Александр Рудазов - Демоны в Ватикане
– У меня есть дом. Мой дом – шестая часть суши под названием Россия.
– Ну, положим, не шестая…
– А какая же?
Рабан на пару секунд примолк, сверяясь со своей абсолютной памятью. Потом произнес:
– Не шестая. Считай сам, патрон. Общая площадь суши на вашей Земле – сто сорок шесть с половиной миллионов километров. Квадратных. Это двадцать девять процентов от общей площади планеты. Верно?
– Ну, тебе верю на слово, – согласился я.
Он что думает, я сейчас возьму рулетку и полечу проверять?
– Шестой частью суши был Советский Союз, – продолжил Рабан. – Хотя тоже с натяжкой. Площадь Советского Союза составляла двадцать два миллиона квадратных километров. Это почти две тринадцатых от общей площади суши. А если округлить в приятную сторону – одна шестая. Конечно, предпочитали округлять – уж очень красиво звучало. Но Советского Союза больше не существует. А нынешняя Россия – это никак не шестая часть суши.
– Ну, седьмая…
– И даже не седьмая. Площадь нынешней России – семнадцать миллионов квадратных километров. Это две семнадцатых от общей площади суши. Даже если округлить в приятную сторону – все равно получается только одна восьмая. Так-то вот, патрон.
Я злобно скрипнул зубами. Вот ведь падла – взял и испортил все настроение.
Рабан сразу же принялся тихо поскуливать и уговаривать меня не кипятиться. Он – мой симбионт. Живет у меня в мозгу. И когда я сержусь или злюсь, он испытывает физическую боль. Если по-настоящему взбешусь, то даже могу его убить.
Правда, сам после этого тоже не заживусь…
За окном скриптория пропели первые петухи. Брат Бруно оторвался от работы и молча опустился на колени, сложив ладони перед лицом. Глядя на него, опустился на колени и я.
Честно признаться, я не очень-то хороший католик. В правилах разбираюсь плохо, постных дней не соблюдаю, молитв почти никаких не знаю, в церкви не бываю. Последнее, впрочем, понятно – не с моей внешностью.
Вы же не хотите увидеть, как прихожане разбегаются с паническими воплями? Вот и я не хочу.
Прочитав первую утреннюю молитву, монахи снова улеглись спать. Но на этот раз ненадолго – уже через час скомандовали окончательный подъем. Режим дня в монастырях суровый, спят мало и с перерывами.
Прочитав вторую утреннюю молитву, монахи отправились на повседневные работы. Поддерживать чистоту в помещениях, кормить скот, молоть муку на мельнице, таскать воду. В скриптории появились новые лица, по пергаменту тихо заскребли перья.
А я потихоньку свалил. Двинулся в госпиталь – проведать нашего больного.
Кардиналу за ночь явно стало лучше. Бледность с лица спала, сидит прямо, разговаривает с аббатом. Вокруг стоят еще несколько монахов – почтительно внимают речам начальства. Здесь же и Цеймурд – тоже слушает с интересом. На меня он глянул как-то очень уж недоброжелательно.
До сих пор злится, что ли?
– Возвращаясь к тому, о чем я говорил, не могу не вспомнить один занятный случай, – степенно произнес кардинал. – Некоему семинаристу было поручено перевести с латыни изречение из Евангелия – «Spiritus promptus est, caro autem infirma». Нерадивый школяр поленился вникнуть в контекст и перевел каждое из слов отдельно, не думая о смысле исходного текста. В итоге у него получилась фраза: «Спирт хорош, а мясо протухло»!
Монахи и Цеймурд залились веселым смехом. Аббат тоже улыбнулся. А я тупо на них уставился, не понимая, в чем тут соль. В конце концов я незаметно потянул нашего гоблина за краешек жабо и шепнул:
– А как это правильно-то переводится?
– «Дух бодр, но плоть немощна», – сухо ответил Цеймурд.
– А-а-а… – протянул я.
Все равно не понимаю. Заумный какой-то анекдот. Наверное, нужно быть в теме, чтобы понимать, где тут юмор. Я когда местным про Штирлица рассказываю, тоже никто не смеется – только глупо моргают. Кардинал в прошлый раз долго и въедливо расспрашивал, кто такой Борман.
Вы вот пробовали когда-нибудь объяснить средневековому человеку, кто такой Борман? Тяжелая задачка, я вам доложу…
– Рад, что вам полегчало, падре, – подошел к изголовью я.
– Да, спасибо, мне лучше, – кивнул кардинал.
– Хорошо, что так. А то вы, падре, вечно жрете всякую дрянь, а потом болеете…
– Когда такое было?
– А кто в прошлом году поганок нажрался, а потом животом всю ночь маялся?
– Это были трюфели.
– Угу. Трюфели. Только прослабило вас от них, как от самых настоящих поганок.
Кардинал окинул меня недобрым взглядом, но промолчал.
– А тут у вас весело, я погляжу, – заметил я. – Анекдоты вовсю травите… А ничего, что это монастырь? Тут юмор-то вообще уместен?
– А ты это осуждаешь, брат? – мягко улыбнулся мне аббат.
– Не, ну я не против, конечно… но монастырь все-таки… как-то даже…
– Я понимаю твое недоумение, брат, – задумчиво кивнул аббат. – Недаром же предание гласит, что Христос никогда не смеялся. Но мы – не Он. Мы лишь грешные люди, и нам порой… впрочем, давай я лучше покажу тебе это на примере. Брат Мартин, окажи мне услугу, принеси из подсобного помещения лук.
Молодой монах кивнул и минутой спустя приволок охотничий лук со стрелами. Аббат молча протянул его мне.
– Чего? – недоуменно взял оружие я.
– Натяни тетиву, брат.
Я не понял, чего он от меня хочет. Но мне нетрудно – натянул. Конечно, встав при этом так, чтобы никто не разглядел моих семипалых ладошек.
– Натяни еще сильнее.
– Ладно, как скажете.
– Натяни еще сильнее.
– Ладно… – стиснул зубы я, натягивая так, что дерево затрещало.
– Натяни еще сильнее.
– Не могу!
– Почему же?
– Если еще сильнее, тетива лопнет к чертовой матери!
– Вот и с делом Божиим так же, – улыбнулся аббат. – Intensus arcus nimium facile rumpitur. Если напрягать больше, чем человеку дано выдержать, то и сорваться недолго. Иногда нужно явить братьям и несколько снисхождения.
Я отпустил лук и задумался над сказанным. А этот аббат – неглупый мужик…
Надо будет запомнить.
Глава 17
Ну вот мы уже и в Богемии. Половина путешествия осталась позади. Жаль только, что другая половина по-прежнему впереди.
Для разнообразия сделали остановку в придорожном трактире. Как показали сутки, проведенные в бенедиктинском монастыре, маскировка у меня вполне приемлемая. На люди выводить можно. Если не снимать капюшон и не слишком размахивать руками, никто ничего не замечает.
Название трактира мне понравилось с первого взгляда. «Пять видов любви». Я сразу подумал, что будет стриптиз. Или еще какие-нибудь сомнительные развлечения. И кто бы на моем месте подумал иначе?
Однако ничего такого не оказалось. Внутри нас встретили исключительно хмурые пропитые мужики. Девушка одна-единственная – хозяйская дочка, работающая здесь официанткой.
Строгий батя так и зыркает орлиным взглядом – не пристают ли к дочурке проклятые алкаши? Но они не пристают. Даже местная пьянь не зарится на бедную девушку. Вылитая Катя Пушкарева, ну просто вылитая. Разве что без очков, зато с кроличьими зубами. Почти как у нашего пана Зовесимы.
Как выяснилось, название трактира подразумевает другие пять видов любви. Совсем не те, которые первыми приходят на ум любому нормальному человеку или яцхену. Эти пять видов – любовь к Богу, к родине, к королю, к друзьям и к выпивке.
Прикольно, конечно, но лично я остался разочарованным. Сплошное кидалово, куда ни плюнь.
Не знаю, как здесь с качеством спиртных напитков. Как уже говорилось, у меня сложные отношения с алкоголем, да и вкусов я почти не различаю. Но судя по кислой роже кардинала – так себе бражка. Что-то вроде табуретовки.
Развлечений тоже никаких не предусмотрено. Заходят в этот трактирчик в основном лесорубы и угольщики. Им культурный досуг неинтересен – нажраться бы как следует после трудового дня. Разве что в кости кое-где играют. Цеймурд, вон, уже присоединился к одной такой компании – гоблинов в здешних лесах хватает, и люди от них рыло не воротят.
Единственная потеха в этом трактире – вусмерть пьяный трубадур. Бренчит и бренчит, поет и поет. Очень громко поет. Но зато очень плохо. Ну просто невероятно плохо. Мне, обладателю тонкого музыкального слуха, невыносимо слушать подобное издевательство над музыкой.
– Да когда же он наконец заткнется?!! – не выдержав, прохрипел я, отрываясь от ужина.
– Этот парень оченно любит музыкусь, святой отец, – спокойно ответил трактирщик, протирая грязную кружку еще более грязной тряпкой. – Он будет петь и играть, покась не помрет. И ждать уже недолгось.
– А он что, чем-то болен? – смутился я.
– Да ничем. Просто не все здесь обладают монашеским смирением, так и вота. По моим думовеньям, где-тось куплетов через парусь… ну вот ужесь и началось.
Несколько крепких мужиков почти одновременно поднялись из-за столов. Трубадура вежливо угомонили кулаками по почкам, бережно вынесли за дверь и аккуратно положили у стеночки. Рядом пристроили и его инструмент. Ломать почему-то не стали.
