А того ли я люблю? (СИ) - Бельтейн Анна

- Нет, - мрачно покачал головой Остр. - Даже они, как бы это ни звучало абсурдно, здесь бессильны. Тут-то мы и натыкаемся на одну из главных загадок - насколько силен тот, кто отравил Джаспера? Бьюсь об заклад, что к делу приложил руки именно наш темный "друг"... Но меня гложет слишком большое количество несовпадений...

- А что касается памяти директора? Что-нибудь удалось выловить из его сознания? - вдруг подала я голос, неожиданно поняв, что от долгого молчания он стал, на удивление, сиплым.

Казалось, за такое короткое время, все даже забыли, что я до сих пор присутствую здесь. Головы собравшихся синхронно повернулись в мою сторону и даже Сэй, удивленно покосилась, будто бы только что заметила меня, затаившуюся возле Нитты.

- Я пытался, - кивнул Остр и губы его дрогнули в какой-то печальной улыбке. - Но загвоздка в том, что мой старинный друг слишком слаб. Ментальная магия сильно влияет на его сознание и может нанести непоправимый вред ослабленному организму. Ему необходимо восстановиться, чтобы я смог снова попасть в его, скажем так, голову. Однако, мною была замечена одна странная деталь... Когда я пытался проникнуть в его мысли, в самом начале, то некоторое время не видел ничего, кроме темноты. Но, всего один раз я смог лицезреть мимолетный кусочек его воспоминаний. Золотая бусина в его руке...

- Что? - от удивления, я даже поперхнулась. - Бусина?

Этот самый вопрос читался и в глазах остальных. Ожидая услышать что-то о возможном преступнике, теперь все с явным недоумением сверлили взглядом Остра.

- Маленькая, золотая бусина в руках Джаспера... Возможно, это и послужит какой-то зацепкой, только вот... Ах! - досадливо хлопнул себя по коленке блондин, вдруг прервавшись. - Все это так сводит с ума!

С этим мы были абсолютно согласны. Неведение, что прокралось в головы каждого из нас, слишком сильно душило, заставляло путаться в пустых догадках и безнадежно копать глубже, чтобы добраться до правды. Но чем дальше мы шли, тем все более запутанным становилось, лишая нас возможности прийти к правильному ответу.

Из горьких мыслей нас вырвал оглушительный бой дверного звонка, пронесшегося по всем закоулкам старого особняка. Остр, словно сторожевой пес, вскинул голову, хмуро посмотрев в сторону окна. Но, тут же поднявшись, сделал пас рукой, пригвождая каждого из нас к месту, мол "сам выйду, не высовывайтесь".

Сэй, как то было всегда, решила пойти против правил и, стоило только Остру покинуть комнату, как девушка кинулась вслед за мужчиной.

Не выдержав гнетущего молчания, я тоже решила покинуть гостиную комнату. Сказав, что скоро вернусь и тихо притворив за собой дверь, направилась в соседнее крыло дома. Преодолев коридор, под звук собственных дробных шагов, остановилась возле двери алого цвета. Казалось, до этой комнаты я могу дойти с закрытыми глазами из любой точки дома, словно ведомая каким-то внутренним чувством. Слишком часто за последние несколько дней я ошивалась здесь, не в силах найти покой где-то в другом месте. Наверное, будь моя воля, я бы обязательно поселилась здесь, прямо под дверью...

Тихо приоткрыв дверь, аккуратно просунула голову в проем, оценивая обстановку внутри. Тихо. Наполовину зашторенное окно, пускало достаточно света внутрь, заботливо прикрывая хозяина комнаты от палящих зимних лучшей. Джаспер, откинувшись на высокие подушки, лежал с закрытыми глазами и лишь мерно вздымающаяся грудь говорила о том, что он дышит. Бледен, словно мел, с залегшими под глазами черными кругами. Подбородок покрыт небрежной щетиной, так ярко выделявшейся на светлой коже. Волосы тоже порядком отросли, полностью прикрывая высокий лоб смоляными прядями. Странно, что эти изменения я заметила лишь недавно, когда его лицо предстало предо мной неподвижным, словно неживым. Теперь я могла подметить все те мелочи, что так ловко ускользали от моего взгляда в обычные дни.

Прошмыгнув внутрь, я присела на край стульчика, заботливо приставленного к кровати. На тумбочке, прямо передо мной, лежала оставленная кем-то книга. Видимо, Сэй не стала забирать свое имущество, решив вернуться сюда сразу после разговора с Остром.

- Ну как вы тут? - тихо прошептала я, питая призрачную надежду на то, что Джаспер слышит меня.

Хоть лекари и сказали, что на поправку уйдет некоторое время и со дня на день он обязательно очнется, я все равно испытывала непроизвольный страх. Каждую секунду я ждала, что он вот-вот откроет глаза и, как-то было обычно, улыбнется мне. До боли хотелось услышать его голос, хотелось увидеть его черные, словно сама ночь глаза. Сейчас я нуждалась в нем, как никогда раньше. Но самое отвратительное было то, что с этим я ничего не могла сделать. Не могла излечить, помочь даже самую малость.

Дрожащими пальцами, я мягко провела по его руке, безучастно устроившейся поверх одеяла. Сердце мое неожиданно вспорхнуло, стоило только ощутить тепло его белой, словно пергамент кожи. Нагнувшись чуть ниже, непроизвольно потянулась к его лицу, испытав непреодолимое желание поправить упавшую на глаза прядку, что так навящиво скрывала пушистые ресницы. Только вот я сама не поняла, как уже касалась своими губами его горячей шеки. В груди что-то тоскливо защемило, разрывая все внутри на множество безжизненных кусочков.

Внезапно, веки мужчины дрогнули, словно он увидел очень оживленный сон и, спустя краткое мгновение, такое томительное и вселяющее губительную надежду, глаза Лавора распахнулись. Я так долго ждала этого момента, казалось, целую вечность. Только вот теперь, все еще думая, что именно так надо мною пожелало пошутить собственное воображение, отказывалась верить в происходящее. Словно статуя, я замерла, не в силах сдвинутся с места.

- Я очень надеялся, что это не Остр, - уголки губ Лавора дрогнули, но голос оказался скрипучим, словно старая задвижка.

Спохватившись, я кинулась к прикроватному столику, спешно наливая в прозрачный стакан воды из хрустального графина. Попутно пролив приличное количество жидкости на лакированную поверхность, дрожащими руками поднесла хрупкий сосуд к губам мужчины. Сделав всего один единственный глоток, он снова закрыл глаза. Небытие, так беспощадно похитившее мужчину обратно, нахлынуло неожиданно, заставив его снова покинуть меня. Всего краткое мгновение с Лавором, но даже этого хватило, чтобы испытать необычайный душевный подъем, за которым пряталась безграничная, смертельная тоска.

Какое-то время я еще сидела возле постели, сосредоточенно разглядывая лицо ректора. Морщинки, что особенно сильно выделялись под глазами и на складке лба в обычные дни, сейчас были полностью разглажены, словно кто-то провел художественным инструментом по коже, стирая все ненужные линии. Спокойное и умиротворенное выражение лица Лавора, делало его больше похожим на молодого парня, чем на всемогущего директора академии, вселяющего страх в любого студента.

И все же, решив оповестить Остра о том, что Лавор приходил в себя, отправилась вниз, тихо прикрыв за собой дверь.

Однако, дом встретил меня какой-то густой тишиной, обволакивающей, липкой. Не медля больше ни секунды, припустила коротким бегом, стараясь не подвернуть ногу на крутой лестнице, что вела в холл особняка. Но, неожиданно, дикий визг оглушил меня, заставив тут же испытать на себе волну животного страха. Первая мысль, что посетила меня - Эллис как-то проник в дом, вторая - кто-то умирает.

- Ну как та-а-а-к?! - кричал женский голос, драматично растягивая слова. - Бедный, бедный! Я узнала от знакомого лекаря, что ухаживает за моим лицом и тут же примчалась сюда!

- Пожалуйста, можно потише? - я сразу наткнулась на исказившееся презрением лицо Сэй, стоявшей со скрещенными на груди руками.

Незнакомка, что посетила нас, стояла ко мне спиной, а потому я не сразу поняла, кто же решил наведаться к нам в гости. Но стоило ей обернуться на звук моих громких шагов и, что более вероятно, на невыносимую отдышку в последствии бега, как я тут же приросла ногами к полу, не силах пошевелиться. Во всей красе, бесцеремонно сбросив с себя меховую шубу прямо на пол, стояла та самая леди, что так откровенно жалась к Лавору на приеме у генерала. Лицо ее было перекошено от каких-то невыносимых мук, что сразу выдавало актрису погорелого театра, а руки, прижатые к груди, то и дело тревожно теребили дорогое украшение в виде броши над сердцем.