Терри Пратчетт - Роковая музыка
Насколько он понял, имена тут были не в ходу. У них были… прозвища, типа Стремный Кен, Генри-Гроб и Старикашка Рон, которые в какой-то степени объясняли, кем эти люди являются сейчас, но не кем они были прежде.
Жестянка попала к нему в руки. Он тактично передал ее дальше и мирно лег на спину.
Люди без имен. Люди невидимые, как и он сам. Люди, для которых Смерть всегда был приемлемым вариантом. Здесь можно и задержаться…
— Бесплатная музыка… — пробурчал господин Клеть. — Бесплатная! Да какие идиоты согласятся играть бесплатно? Ты хоть шапку на землю положи, чтоб было куда бросать медяки. Иначе какой в этом смысл?
Он смотрел на разбросанные по столу бумаги так долго, что Губошлеп был вынужден вежливо прокашляться.
— Я тут подумал… — продолжил господин Клеть. — Этот противный Витинари… Он сказал, что Гильдии сами должны заботиться о соблюдении своих законов…
— Я слышал, они уезжают из города, — сообщил Губошлеп. — На гастроли. По провинциям, насколько мне известно. Там наши законы не действуют.
— Провинция… — задумчиво произнес господин Клеть. — Опасная местность.
— Именно, — согласился Губошлеп. — Один турнепс чего стоит.
Господин Клеть перевел взгляд на бухгалтерские книги Гильдии. Он вдруг осознал (и, надо сказать, не в первый раз), что слишком многие люди доверяют железу и стали, тогда как золото является одним из наиболее эффективных видов оружия.
— Господин Низз все еще является главой Гильдии Наемных Убийц? — спросил он.
Другие музыканты явно занервничали.
— Наемные убийцы? — переспросил Герберт Туес по кличке Господин Клавикорд. — Не слышал, чтобы когда-нибудь мы прибегали к их помощи. Это — дело нашей Гильдии. Тут нельзя вмешивать другую Гильдию.
— Согласен, — поддержал Губошлеп. — Что будет, если люди узнают, что мы использовали наемных убийц?
— В нашей Гильдии будет гораздо больше членов, — рассудительно заметил господин Клеть. — Вероятно, мы даже сможем повысить членские взносы. Хат-хат-хат.
— Погоди, погоди, — замахал руками Губошлеп. — Я совсем не против того, чтобы проучить людей, не желающих вступать в Гильдию. Это нормальная реакция. Но наемные убийцы…
— Что? — спросил господин Клеть.
— Они убивают людей за деньги.
— Ты хочешь, чтобы музыка стала бесплатной?
— Конечно нет…
— Помню, в прошлом месяце ты с увлечением прыгал на пальцах того уличного скрипача. Тогда ты не чистоплюйничал, — заметил господин Клеть.
— Ну, это же совсем не убийство, — возразил Губошлеп. — Он же потом сам ушел. Ну, уполз. К тому же он сможет заработать себе на жизнь. Конечно, руками ему не работать, но…
— А тот парень, который играл на свистульке? Который теперь посвистывает, только когда икает? Хат-хат-хат.
— Согласен, но это не совсем одно и то же…
— Ты знаешь гитарных дел мастера Фендера? — осведомился господин Клеть.
Губошлеп слегка опешил от внезапной смены темы.
— Мне сообщили, что он продает гитары так, будто завтрашний день никогда не наступит, — сказал господин Клеть. — Но что-то я не заметил увеличения числа членов Гильдии. А ты?
— Ну…
— Если в людские головы вобьют идею, что музыку можно слушать бесплатно, чем все это закончится?
Он посмотрел на двух других членов Гильдии Музыкантов.
— Не знаю, господин Клеть, — послушно сказал Туес.
— Вот именно. Патриций допустил в разговоре со мной иронию, — хмыкнул господин Клеть. — Больше я этого не потерплю. Пришло время наемных убийц.
— Я по-прежнему считаю, что людей убивать не следует, — упрямо гнул свое Губошлеп.
— Даже не желаю тебя слушать. Это — дело Гильдии.
— Да, нашей Гильдии…
— Вот именно! Так что заткнись. Хат! Хат! Хат!
Телега мирно громыхала по дороге в Псевдополис, тянущейся между бескрайними капустными полями.
— Знаете, а я ведь уже бывал на гастролях, — признался Золто. — Когда играл со «Снори Снорикузеном и Его Бронзовыми Придурками». Каждую ночь — другая постель. Скоро начинаешь забывать, какой сегодня день недели.
— Кстати, какой сегодня день недели? — спросил Утес.
— Вот видишь! — воскликнул Золто. — А мы были в пути всего… сколько… три часа?
— Где остановимся на ночь? — поинтересовался Утес.
— В Скроте, — сказал Асфальт.
— Интересное местечко должно быть, судя по названию, — сказал Утес.
— Я бывал там, — откликнулся Асфальт. — Вместе с цирком. Городишко одной лошади.
Бадди посмотрел в сторону, но ничего заслуживающего внимания не увидел. Плодородная илистая долина Сто, может, и была бакалейной лавкой континента, но повергающей в трепет панорамой никак не являлась, если, конечно, вас не возбуждает вид пятидесяти трех сортов капусты и восьмидесяти одного сорта бобовых.
Примерно через одну милю следовали деревеньки, еще реже однообразность полей нарушали города. Городами они назывались только потому, что были больше деревень. Телега миновала пару таких городов. Две улицы крестом, одна таверна, одна семенная лавка, одна кузница, один извозчичий двор с названием типа «ИЗВОЗЧИЧИЙ ДВОР ДЖО», пара амбаров, три старика на лавочке у таверны и трое парней, слоняющихся у извозчичьего двора и уверяющих друг друга, что скоро уедут прочь из этого треклятого городишки и еще покажут всему миру. Очень скоро. Практически в любой из ближайших дней.
— Что, напоминает о доме? — Утес толкнул Бадди локтем.
— А? Нет! Лламедос — это горы и долины. И дождь. И туман. И вечнозеленые деревья.
Бадди вздохнул.
— Полагаю, у тебя там был хороший дом? — спросил тролль.
— Обычная хижина, — пожал плечами Бадди. — Из земли и дерева. Вернее, грязи и дерева.
Он снова вздохнул.
— В дороге всегда так, — заметил Асфальт. — Меланхолия. Поговорить не с кем, только друг с другом, я знавал людей, которые просто сходили с у…
— Сколько мы уже едем? — перебил его Утес.
— Три часа десять минут, — ответил Золто.
Бадди вздохнул.
Смерть понял, что они — невидимы. Сам он привык быть невидимым. Это соответствовало его работе. Люди не видели его — а потом у них просто не оставалось выбора.
С другой стороны, он был антропоморфической сущностью, а, скажем, Старикашка Рон был человеком. По крайней мере, с формальной точки зрения.
Старикашка Рон зарабатывал на жизнь тем, что шел следом за людьми, пока они не давали ему деньги, чтобы он этого больше не делал. У него была собака, запах которой чудесно дополнял Запах самого Старикашки. Это был терьер серовато-коричневой масти с рваным ухом и отвратительными пятнами голой кожи. Он выпрашивал деньги, зажав в оставшихся зубах шляпу, и, поскольку люди часто дают животным то, чего никогда не дали бы своим собратьям, вносил значительную лепту в заработки группы.
Генри-Гроб зарабатывал деньги тем, что никуда не ходил. Люди, организовавшие важные общественные события, посылали ему антиприглашения, к которым прикладывали небольшие суммы денег, чтобы он ни в коем случае туда не ходил. Они поступали так потому, что в противном случае Генри тайком проникал на всякие свадьбы или другие праздники и предлагал гостям полюбоваться на его обширную коллекцию кожных заболеваний. К тому же у него был кашель, который звучал почти материально.
И у него была доска, на которой мелом было написано: «За небольшую сумму я не буду провожать вас до дому. Кхе-кхе».
У Арнольда Косого не было ног, правда их отсутствие не являлось главной из его тревог. Он хватал людей за коленки и спрашивал: «Пенни не разменяете?». Пришедшие в полное умственное замешательство прохожие неизменно ему что-нибудь подкидывали.
Еще у одного члена группы, которого звали Человеком-Уткой, на голове сидела самая настоящая утка. Но никто никогда не упоминал об этом. Никто не привлекал внимание к птице. Так, еще одна отличительная черта, подобная безногости Арнольда, независимости Запаха Старикашки Рона или вулканическому кашлю Генри. Но она почему-то беспокоила в остальном безмятежное сознание Смерти.
Он все никак не мог придумать, как бы начать разговор на эту тему.
«В КОНЦЕ КОНЦОВ, — думал он, — ОН НЕ МОЖЕТ ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАТЬ. УТКА НА ГОЛОВЕ — ЭТО ТЕБЕ НЕ ПЫЛЬ НА КОСТЮМЕ…»
По общему негласному решению нищие стали называть Смерть господином Скребком. Почему — понять он не мог. С другой стороны, он находился среди людей, способных поддерживать с дверью долгий, вдумчивый разговор. Возможно, было вполне логичное основание назвать его так.
Днем нищие занимались тем, что незаметно ходили по улицам, а люди, их упорно не замечавшие, при встрече с ними быстро переходили на другую сторону улицы, иногда бросая монетки. Господин Скребок хорошо вписался в группу. Когда он просил милостыню, людям почему-то было трудно отказать.
