Рэмси Кэмпбелл - Новый круг Лавкрафта
Мы забрались в машину, и Эштон медленно выехал из деревни. Свет фар подпрыгивал вместе с авто на многочисленных ухабах. Всю дорогу к морю мы молчали — над полями стояла такая полная и плотная тишина, что нарушить ее казалось святотатством.
В полумиле от берега мой друг заглушил двигатель и выключил фары. Даже в кромешной темноте мы различали призрачный силуэт Маяка Дарк-Пойнт. Прошло несколько секунд, и я понял, почему мы видим башню столь отчетливо. Океан, омывавший основание маяка, казался непонятно подсвеченным. На волнах переливалось зеленоватое, фосфоресцирующее сияние, оттеняющее темный силуэт маяка. Я обратил на свечение внимание Эштона, однако тот лишь отмахнулся, сказав, что это все водоросли — мол, некоторые их виды действительно заставляют воду мерцать и переливаться.
Верил ли он сам подобному объяснению, я проверить не мог. Однако остался при убеждении, что мой друг просто пытается меня успокоить.
Взяв меня под руку, он указал на маяк, а потом посмотрел на Капеллу, которая немигающе вперилась в нас с северного горизонта.
— Пойдем, — коротко сказал он. — Осталось очень мало времени. Я хотел бы осмотреть маяк, прежде чем произнести формулу.
— А это безопасно? — поинтересовался я, с трепетом вспоминая мой недавний визит в башню.
— Я должен кое-что узнать — причем наверняка.
Он говорил со странной убежденностью, почти одержимостью.
— Если боишься — оставайся в машине.
Я лишь помотал головой и последовал за ним. Узкая дорога к морю показалась мне длиннее, чем в прошлый раз, однако в конце концов мы вышли к узкому скальному языку, далеко вытянувшемуся в море. Наступало время прилива, и камни у подножия башни уже захлестывали волны. По щиколотку в пене, мы осторожно прошагали к обращенным к морю массивным дверям. На пороге Эштон вытащил и включил фонарь, а потом распахнул створки и вошел внутрь.
Припоминая шелестящий звук, расслышанный мной в каменных глубинах, я почти надеялся увидеть внутренность башни переменившейся — однако ничто не указывало на чье-либо присутствие или же приход после того, как я так спешно выбежал из здания маяка.
Я думал, что друг мой направится прямо к лестнице, однако тот решительно пошел к центру комнаты и принялся водить лучом фонаря по рисункам на полу, не обращая решительно никакого внимания на валявшиеся там и здесь пучки водорослей. И тут я увидел нечто, что заставило меня задрожать от предельного ужаса! Прежде пол равномерно покрывал слой серовато-белой пыли. Однако в свете фонаря моему зрению явственно предстала широкая, длинная полоса, словно кто-то протащился по полу и вымел его чудовищным брюхом! А начинался этот жуткий след от самого центра странного, каббалистического рисунка, испестрившего плиты пола!
А в центре обнаружился огромный люк с железным кольцом, который прежде оставался скрытым. Кто-то — или что-то — проникло в башню снизу после того, как я из нее убежал, и мое возбужденное воображение немедленно связало это со страшным, волокущимся звуком натыкающегося на препятствия упругого тела, который мое ухо различило в подземельях под башней.
Потрясенный увиденным и тем, что оно означало для нас обоих, я шагнул к Эштону, который уже взялся за железное кольцо. Прежде чем я сумел остановить друга, тот с усилием поднял крышку люка и направил луч фонаря в зияющее у ног отверстие. Зловонные испарения вырвались из дыры, и мы, едва не сбитые с ног волной страшного смрада, шарахнулись в стороны, прикрывая нос и рот ладонями.
Я ожидал увидеть лестницу, уходящую в стигийскую тьму черного колодца, однако свет фонарика выхватывал из темноты лишь гладкие каменные стены, которые уходили на глубину, куда уже не достигал электрический луч. Как что-то могло выбраться из такого колодца, не пользуясь ни ступенями, ни захватами для рук, я даже представлять себе не хотел — и потащил Эштона прочь от дыры.
Нас обоих сотрясала неудержимая дрожь, ибо, несмотря на то, что колодец выглядел совершенно неподдающимся для восхождения, стало очевидно, что оттуда, из этих разверстых глубин что-то выбралось. По выражению посеревшего от страха лица моего товарища я понял, что его посетила точно такая же мысль. А ведь этот ход имел второй выход — тот, что мы видели собственными глазами под обгоревшими руинами усадьбы Тревалленов!
Что за чудище обитало в туннеле, на четыре мили протянувшемся под вересковыми пустошами, я не знал и знать не хотел. И в то же время меня вдруг посетило воспоминание. Уже не об этом ли говорилось в последней записке матушки Эштона? Не намекала ли она на то, что в затопленных вечной тьмой глубинах под домом живет некое существо? Но что тогда она хотела сказать, предупреждая сына, что ему нечего опасаться?
Подозреваю, что в тот миг Эштон вполне разделял мое отчаянное желание развернуться и как можно скорее покинуть жуткую башню с ее страшными тайнами. И я бы так и поступил, но Эштон схватил меня за локоть и кивнул на ступени. Он стал подниматься первым, то и дело направляя луч фонаря под ноги и помогая мне в тех местах, где ступени обвалились. Наконец мы добрались до верхней площадки. Не знаю, известно ли было моему спутнику, что ждет нас в комнате за дверью. Во всяком случае, я не стал задавать ему вопросов, пока мы карабкались вверх по ступеням. А когда мы оказались перед дверью, я ничего не успел спросить — ибо до нашего слуха донесся звук, исходивший от чего-то или кого-то прямо за входом в комнату с фонарем!
Поистине, то был дьявольский крик — низкий, подвывающий, терзающий слух, подобно скрежету напильника, переходящий то в пронзительный визг, то в рычание. Назвать его жалобным у меня не повернулся бы язык — хотя он и вправду походил на вопль смертельно мучимой души, однако вопль невообразимо отвратительный и мерзкий. Однако хоть он и не был слишком громок, он почти заглушал другой, не менее отвратительный звук: мокрое, тяжелое хлюпанье и чмоканье, словно бы в комнате ворочался кто-то огромный и неповоротливый.
Однако Эштону нельзя было отказать в мужестве. Возможно, он думал, что мощь формулы Надира защитит его от любой опасности. Как бы то ни было, но он схватился за ручки двери и налег на нее всем телом. Дверь не подалась. Я попытался оттащить его прочь, ибо некое странное чувство подсказывало мне, что то, что скрывается за дверью, не принадлежит Земле. На какое-то мгновение дверь чуть приоткрылась, и в щелку хлынула немыслимая вонь протухшей рыбы. Но и этой секунды хватило, чтобы луч фонарика высветил что-то чешуйчатое и отвратительно зеленое — это что-то явно заполняло собой всю комнату без остатка.
Тогда Эштон отшатнулся и оттолкнул меня с красноречивым жестом — уходим. Уж не знаю как, но мы сумели спуститься по предательски скользким ступеням. Внизу Эштон остановился и, хотя я принялся умолять его покинуть жуткую башню вместе со мной, с отчаянным упорством покачал головой:
— Ты — уходи, — резко бросил он. — Уже почти полночь, и формулу Надира нужно произнести здесь, в этой самой точке, ибо путь перехода необходимо навечно запечатать. За меня не беспокойся. А теперь — уходи!
Перед лицом столь одержимого упрямства мне не оставалось иного выхода, кроме как оставить его в одиночестве в нижнем зале маяка. Обратный путь я преодолел уже по колено в приливной волне, то и дело оскальзываясь и съезжая на камнях. Наконец мне удалось выбраться на обрывистый берег, где я застыл, пристально вглядываясь в силуэт башни.
Повинуясь безотчетному стремлению, я поднял мощный бинокль и направил его на верх башни, однако сумел увидеть крайне мало, несмотря на то что стены фонарной комнаты были стеклянными. Всю ее заполняла бесформенная масса, которая постоянно волновалась и вздрагивала, так и не приняв никакого более отчетливого облика.
И тут, несмотря на разделяющее нас расстояние, я услышал громкий голос Эштона: он приступил к чтению заклинания, выговаривая древние слова, не предназначенные для человеческих уст. Слова эти гулко отдавались от стен маяка, словно те служили им гигантским резонатором, и эхо их доносилось до меня даже через галечную отмель, вступая в странную многоголосую перекличку с окружающей природой, и потом долго дрожало в совершенно неподвижном воздухе.
Как только прозвучали первые страшные слова, мои глаза едва не ослепил мощнейший, кристально чистый свет, ударивший из верха башни. И в этот миг я сумел разглядеть засевшее в комнате существо. Я понял все, абсолютно все. Я понял, какова природа управлявшего мерзкой лампой существа. Мне открылась безобразная правда, стоявшая за тянущейся с языческих времен истории рода Тревалленов, присматривавших за Маяком Дарк-Пойнт, а также смысл таинственного послания и то, кто же на самом деле скрывался в подземном ходе, пробуравливавшем земли под пустошами.
В тот же миг со стороны моря ударил порыв ледяного ветра. Он нарастал и усиливался, и плащ рвался у меня с плеч. С усилием я оторвал взгляд от башни — что-то подсказало мне посмотреть вверх. А там, в самой точке зенита, прямо над Маяком Дарк-Пойнт, клубилась поглощающая звезды тьма.
