Леонид Каганов - Эпос хищника. Сборник
За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Наступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
На вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма "Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.
Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
– Аркашенька… - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но… но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я… - она всхлипнула, - Я буду плакать и… я не могу больше! - она зарыдала.
– Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
* * *За дверью Глеба раздавались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
– Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи, ботинки можно не снимать.
– У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки, тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
– Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Но ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком - он был… у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Некоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов - хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.
– Второй тост обычно пьют за родителей… - Витька замолчал, подбирая слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Но я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
– Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Семен достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Артур предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Аленка и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по квартире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Аленка, Семен и еще кто-то. На кухне Руслан с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. На балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
– О, з-здорово, Аркад.
– Привет, Шуршик.
– С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить…
– Что?
– Это… - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
– Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
– Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
– Откуда ты знаешь?
– У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай… если бы это… Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? Н-не мог бы ты ее… Ну в общем… - Шуршик совсем смутился и замолк.
– Отдать тебе мою курсовую?
– Вот было бы з-здорово!
– Ну и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
– Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес… И это… Не было тебя… Ну давай я подъеду куда-нибудь… Как тебе удобнее…
– Ну давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
– Аркад, а вот можно… завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу…
– Ну хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги, и Баранова выпихнули в коридор.
– А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
– В смысле? - спросил я ледяным тоном.
– Ну ты это… Курсовую по сопромату как?
– Я ее уже Шуршику обещал.
– Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
– А о чем ты раньше думал?
– Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
– Могу тебе свою зачетку отдать.
– Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?
– Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
– Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
– Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
– Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это… Личная жизнь намечается.
– Значит через Шуршика передам.
– Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
– Ну это вы там с ним сами разбирайтесь.
– Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.
– А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой, послуш… Ик! Послуш… Вот скажи, вот я тебе друг?
– Друг.
– Прально! Пойдем выпьем.
– Я не пью.
– Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
– Не в гроб, а в мир иной. Я не пью.
– Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
– Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
– А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Новый год не приехал?
– Серега, прекрати.
– Ты-ы-ы… - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Не дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
– Я не пью.
– А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
– Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
– Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
– Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я в сторону, но Серега все-таки услышал.
– Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди… идиви… видуалист… инди… инди… иди в задницу короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался. Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку. Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время плакала и причитала. Но все еще было ничего, пока я не рассказал по Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я такой лопух - по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
