Terry Pratchett - Санта-Хрякус
– Привет… – повторила фея уже не так уверенно и подозрительно посмотрела на волшебников. – А вы большие мальчики, – сказала она так, словно бы они выросли специально для того, чтобы еще больше досадить ей. – Но я сумею прогнать вашу печаль, – пообещала она, прищурившись и явно зачитывая некогда выученный текст. Затем, немного повеселев, она продолжила: – А ну-ка выше головы!! Я хочу видеть ваши улыбающиеся лица!!
Тут она встретилась взглядом с главным философом, который вообще никогда не улыбался, поскольку предпочитал носить постные и унылые лица. Но в данный момент он превзошел самого себя.
– Прошу меня извинить, мадам, – сказал Чудакулли. – Но у вас на плече… гм, курица?
– Вообще-то… Это синяя птица счастья, – пояснила фея веселья.
Голос ее немного дрожал, как обычно дрожит голос у человека, который и сам не больно-то верит в свои слова, но продолжает произносить их с надеждой на то, что они окажутся верными лишь благодаря тому, что их произносят.
– Прошу прощения, но это курица. Живая курица, – возразил Чудакулли. – Она только что кудахтала.
– Она же синяя, – беспомощно пролепетала фея.
– Ну, по крайней мере тут вы абсолютно правы, – согласился Чудакулли самым вежливым тоном, на который только был способен. – Честно говоря, я представлял себе синюю птицу счастья более… обтекаемой формы, но я не стану к вам придираться по этому поводу.
Фея веселья нервно закашлялась и принялась крутить одну из пуговиц на своем практичном шерстяном жакете.
– Может, поиграем чуток, чтобы поднять настроение? – предложила она. – Как насчет загадок? Или соревнования: кто лучше всех рисует? Победитель, возможно, получит приз.
– Мадам, мы – волшебники, – чопорно промолвил главный философ. – И не знаем, что есть веселье.
– А как насчет шарад? – не сдавалась фея веселья. – Впрочем, нет, вам их и так хватает. Тогда споем? Кто знает песенку «Плыви, плыви, кораблик»?
Ее широкая улыбка разлетелась на множество осколков, ударившись о хмурые лица волшебников.
– Неужели вам так нравится быть мрачными? – неверяще спросила фея.
– Да, – немедленно сказал главный философ. Тело феи веселья обмякло, она сунула руку в рукав, пошарила там, достала скомканный носовой платочек и вытерла глаза.
– Опять ничего не получается, да? – прошептала она, и ее подбородок задрожал. – Никто не хочет веселиться, хотя я так стараюсь. Я составила книгу шуток, у меня целых три коробки костюмов для маскарада… Но стоит мне попробовать развеселить людей, как они почему-то смущаются… а я действительно стараюсь… изо всех сил…
Фея громко высморкалась.
Даже главный философ дрогнул и смутился.
– Э… – начал было он.
– Ну, кому может повредить чуток веселья? – всхлипнула фея.
– Э… в каком смысле? – уточнил главный философ, чувствуя себя последним негодяем.
– Кругом ведь столько всего хорошего – к чему грустить? – сказала фея и снова высморкалась.
– Гм… капли дождя, последние лучи солнца и все такое? – саркастически хмыкнул главный философ, правда на этот раз сарказм у него как-то не получился. – Э… хотите я дам вам свой платок? Он почти чистый.
– А почему бы нам не угостить даму хересом? – предложил Чудакулли. – А курицу – зерном?
– Но я не пью спиртного, – с ужасом произнесла фея веселья.
– Правда? – удивился Чудакулли. – А мы иногда находим это занятие очень даже веселым. Господин Тупс, будь добр, подойди ко мне.
Он поманил его пальцем.
– Видимо, в воздухе болтается очень много веры, раз появляется вот такое. Полная тупица, насколько я могу судить. Нужно срочно связаться с Санта-Хрякусом. Как это лучше сделать? Написать ему письмо и сунуть в каминную трубу?
– Да, сэр, но сегодня это не получится, – ответил Думминг. – Сегодня он занят доставкой подарков.
– Значит, никак нельзя узнать, где он сейчас находится? Проклятье.
– Впрочем, возможно, к нам он еще не заглядывал, – продолжал Думминг.
– А с чего бы ему сюда заглядывать? – подозрительно осведомился Чудакулли.
Библиотекарь свернулся калачиком и натянул на уши одеяло.
Как всякий орангутан, он тосковал по теплу тропического леса. Проблема заключалась в том, что он никогда не видел тропического леса, потому что превратился в орангутана, будучи уже взрослым мужчиной. Но что-то в его костях имело представление о таком лесе, и поэтому он люто ненавидел зимнюю стужу. Однако он был библиотекарем, и те же самые кости строго-настрого запрещали ему разводить огонь в библиотеке. В результате одеяла и подушки исчезали из всех комнат Университета и собирались в справочном отделе библиотеки, где библиотекарь проводил все самые холодные зимние дни.
Перевернувшись на другой бок, он поплотнее закутался в портьеры казначея.
Но что-то скрипнуло рядом с его логовом, а потом послышался шепот:
– Нет-нет, не зажигайте лампу!
– А я все думал, почему его не видно весь вечер…
– В канун страшдества он рано ложится, сэр. Ага, вот…
Донесся шорох.
– Нам повезло. Тут пусто. Кстати, очень похоже на чулок казначея.
– И он вывешивает его каждый год?
– Очевидно.
– Но он далеко не ребенок. Может, виной всему детское простодушие?
– Возможно, орангутаны мыслят иначе, аркканцлер.
– Как ты думаешь, в джунглях они тоже так поступают?
– Вряд ли, сэр. Во-первых, там нет каминных труб.
– А еще у них очень короткие ноги. В чулочно-носочной области орангутаны явно страдают. Но могли бы додуматься вывешивать перчатки. Санта-Хрякусу пришлось бы работать в две смены, учитывая длину их лапищ.
– Отлично, аркканцлер, теперь нам остается только ждать…
– А что это там стоит? Ничего себе! Бокал хереса! Зачем добру пропадать?
В темноте что-то забулькало.
– Я думаю, он предназначался для Санта-Хрякуса, сэр.
– И банан?
– А бананы – кабанам.
– Кабанам?
– Ну да, Долбиле, Клыкачу, Рывуну и Мордану. – Думминг замолчал, потому что вдруг понял: взрослый человек не должен помнить такие вещи. – Во всяком случае, так считают дети.
– Бананы – кабанам? Некоторое нарушение традиции, не правда ли? Я бы оставил им желуди. Или яблоки, брюкву в конце концов…
– Да, сэр, но библиотекарю нравятся бананы.
– Очень питательный фрукт, господин Тупс.
– Конечно, сэр. Хотя, если говорить честно, это не совсем фрукт, сэр.
– Правда?
– Да, сэр. С точки зрения ботаники это особый вид рыбы. А согласно моей теории, он эволюционно ассоциируется с крулльской морской иглой, которая тоже желтая и плавает гроздьями или косяками.
– И живет на деревьях?
– Обычно нет, сэр. Банан явно захватил новую нишу.
– О боги, неужели? Странно, но я всегда недолюбливал бананы и крайне подозрительно относился к рыбе. Это все объясняет.
– Да, сэр.
– А они нападают на купальщиков?
– Никогда не слышал об этом, сэр. Возможно, они достаточно умны, чтобы нападать только на купальщиков, неосмотрительно удалившихся от берега.
– Ты имеешь в виду… забредших глубоко в леса? И угодивших в заросли банановых деревьев?
– Возможно, сэр.
– Коварные твари.
– Да, сэр.
– Почему бы нам не устроиться поудобнее, господин Тупс?
– Конечно, сэр.
Спичка вспыхнула в темноте, и Чудакулли закурил свою трубку.
Анк-морпоркские сантаславы практиковались несколько недель.
Традицию приписывали Анаглиптс Хаггс, организатору лучшей группы городских певцов, призванных поддерживать в горожанах дух товарищества и сердечности.
Да, кстати, маленькое замечание. Будьте крайне осмотрительны с людьми, которые не стыдятся во всеуслышание твердить о «товариществе и сердечности», как будто это какие-нибудь горчичники, которые можно налепить на спину обществу. Стоит вам проявить излишнюю доверчивость, как они мигом организуют какой-нибудь майский танец, и тогда выход остается только один: попытаться добраться до опушки леса.
Певцы уже одолели половину Паркового переулка и почти допели «Веселую рыжую курицу»[21]. Голоса сливались в полной гармонии. Банки были полны пожертвованиями беднякам города – по крайней мере, той части бедняков, которая, по мнению госпожи Хаггс, была более-менее живописной, не слишком вонючей и обязательно говорила «спасибо». Люди подходили к дверям, чтобы послушать пение. Снег озарялся оранжевым сиянием. Снежинки кружились в свете свечных фонарей. Если поднять нарисованную выше картину, под крышкой непременно обнаружился бы шоколад. Или, по крайней мере, богатый выбор печенюшек.
Но вдруг в слаженное пение начал проникать некий диссонанс.
Еще одна певческая группа маршировала под бой совсем другого барабана. Барабанщик был явно обучен в каком-то другом месте – возможно, другими живыми существами и на другой планете.
