Андрей Белянин - Отстрел невест
– Ну, я старуха малограмотная, поэтов не читавшая… Не хочешь – не бери, – пожала плечами Яга. – Да тока не серчай, ежели не ты на ней, а она на тебе ездить станет!
…Митька тоже страшно возмущался, его, видите ли, не устраивало, что такую драгоценную лошадь намерены гонять ночью, по морозу, в нуждах следствия и на большую высоту. С высотой он перебрал, кстати… Гороховский терем имел четыре этажа, невесты жили на втором, гости, послы и прочие сопровождающие – на третьем, не Эльбрус, допрыгнет. Нашему младшему сотруднику я разрешил пойти со мной. Сколько он валялся в ногах, выпрашивая «дозволить ему принять муки адовы за-ради отделения любимого и великой вины во искупление», – говорить не хочется. В принципе, если делать нечего, пусть лучше идёт, там на месте я найду ему применение. На операцию пошли к полуночи. Раньше смысла нет, австриец ничего не станет предпринимать, пока не убедится, что весь терем спит.
– Ну, бог вам в помощь, – перекрестила нас заботливая бабка. – Я сама-то спать не лягу, буду думу думать. Сдаётся мне, прознала я, как невест царских от сна мёртвого пробудить. Но экспертиза нужна… Иди, Никитушка, вернёшься, мы и потолкуем.
– И вам удачи, бабушка, – улыбнулся я, развернул давно зевающего Митяя и направился на конюшню.
Пока мой сотрудник седлал Сивку-бурку, мне удалось быстро и кратко пояснить ей суть дела:
– Милая лошадка, я убедительно прошу вас не артачиться и скрупулезно выполнять все мои указания. За это вас будут кормить, поить, холить и лелеять, а по воскресеньям – стакан пива в ячмень!
Кобыла опустила ресницы и заинтересованно преклонила ко мне ухо.
– Если же вы не намерены честно служить в самой образцовой части по охране правопорядка в городе Лукошкине, то… – я достал из-за голенища данную Ягой плеть, – буду вынужден применить крайние меры. После чего вы считаетесь уволенной и всю жизнь пашете на какого-нибудь крестьянина в самом прямом смысле этого слова. Вопросы есть?
Сивка-бурка подобралась, выгнула шею дугой и, обдав меня ржаным фырканьем, всем видом показала готовность умереть в борьбе с преступностью.
– Отлично. Митя, прыгай сзади, поехали…
До Горохова подворья добрались минут за десять, двойная тяжесть не заставила нашу красавицу даже вспотеть. Мы не торопясь объехали высокий забор по кругу, пока не встали напротив той части терема, где квартировали иноземцы. Народ давно спал, царские стрельцы, предупреждённые о ночной операции, к нам и носу не совали, а маленькое окошечко в комнате Алекса Борра светилось оранжевым огоньком.
– Ить не спится же злодею преступному, знать, совесть нечиста… Чегой-то он там творит-то, Никита Иванович?
– Вот это, Митя, мы и должны выяснить. Лезть под окно, на третий этаж, по обледенелым брёвнам зимой – я не каскадёр. Но если правильно применить высокоэнергичную прыгучесть одной моей знакомой лошади, то вполне можем и подсмотреть.
– Логично, – умудрённо ввернул он и отошёл в сторону, с видом знатока прикидывая траекторию прыжка без разбега. Я ещё раз напомнил капризнице о неотвратимых последствиях, демонстративно взял в правую руку тяжёлую нагайку, понадёжнее уселся в седле и…
Сначала у меня было впечатление, будто она намерена вышибить мной это злосчастное окно. Мы отвернули в самый последний момент. Приземлился я через голову в сугроб. Пришлось сделать корректирующие уточнения, выковырять снег из ушей и попробовать ещё раз. Мы пролетели мимо окна со скоростью снаряда крейсера «Авроры». Я даже испугаться как следует не успел, возможно, единственно потому и не вылетел из седла. После очередной эмоциональной беседы, во время которой лошадка только зажмуривала глаза и пожимала плечами, я решился на третью попытку. Сивка-бурка взмыла вверх и красиво замерла в полуметре от окна секунд эдак на тридцать. Выше всяких похвал! Приземление, кстати, тоже на высшем уровне. Митяй плясал и подбрасывал шапку. Всё, что мне было нужно, я увидел. Арест будем производить завтра на рассвете. Всем спасибо, все свободны…
* * *– Тук, тук, тук!
– Кто… там?! – раздражённо донеслось из-за двери. Я его понимаю, кому понравится, когда тебя будят в пять утра. Ну ничего, мне ради него пришлось встать ещё раньше, а легли все поздно…
– Откройте, милиция! – Как долго я ждал этого момента, и с каким удовольствием я произносил эти вроде бы такие обычные слова.
– Но… на каком основании? Как вы смеете…
– Ломай дверь, молодцы! – радостно приказал царь. – Раз уж он человеческих слов не понимает…
– Со всем нашим усердием! – воодушевлёнными голосами подтвердили Митя с Еремеевым и, несмотря на то что в замочной скважине начал проворачиваться ключ, дружно сделали чёрное дело. В смысле, дверь они снесли. Прямо внутрь. Накрыв того, кто, собственно, и собирался нам её отпереть. Не успел – его проблемы…
– Вытащите, отряхните и поставьте на ноги, – вежливо попросил я.
– Тока не поцарапайте, Христа ради! – напомнила Баба Яга. – Он нам живёхонький нужен, без синяков да переломов. Охти ж… какие вы неаккуратистые, ладно хоть без переломов… вроде.
Алекса Борра извлекли из-под рухнувшей двери и с крайней осторожностью посадили на неубранную постель. Блёклые глазки австрийца метали робкие молнии, но в ночной рубашке с кружевами редко кто умудряется выглядеть грозно.
– Как посол великого государства, я требую…
– Митя, зачти гражданину его права.
– Щас! – Наш младший сотрудник почему-то начал закатывать рукава, и я вовремя спохватился:
– Тьфу, зараза! Как в голливудском боевике каком-то, ёлки-палки… Мы в России, в Лукошкине, у нас здесь всё по-другому. Значит, так, гражданин Алекс Борр, вы обвиняетесь в изготовлении и хранении ядовитых веществ с последующим использованием их посредством отравляющих яблок.
Горох удовлетворённо крякнул и торжествующе указал пальцем на тарелку с зелёными и красными яблоками, стоящую в углу подоконника.
– Это… самое глупое, бессмысленное и нелепое обвинение из всего, что я когда-либо слышал! – взорвался пойманный дипломат. – Где свидетели?! Где доказательства?
– Я – свидетель. Не далее как сегодняшней ночью я проезжал под вашим окном на своей сивой кобыле и отчётливо видел, как вы смешивали порошки в миске и окунали туда яблоки.
– Это грязная ложь! Моё окно находится на третьем этаже, и никакая лошадь на свете не сможет…
– У милиции свои секреты, – широко улыбнулся я. – Наши лошади могут всё, впрочем, в качестве экспертизы вам будет предоставлена возможность в этом убедиться.
– Всё равно, – упёрся австриец. – Я тоже знаю законы: у вас больше нет свидетелей, а ваше показание против моего ничего не доказывает.
– Правильно, поэтому мы и явились сюда с понятыми, чтобы при массовом скоплении народа произвести независимый следственный эксперимент. Съешьте яблоко!
– Что?! Вас ист дас?!! – Наглый Алекс Борр разом прикинулся совершенно ничего не понимающим иностранцем. Мы развели руками…
– А хотите, я его стукну? – предложил царь, и в принципе никто не был против. Кроме меня и лихорадочно ёрзающего по кровати дипломата.
– Стукнутый он нам не поможет. – Я шагнул к окошку и взял яблоки. – Вот и отлично, ровно четыре штуки, всё-таки выбор. С какого предпочтёте начать?
– Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Может, у меня от яблок изжога?!
– А-а, так вы их у себя в качестве икебаны держите? Хорошо, мы не будем заставлять вас съесть сразу все, просто понадкусите. Если с вами ничего не случится – значит, Бога нет и я, как работник милиции, не прав.
– Я не хочу… Вы меня не заставите… Европейский суд будет суров к вашему произволу… – вжавшись спиной в стену, заверещал австриец, белый, как портянка.
Доказательств виновности этого человека хватило бы для самого привередливого прокурора. Требовался лишь последний штрих для того, чтобы он дал показания. Митька выступил вперёд вне плана… Или, правильнее, по плану… но не для всех.
– Никита Иванович, и вы, Бабуленька Ягуленька, также Фома, друг испытанный, ну и… царь-батюшка тоже, виноват я перед вами был. И чую, вину мою великую большой кровью смывать надобно… Не поминайте лихом!
– Митя, что за бред?! – старательно возмутился я. – И положи яблоко на место.
– А тока чтоб знали вы, никого роднее отделения нет для Митьки деревенского, беспутного. Маменьке сообщите, что да как… Поклон ей земной! Ну и могилку мою навещайте по святым праздникам…
– Митька-а-а!!! – хором взревели мы. Он клацнул зубами, зелёное яблоко горошинкой исчезло в огромной пасти, и только смачный чавк громом небесным рухнул на нас, доказывая, что всё происходит всерьёз. Затаив дыхание, все вытянули шеи… Алекс Борр бросился носом в подушки, пытаясь зарыться в них безвозвратно. Наш младший сотрудник бесконечно долгую минуту простоял не шевелясь, потом вздрогнул, лицо его исказилось судорогой, и Дмитрий Лобов, подобно мачтовой сосне, грохнулся об пол.
