Владимир Лещенко - Серебряный осел
Потом, когда ее любовник Наркисс раздобыл себе жреческий сан, молодая женщина еще больше разочаровалась в моральных и умственных качествах священнослужителей. Раз уж они допускают в свои ряды подобных циников и святотатцев, то что можно говорить об их корпорации в целом?
Но вот этот жрец сильно поколебал ее предубежденность в отношении священнической касты. Он знал столько всякой всячины и при этом не задирал высоко нос, с презрением взирая на профанов. Нет, Потифар терпеливо и доходчиво объяснял то и сё любопытным слушательницам (императрица и Зенобию с собой в Мемфис потащила, чтоб не скучать в дороге), деликатно убеждая их, что они и так все это ведают, но немного призабыли. Так что к концу недели августа чувствовала себя чуть ли не ритором из Александрийской библиотеки и страшно гордилась этим.
Пару раз она пробовала раскрутить советника на повествование о том, как и когда появились в Серапеуме чудесные вещи, переданные в дар жрецам богами. (Как проболталась языкатая Зена, «там еще много подобной фигни есть»). Однако жрец все больше отшучивался, ссылаясь на то, что он не вправе рассказывать о том, что составляет основу религиозных таинств.
– Но я верховная жрица Исиды, Баст и Сохмет! – пылала праведным негодованием августа.
– Вы не приняли святых обетов, сиятельная. – Потифар был сама вежливость и обходительность. – Не хотите ли послушать сказку об обреченном царевиче?…
Клеопатра вздыхала и соглашалась. А что делать? Без этих сказок да легенд путешествие, наверное, было бы чересчур утомительным.
Первую половину пути, до Гелиополя, они проделали на царской ладье, плывя вверх по Нилу.
В древнем городе солнцепоклонников императрица посетила храм Ра-Атума, преклонила колена перед священным изначальным камнем Бен-Бен, а потом пожелала осмотреть великие пирамиды на плато Ра-сетау.
Пришлось пересаживаться с корабля на верблюдов и тащиться по унылой и однообразной пустыне.
Зенобия и придворные девушки, привыкшие к прохладе и неге Александрийского Палатия, тихонечко хныкали и роптали на непоседливую владычицу. Вслух, правда, недовольства не выказывали. Знали взрывной характер своей хозяйки. Того и гляди, отправишься в почетную ссылку куда-нибудь к диким артанийцам, а то и вовсе в Куявию. И это еще ладно. А вдруг августе придет на ум выдать строптивицу замуж за генерала, отправляемого наместничать в заокеанские владения? Тьфу-тьфу, пронеси Бес!
Сразу вспоминалась жуткая история о трибуне Хамассу Хуке, которого лет десять назад кровожадные аборигены зажарили и съели. Вместе с семьей. А потом винились перед Птолемеем-Клавдием, говоря, что не хотели ничего дурного. Такой у них, дескать, обычай: кушать великого героя, чтоб обрести часть его мужества и храбрости. Август сначала разозлился, хотел даже послать карательную экспедицию, дабы стереть людоедов с лица земли, но затем утихомирился. (Жрецы напомнили владыке о древних ритуалах его собственной страны, когда на тридцатый год правления царя убивали во время праздника хеб-сед, а затем делали с ним то же, что и туземцы с бедолагой трибуном…)
До Мемфиса уже было рукой подать, и царедворцы заметно оживились. Уже совсем скоро они насладятся покоем и комфортом, достойным их высокого положения. О, в Мемфисе умеют принять как следует. Не то что скупердяи гелиопольцы. Даже приличного дворца не выделили для свиты, предложив высокородным дамам поселиться во флигеле официальной правительственной резиденции! Всем вместе!
Августа пожелала проделать остаток пути не в паланкине, а верхом, чтобы въехать в первопрестольный град, как подобает повелительнице великой Империи.
Ей зануздали личную верблюдицу, Семирамиду. Царского, белого цвета. Животное было смирное, хотя и достаточно резвое. Прокатиться на таком по жаркой пустыне с ветерком – одно удовольствие.
С одной стороны от Клеопатры пристроилась Зенобия, тоже на верблюдице, но обычной, буроватой масти. А с другой, на коне, ехал советник Потифар.
– Не понимаю, – передернула плечами царица Пальмиры. – Как могут бедуины жить в таком месте?! Это ж наказание сущее.
– Тем не менее, – улыбнулся жрец, – и здесь люди живут и даже бывают счастливы. На девять десятых Египет состоит из пустыни. А ведь это сердце Империи. Здесь колыбель человеческой цивилизации.
– Хм, колыбель! – скривилась Зена. – Скорее на могилу похоже.
– Так, – вмешалась августа, задетая презрительным тоном компаньонки. – Ты бы помолчала, подруга. Можно подумать, в твоем захолустье лучше?! Да такая же точно пустыня! У нас, по крайней мере, хоть пирамиды да сфинксы среди песков встречаются.
Кивнула за спину, при этом непроизвольно дернув поводья.
Семирамида от неожиданности взбрыкнула, и египтянка, чтобы удержать равновесие, сжала бока верблюдицы ногами. Да еще и сердито прикрикнула на нее.
Животное громко всхрапнуло и понеслось вскачь.
Вперед, вперед.
Только песок летел из-под копыт…
Почему надо было тащиться до Гелиополя через пустыню – до Орландины так и не дошло. Отчего бы не воспользоваться простым и приятным способом путешествия? Сесть на корабль и вниз, вниз, в Дельту, почти до самой Александрии. И так уже изрядный крюк сделали, заехав в Мемфис.
Так нет же, видите ли, приснилась мальчишке какая-то ерунда. Нужно срочно двигаться к пирамидам и Сфинксу. От этого-де зависит судьба всего их предприятия.
Решай амазонка одна, ни за что не стала бы слушать расхныкавшегося пацана. Мало ль кому что во сне привидится. Ей, например, тоже в последнее время всякая жуть мерещится. Рассказать стыдно. Даже родной сестре. То вдруг Стир грезится, в своем человеческом облике. То Эомай. И оба парня такое с ней проделывают… что спасай матушка Сэйра!
Не иначе как последствия танисской драки сказываются. Заокеанский целитель, конечно, знал свое дело. И все же порой столь искусно залеченные им раны давали о себе знать. По-хорошему не мешало бы отлежаться. Да где тут при такой-то кочевой жизни.
Но решали все вместе. И леший с Орландой дружно встали на сторону Кара. Будря, как человек, связанный присягой, повздыхав да поохав, присоединился к ним. Против были Орландина и Эомай. Голоса же Стира и Хемуасета разделились. Рапсод высказался за вариант с рекой, а царевич выбрал пустыню. Трое против пяти.
И что? Ползут себе песками, изнывая от жары. А где она, эта пресловутая Фортуна? Ау, аушечки!
Орландина никогда не жаловала пустыню. Испытывала к ней какую-то подсознательную неприязнь. Словно было у нее в прошлом нечто жуткое, связанное с такими же бескрайними песками.
Что в них хорошего? Унылый, однообразный пейзаж. Ни кустика, ни травинки. Не на чем глаз остановить.
А Орланда радуется, как новой игрушке или платью. И Кар вместе с ней. Смастерил лук и вообразил себя охотником на львов. Но подстрелил покамест одну толстую ящерицу, не успевшую улизнуть от мальчишки. Герой!
Ей в руку ткнулась шершавая морда.
– Чего тебе? – повернулась к рапсоду амазонка и обмерла.
В зубах длинноухий держал… цветок. Самый настоящий. Чахленький, блеклый, и притом дивно пахнущий.
– Это мне? – Орландина почувствовала, что краснеет.
Надо же. А все мерзкие сны. Стир кивнул.
– Где ж ты его раздобыл? – поднесла цветочек к носу воительница.
– Ваал унюхал, – кивнул ослик на сидевшего у него на загривке кусика. – У него такой нос, что любой сторожевой собаке впору позавидовать.
– Спасибо вам обоим, – искренне поблагодари ла девушка, погладив пушистика и потрепав за ухо ишачка.
Некоторое время они молча шли бок о бок.
– Стир, а ты вообще можешь закрыть уши? – вдруг поинтересовалась прознатчица.
– Это как?! – поразился осел.
– Ну, чтоб не слышать того, о чем я хочу спросить твоего… мм… Хемуасета?
– Не знаю, – признался рапсод. – Не пробовал.
– Спрашивай, – почти сразу послышался другой голос. – Он и правда сейчас не слышит.
– Я бы хотела кое-что узнать, – замялась Орландина. – Личное… Не мог бы ты мне помочь?
– Смотря в чем.
– Жив ли мой супруг, Клеор из Сераписа? – выпалила, решившись.
Некоторое время осел молчал. Его глаза закрылись. Казалось, что он спит на ходу. Орландина уже подумала, что так и есть, и разочарованно махнула рукой.
– Ничем порадовать тебя не могу, воительница, – печально молвил Хемуасет. – Сожалею, но его имя занесено в Книгу Мертвых…
– Как, когда, где?! – затормошила длинноухого амазонка.
На них даже оглядываться стали. Что там между ними произошло?
– Не знаю, – покачал головой Хемуасет. – Я не в состоянии видеть так глубоко. Могу только заглянуть в свиток, где записаны имена усопших.
Орландина понурилась. Не то чтобы она не поверила египтянину на слово. Наоборот. Однако весть еще нужно было обдумать, осознать и свыкнуться с нею. В мгновение ока стать вдовой – это не шутка.
