Михаил Успенский - Невинная девушка с мешком золота
Тут она вспомнила, что сама себе поклялась хранить до гроба верность Луке Радищеву, и снова погрустнела.
«Что было, того не воротишь, особенно когда ничего и не было. Спи спокойно, добрый молодец. А с этим я уж как-нибудь управлюсь. Первым делом перекрашу ему бороду. В брюнета или в блондина? И когда же он наконец латы свои снимет?»
— Что же вы сами даже вина не пригубите, добрый мой спаситель? — спросила девушка и наполнила второй кубок.
Рыцарь ничего не ответил, взял кубок и смял его одним движением стальной своей рукавицы.
— Ну почему вы, рыцари, всегда даёте такие глупые обеты? Разве можно прожить без еды и питья, пусть даже во имя самой благородной цели?
Вместо ответа из-под забрала раздался даже не вздох — шорох какой-то, не по-хорошему знакомый...
«Уж не клопы ли под железом?» — ужаснулась бедняжка.
Но клопами и не пахло. Пахло жареным мясом и вином с корицей.
— Ага. я знаю! — воскликнула Аннушка. — Вас заколдовала злая ведьма, и снять чары может только моя чистая любовь вместе с поцелуем! И вы сразу же станете юным и прекрасным! Так я поцелую вас прямо сейчас! Чего тянуть-то?
Она вскочила и попробовала поднять забрало, но лишь накололась об сизую щетину.
Рыцарь осторожно, но властно отстранил её руки от шлема.
Голос его, казалось, исходил не из четырёх щелей в забрале, а из тех же неведомых далей, что и музыка.
— Дорогая моя, — сказал рыцарь Синяя Борода. — Я и сам не знаю, какое именно заклятье на меня наложено. И ведьмы никакой у. меня не было. Я лишь надеюсь, что на этот раз ваше благоразумие вкупе с выдающимися душевными качествами помогут мне понять, кто я такой и для чего существую на белом свете все эти нескончаемые годы...
«Невозможно, чтобы такому голосу быть у злодея, — помыслила девушка. — Так может говорить либо суженный-желанный, либо батюшка родимый. А у злодеев и голоса злодейские... Только вот что значит „на этот раз“? Были, выходит, и другие разы?»
— Друг мой, — осторожно сказала она. — Так, получается, вы всё время жили в одиночестве? Бедный, бедный! Я помогу вам...
Прошуршал ещё один вздох.
— Не жалейте меня, дорогая, ибо я не ведаю, достоин ли я жалости. Мне остаётся только лишь надежда — и она умрёт последней... из вас... из вас... из вас...
Голос рыцаря стал хриплым, и даже треск послышался какой-то, и вроде бы на краткий миг озарились шели в забрале нездешним голубым светом.
— Что это с вами? — испугалась Аннушка и почему-то стала колотить рыцаря по спине, как будто спаситель её подавился вином или костью.
Как ни странно, это помогло.
— Благодарю, любезная девица, — сказал Синяя Борода, и в голосе рыцаря появилась неожиданная бодрость вместо вековечной грусти. — Всё, что от вас требуется, соблюдать некоторые несложные правила. Уверяю вас, что они необременительны и нимало не оскорбят ваших благородных чувств и принципов. Будьте полной хозяйкой в моём доме!
— Буду! — согласилась Аннушка. — Я тут всё разгребу, подмету, перестираю, переглажу, перемою, переставлю, переменю, перестелю, повыведу насекомых, поснимаю эти пыльные шторы, выколочу пыль из гобеленов, нарву в саду сирени, заведу самого весёлого зяблика, самого ленивого кота, самую добрую собаку, а ешё у нас будет пять или десять человек детей!
— Дети неоднократно здесь бывали, — сказал рыцарь. — Но они, увы, тоже не проявили должного благоразумия.
— Да не будет у нас никакого благоразумия, а будет счастье! — вскричала Аннушка. — Довольно вам, доблестный шевалье, прозябать во мраке и тоске! Коли не желаете ужинать — ступайте отдыхать, а я пока займусь нашим жилищем!
Она уже присмотрела в углу подходящую метёлку.
— В отдыхе и сне я не нуждаюсь, — сказал рыцарь. — Лучше я проедусь по окрестностям, погляжу, не обижают ли людоеды вдов и сирот, не притесняют ли кровопийцы-ростовщики добрых пейзан, не томится ли в каком-нибудь таком же замке прекрасная принцесса...
— Эй, — сказала Аннушка. — Это уже лишнее. Нам принцессы ни к чему, мы сами ничего из себя. За мной знаете как один благородный разбойник ухаживал? А, не знаете. Розами осыпал, золото горстями разбрасывал! Одного народу погубил — ужас! Чуть царя-батюшку не сверг! И взошел на эшафот с моим именем на устах! Вот как у нас, в Еруслании. заведено! А ваших принцесс я видела-перевидела: ни рожи, ни кожи! Только попробуйте привести хоть одну — от кутюр её ни клочка не останется! К слову — нет ли у вас в замке коромысла?
Этот вопрос поверг рыцаря в замешательство. Толстые щетинки, торчащие из забрала, напряглись.
— Коро... чего?
— Мысла, шевалье! Воду носить!
— Вода в колодце, — задумчиво сказал рыцарь. — Колодец прямо в замке. Вёдра в кладовке. Но неужели вы будете, как простая служанка...
— Да не в грязи же сидеть!
— И в самом деле, — сказал Синяя Борода. — Коррозия... электролиз... пробой... пробой... пробой — Аннушка снова шлёпнула его по стальной спине, и снова помогло:
— ...тогда только я смогу назвать вас своей супругой, — досказал рыцарь внутреннюю мысль. — Но не вздумайте нарушить моего запрета!
— Какого запрета? — возмутилась Аннушка. Рыцарь встал из-за стола, прогремел по залу, порылся в стенной нише и вернулся с огромной связкой ключей. Таких связок Аннушка даже в тюрьме не видела.
Ключи были разные — большие и малые, медные и железные, новенькие и ржавые, с одной бородкой, с двумя бородками, вовсе без бородки, круглые и плоские, длинные и короткие.
— Будьте хозяйкой в моём доме...
— Сообщал уже!
— ...всё здесь принадлежит вам, дорогая невеста. Отпирайте любую комнату и берите всё, что вам понравится. Но только никогда, никогда и ни за что не отпирайте маленькую железную дверь вот этим маленьким серебряным ключиком! Иначе вы опять всё испортите!
Аннушка потупила глазки, потом оживилась:
— Разве это запрет? Да чего я не видала в той комнате? Мне она и ни к чему. Ладно, разберусь — поди, не в чужих людях росла! А вы, суженый мой, отправляйтесь на подвиги. Я не люблю, когда во время уборки мужики под ногами путаются. Ах да! Милый мой шевалье, вы до сих пор не назвали своего имени, чтобы я знала, кого благословлять мне за нежданное счастье...
Рыцарь глубоко задумался.
— Меня зовут... Меня зовут Жиль, — сказал он наконец.
Аннушка захохотала.
— Жиль, жиль, да и помер! Ничего, бывают и посмешней имена! А меня зовут просто — Анна...
Синяя Борода замер.
— Анна... — повторил он. — Анна... Иоанна, отчего же ты не зовёшь меня в бой, как прежде? Отчего не трепещет знамя над твоей головой? Почему не слышу я приветственных криков солдат?
— В своё время позову, затрепещет и услышите, — на всякий случай пообещала девушка.
ГЛАВА 46
Разбить горшок просто, а вот провертеть в нём дырку...
— Нет чтобы ещё в деревне сказать, — ворчал Ничевок и ковырял глину кинжалом. — Я бы тыкву с чердака принёс, глаза в ней прорезал, рот... Годится что мудрецу думать, что мелюзгу пугать...
Мудрец только руками разводил — дескать, и на меня довольно простоты, хоть я и не всякий.
— Осторожно! — то и дело вскрикивал Радищев. — Дай лучше я...
— Без юбок обойдёмся, — сопел мальчонка. — Не говори под руку! И ты, дядя арап, не суйся, это не арапское дело, тут думать надо...
Панычи и подавно не совались.
Ничевок зажал рукоять кинжала между ладошками и стал быстро-быстро вращать — так в самых глухих деревнях добывают огонь из двух деревяшек.
Наконец образовалось желанное отверстие. Оголец стал расширять его и старался до тех пор, покуда из дырки не послышалось:
— Достаточно, юноша. Этого достаточно.
— Больно тонкий голос-то, — важно сказал Ничевок: ведь настоящий мастер никогда не бывает доволен своей работой!
Но работу мастер всё же прекратил и с поклоном вручил горшок синьору Джанфранко.
— Знали бы вы, господа, — сказал учёный действительно высоким и свистящим голосом, никак не похожим на человеческий, — как просторно научной мысли в этой восхитительной пустоте! Она может ходить и туда, и сюда, и с поворотом, и вприпрыжку! Никакого сравнения с жалкими людскими мозгами, где ей, бедняжке, приходится протискиваться между извилинами, и чем их, извилин, больше, тем труднее. Вот если бы ещё откачать из горшка воздух... О, восхитительный абсолютный вакуум! О наука, ты в очередной раз посрамляешь природу! О...
— А как бы ты тогда, деда, говорил, без воздуха-то? — спросил Ничевок.
Синьор Джанфранко зааплодировал.
— Я не ошибся в этом достойнейшем юноше! Ученик сей непременно превзойдёт учителя, и на сей раз никакая зависть не смутит мой чистый разум и никакая критика не усомнится в нём! Завистливость моя, погубившая прежний мир, наряду с прочими низменными чувствами осталась там, в никчёмном черепе! Юноша прав, и Лоренцо Берья не сможет испросить ни совета, ни помощи у своего кровавого трофея! Ведь для этого ему понадобится приладить к гортани кузнечный мех и неустанно его качать, приводя в действие голосовые связки, а до этого никакому головорезу-интригану нипочём не додуматься!
