торчащие вперед зубы, что она, казалось, могла дверь насквозь прогрызть… Нет, дело в выражениях! Я уверена, что «…ный» – плохое слово! Она так его произносила. Я хочу сказать, сразу становилось ясно, что это плохое слово. А тот жрец, у него же нож был!
У Отто тем временем начались неприятности.
– Ты использовал его, чтобы делать картинки? – возмущался Доброгор.
– Ну, та.
Несколько гномов хлопнули себя по бедрам, и, полуотвернувшись, изобразили на лицах небольшую пантомиму, как обычно делают люди, когда хотят показать, что кое-кто, по их мнению, ведет себя как полный идиот.
– Ты же знаешь, это опасно! – бушевал Доброгор.
– Фсего лишь претрассудок! – отбивался Отто. – Согласно Теории Темпоральной Релефантности, происхотит примерно слетующее: морфическое поле супъекта фыстраивает резоны, или, тругими слофами, опъект-частицы, ф фазофом пространстфе, состафая эффект многочисленных окон ф никута, что пересекается с иллюзией настоящего и состает метафорические исопрашения в соотфетствии с трепофаниями кфази-исторической экстраполяции. Понимаете? Ничего ф этом нет закаточного!
– В любом случае, черный свет отпугнул этих бандитов, – вступился Вильям.
– Их отпугнули наши топоры! – твердо заявил Доброгор.
– Нет, их отпугнуло ощущение, будто тебе вскрыли череп и забивают сосульки прямо в мозг, – возразил Вильям.
Доброгор моргнул.
– Ага, ну ладно, и это тоже, – признал он, вытирая платком взмокший лоб. – Со словами ты ловко управляешься, тут не поспорить…
В дверях появилась чья-то тень. Доброгор схватился за топор.
Вильям застонал. Это был Ваймс. Хуже того, он улыбался безжалостной улыбкой хищника.
– А, мистер де Словье, – сказал он, входя в редакцию. – По городу носятся несколько тысяч обезумевших собак. Интересный факт, не правда ли?
Он прислонился к стене и достал сигару.
– Ну, я сказал «собак», – продолжил Ваймс и зажег спичку, чиркнув о шлем Доброгора. – Хотя сказать «в основном собак», было бы, наверное, точнее. Есть там и некоторое количество кошек. Теперь их стало гораздо больше, 'тому что, ха, ничто, за исключением, да, целой волны дерущихся, кусающихся и воющих собак, не может, как бы это выразиться, так… оживить город. Особенно когда они бегают прямо у тебя под ногами, потому что – я упоминал об этом? – они очень нервничают. О, а крупный рогатый скот я упоминал? – словоохотливо добавил он. – Сам можешь вообразить, сегодня ярмарочный день и все такое, люди ведут на рынок скот, и вдруг из-за угла вылетает толпа скулящих псов…. О, а еще я забыл об овцах. И о курах, хотя, как я понимаю, кур к настоящему моменту осталось немного.
Он уставился на Вильяма.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
– Ух… у нас тут небольшая проблема возникла…
– Не может быть! Правда? Поведай же мне!
– Собаки перепугались, когда мистер Фскрик сделал картинку, – сказал Вильям, и это была абсолютная правда.
Черный свет пугал очень сильно, даже тех, кто понимал, что происходит.
Ваймс уставился на Отто, который с несчастным видом рассматривал собственные ботинки.
– Так, – сказал Ваймс. – Позволь мне прояснить для тебя кое-что. Сегодня выбирают нового Патриция…
– И кто им станет? – спросил Вильям.
– Я не знаю, – ответил Ваймс.
Сахарисса высморкала нос и сказала:
– Это будет мистер Скрипп, из Гильдии Башмачников и Скорняков.
Ваймс с подозрением воззрился на Вильяма.
– Откуда вы знаете? – спросил он.
– Да все же знают, – ответила Сахарисса. – Мне сегодня утром сказал об этом один молодой человек в пекарне.
– О, и что бы мы делали без слухов? – риторически спросил Ваймс. – Так или иначе, мистер де Словье, сегодня неудачный день для всяких… неприятностей. Мои люди опросили кое-кого из тех, кто приходил к вам с собаками. Немногих, должен признать. Большинство из них не желает говорить со Стражей. Даже не знаю, отчего, мы ведь очень хорошие слушатели. Ну а теперь ничего не хочешь мне рассказать? – Ваймс оглядел комнату и снова уставился на Вильяма. – Все смотрят на тебя, как я заметил.
– «Таймс» не нуждается в помощи Стражи, – ответил Вильям.
– В общем-то, я и не собирался помогать.
– Мы не делали ничего плохого.
– Это мне решать.
– Правда? Интересная точка зрения.
Ваймс оторвал взгляд от его лица и заметил, что Вильям достал из кармана блокнот.
– О, – сказал коммандер, – понимаю.
И отстегнул от собственного пояса длинную черную дубинку.
– Знаешь, что это такое? – спросил он.
– Полицейская дубинка, – ответил Вильям, – длинная палка.
– Всегда самый лучший аргумент, а? – сказал Ваймс ровным голосом. – Палисандр и серебро из Льямедоса, мастерски сделана. Вот на этой маленькой табличке написано, что я должен поддерживать порядок, а вы, мистер де Словье, похоже, его нарушаете.
Их взгляды скрестились.
– Что необычного сделал Ветинари непосредственно перед… инцидентом? – спросил Вильям так тихо, что слышал его, вероятно, только Ваймс.
Тот даже не моргнул. Но положил дубинку на стол с глухим стуком, прозвучавшим неестественно громко в полной тишине.
– А теперь убери свой блокнот, парень, – предложил он тихим голосом. – Вот так, только ты и я. Никакого столкновения… символов профессии.
На этот раз Вильям догадался, какой поступок будет самым мудрым. Он убрал блокнот.
– Хорошо, – одобрил Ваймс. – А теперь мы с тобой отойдем поболтать в уголок, пока твои друзья наводят порядок. Просто поразительно, сколько мебели может переломать простая попытка сделать картинку.
Ваймс уселся на перевернутое корыто, Вильям же обошелся лошадкой-качалкой.
– Ну хорошо, мистер де Словье, поступим по-вашему.
