Алексей Зубко - Специальный агент высших сил

— О-хо-хо…. — скорбно вздохнул он, вытерев рукавом глаза.

Сидящий за столом в дальнем углу над тарелкой Ванюша сострадательно шмыгнул носом, чувствуя себя виноватым. А тут еще Локи потешается вовсю:

— А ухо-то, ухо… Ха-ха! Таким от мух отмахиваться можно. Хи-хи…

Ванюша поднял маску Локи на лоб. Порой ему казалось, что, кроме розыгрышей, на ум скандинавскому богу ничего не приходит. Если он не потешается над результатами какой-то проделки, значит, занят подготовкой следующей. Теперь ребенок начал понимать, за что Один — это у них самый старший бог, как у славян Сварог, — заточил шутника в маску. А когда разбуженный Мамбуней Агагукой Алатырь-камень развеял всю окрестную магию, кроме той, которая служит новоявленному божку, то исчезло и проклятие Одина. Пускай и частично: Но это позволило Локи не только глупенько хихикать и корчить маску в улыбке как раньше, но и общаться с тем, на ком она надета. А это уже прогресс после почти века вынужденного молчания. Осталось обождать, пока исчезнет магия амулета Агагуки, мощь которого, усиленная Алатырь-камнем, не дает Локи покинуть временную тюрьму и вернуться в свое тело, оставшееся в Валгалле. И как только эта магия исчезнет… он свободен.

— Пантелей, сделай то, Пантелей, сделай это, — кроша в булькающую в котле кашу одну морковину за другой, бормочет себе под нос горбун, — а у меня все косточки болят немилосердно. Все болит, и взглянуть страшно.

— До свадьбы заживет, — пообещал Ванюша. — Уже и сейчас почти ничего не видно.

— А? — обернулся Пантелей.

— Говолю, до свадьбы заживет.

— Ты это него надумал? — поинтересовался Локи.

— Какой свадьбы? — спросил горбун.

— Твоей.

— Я про нее ничего не знаю, — признался горбун. — А на ком?

— Найдем, — пообещал Ванюша, подумав, что можно будет попросить о помощи тетю Лелю. Она в таких вопросах специалист. Сама говорила.

— Один вы, пророк, к бедному горбуну сострадаете, один вы жалость имеете. Хотите Морковку? — неожиданно для самого себя предложил Пантелей.

— Скажи ему, пускай засунет ее себе… — влез с советом Локи.

— Хочу, — наперекор чужому совету и своему желанию ответил Ваня. И приняв протянутый овощ, воспитанно поблагодарил: — Спасибо. Только я съем ее позже. Сейчас что-то не хочу… наелся.

— Так возьми еще. — Пантелей чуть ли не насильно вложил в руки ребенка целый пучок связанных черешками бледно-желтых овощей.

— Спасибо, спасибо. — Сунув гостинец в карман, Ванюша поспешил откланяться. — Я пойду?

— Конечно, — попытался улыбнуться Пантелей. Если он надеялся так испугать ребенка, то напрасно, Ваня Бабу Ягу видел. — Захотите морковки — всегда милости прошу.

— Угу.

Покинув кухню, ребенок направился в тронную залу. Там у него было два дела. Одно обязательное и при этом не очень приятное — выслушивать рассказ Мамбуни Агагуки про то, какой он замечательный и как всем им повезло. Второе совсем не обязательное, но последствия его должны порадовать посеянными в рядах противника (а считать кем-то иным своих похитителей Ваня не собирался) сомнениями.

Войдя, Ванюша осмотрелся и, обнаружив дверь в подземелье распахнутой настежь, быстро сообразил, почему в зале нет ни Агагуки, ни его военного советника Отто. Они спустились к пленникам, надеясь узнать какую-то Большую Военную тайну. Отморозов тоже отсутствовал, с головой уйдя в исследование какой-то фантастической виртуальной вселенной. А это надолго…

Двигаясь вдоль стены, Ваня заглянул в чернеющий провал подземелья, но ничего там не рассмотрел и прошел немного дальше, остановившись у стеклянной трубы с блондинкой. Она, ласково поглаживая гладкий, блестящий шест кончиками пальцев, сделала несколько размашистых взмахов сбитыми бедрами, вокруг которых взметнулись перья коротенькой юбочки. Затем акробатическим прыжком запрыгнула на шест, обхватив его ногами, и откинулась назад, позволив гравитации продемонстрировать ее прелести, вывалившиеся из слишком узкого для них вместилища.

Ванюша стеснительно отвернулся.

— Ну давай же, — напомнил о себе Локи.

Ванюша прогулочным шагом приблизился к пальме, якобы чтобы полюбоваться на обезьянку, которая и в самом деле весьма забавна, нащупал в кармане катушку ниток. Оглянувшись на раскрытую дверь в подземелье, он нырнул в стоящую рядом соломенную хижину, в которой Агагука проводит все ночи. Дрожащими от волнения руками Ванюша привязал нитку к лежащей в углу тростниковой циновке и расправил насыпанное на нее сено, служащее Агагуке постелью.

— Цепляй за солому, — подсказал Локи.

Пустив нитку по стенке, Ваня прицепил ее в паре-тройке мест к топорщащемуся из стены строительному материалу и прикрутил к дымовому клапану.

Совсем близко раздался свист, и Ванюша поспешно выскочил из хижины. Сердце трепещет, словно пойманная птица, испуганно мечущийся взгляд выхватывает открытую дверь в подземелье, в черном провале которого пляшут отблески огня, извивающуюся у металлического стержня танцовщицу и покачивающуюся на ветке обезьянку. И никого, кому мог бы принадлежать предупредительный свист. Бегом подлетев к пальме, Ванюша запрокинул голову кверху, словно бы рассматривая резвящегося в ветвях примата. Мартышка подмигнула ему и отсалютовала свободной лапой.

Ванюша с удивлением присмотрелся к обезьянке внимательнее. Какая-то она странная…

Из подвала показалась сперва синюшная лысина, а затем и весь Отто фон Неггерман, держащий плюющийся искрами факел над головой. Следом вышло и местное божество, недовольно кривя губы и теребя торчащее из носа костяное кольцо.

Мартышка пронзительно крикнула и принялась раскачиваться на ветке, что требует недюжинной силы и ловкости. Ведь у черта, в отличие от настоящей обезьяны, на ногах копыта, а не цепкие пальцы, и ими за ветви не ухватишься.

— Здлавствуйте, — громко произнес Ваня, обнаруживая свое местонахождение.

— А… мой пророк. Что делаешь?

— За обезьянкой наблюдаю.

— Скоро у тебя сотни таких обезьян будет, — пообещал Агагука. — Даже тысячи… Вот уничтожим прочих богов…

— Я-а — я-а, — закивал головой Отто фон Неггерман, фамилию которого Ванюша при произношении исковеркивал на свой манер, заменяя двойную «г» на «х», что в традициях русского народа. Павлу Отморозову это так понравилось, что он и сам начал величать эсэсовца подобным образом, позабыв излюбленное обращение «военный».

— А я, Мамбуня Агагука, не просто какой-то там божок. Нет. Это время — мое время. Отныне и навечно…

Ванюша сделал внимательное лицо, а сам задумался о своем. О том, как сильно он соскучился по маме и папе, по Рексу и Пушку… Интересно, как там поживает Пеппи? Вот хорошо будет на нем покататься! Если еще сделать доспехи, как у Дон Кихота… а не эти дурацкие, с нашитыми пластинами из фольги.

— До чего же нудный тип, — зевая, произнес Локи. — Ничего, мы его расшевелим.

Сунув руку в карман, Ванюша нащупал тугой пучок морковок.

«Морковка…» — произнес он мысленно. И тут же, пораженный неожиданной мыслью, воскликнул: — Морковка!

— Что? — растерялся Мамбуня. — Какая морковка? При чем тут морковка?

— Я… я… угостить хотел. Вот.

— Вроде как подношение, — сообразил Мамбуня Агагука. — Давай.

Ваня протянул овощ, уже зная, как использовать оставшиеся у него бледные корнеплоды в своих целях. «Спасибо Дедушке Морозу за науку».

— Ты чего это надумал?

Ребенок лишь многозначительно хмыкнул, с нетерпением ожидая окончания лекции о величии Мамбуни Агагуки в исполнении автора, после чего можно будет выйти на улицу, где много-много снега.

ГЛАВА 14

В пасти морского змея

Даже в раю не бывает безоблачных дней — ходить не по чему будет.

Во второй раз на протяжении одних суток оказаться в плену — это, знаете ли, слишком даже для неблагоприятного дня. Но моим мнением несговорчивая Судьба не поинтересовалась… и, как следствие, не приняла во внимание, вычерчивая свои кривые. Придется поспорить с ней.

— Во славу Одноглазого! — мощно прокричали на дракаре.

Синхронно ударив о воду веслами, викинги направили свой корабль к берегу.

— Дорогая, — обратился я к жене, — может, позовешь остальных?

— А…

— Я постараюсь без вас не начинать.

— Но…

— Если что, анекдот расскажу или песенку спою.

— Петь не надо, — взмолилась Ливия.

— Договорились. Поспеши же, любимая. — А то я не понимаю, что викинги, услышав мой вой, который песней наивно зовется, бросятся в бой, лишь бы только заставить меня замолкнуть.