Сергей Лукьяненко - Остров Русь (сборник)
— Лапкин{46}! — погрозил ему пальцем директор. — Нам гении не нужны. Нам нужна чистота звука!
Все дружно закивали. А боян-директор продолжал развивать свою мысль:
— Помните, как в первый раз мы собрались? Какой разброд был в певческом деле? Отдельные именитые певцы пели в полный голос, а нас и слушать никто не хотел! И вдруг мы собрались кучкой, созвали народ и исполнили концерт «Версты былинные»{47}! Поодиночке нас бы закидали тухлыми кокосами, а когда мы вместе были — побоялись! И пусть кое-кто возмущался некоторой разноголосицей, все равно признано было, что многие из нас имеют слух, а некоторые — голос. Да что говорить, независимо от слуха и голоса все мы сочиняем и собственные былины!
— Кстати, о собственных былинах! — приподнявшись, гневно заявил сидящий на кадке с березкой маленький сутулый боян. — Я сочинил уже столько былин, столько струн всем тут на гуслях перенастроил, такое активное участие в делах ВБО принимал, что мне давно пора организовать сольный концерт!
Сидящий по правую руку от директора боян поднялся и иронически ухмыльнулся:
— Ах, Шнобель{48}, Шнобель… Ну зачем вам сольный концерт? Сольных — не надо. Когда бояны вместе поют, не так заметно, кому чего не хватает!
— А ты пел сольно, пел! — подпрыгивал на месте боян Шнобель.
— У меня слух есть, — парировал тот и сел.
Заинтригованный Иван толкнул сидящего рядом бояна булавой и спросил:
— Слушай, кто это?
— Боян — ткачев сын{49}, — потирая бок, ответил сосед.
— А что такое ВБО?
— Всерусское боянское объединение… Ну ты, критик, и темный! Кто ж нас не знает?!
Пристыженный дурак примолк. А директор ласково потрепал по голове хнычущего Шнобеля, шепнул ему что-то на ушко и объявил:
— Ну что ж, пора и обсудить кого-нибудь. На закуску, так сказать. Лапкин, говорят, вы уже прослушали былины молодых?
Но не успел Лапкин ответить, как из тесной кучки безусых боянов, которые, трясясь от страха, стояли в дверях, вынырнул удивительный человек. Иван-дурак при его появлении поперхнулся медовухой, которую кто-то любезно протянул ему, и стал на всякий случай натягивать боевые рукавицы.
Человек был немолод и на бояна ничуть не походил. Да и вообще не походил он на русича, хоть и сабельку имел, какой любой богатырь бы позавидовал. Но самое удивительное — его волосы и борода имели нежно-зеленый, напоминающий о весне и свежей травке цвет!
— Кстати, о былинах, — заорал он. — Услышав слово «былины», я решил рассказать вам удивительный факт! Слово «былина» происходит от древнерусского слова «быль»! Быль же означает — бывалое, бывшее, то есть уже случившееся и запавшее в память народа! Кстати, о народе! Слово «народ»…
— Ты кто такой? — осадил его директор. — Я тебя раньше не видел.
— Боян я, — раскланиваясь, сообщил зеленоволосый. — Кстати, слово «боян» происходит от…
— А ты не тать лихой? — вскинулся Шнобель. — Не печенег ли? Не кавказец ли дикий?
— Я русский боян, — обиделся тот. — Автор замечательных застольных былин, исполняющихся напевно, вполголоса.
— А почему мы тебя не слышали? — продолжал бдить Шнобель.
— Пару лет назад, — помрачнел зеленоволосый, — шел я по лесу и упал в берлогу. Мне медведь на ухо и наступил. С тех пор я пою тихо, для себя.
— Кубатайчик! — всплеснул руками боян Верхушкин. — Помню, помню я тебя! Ребята, это наш, боян!
Зеленоволосый гордо подбоченился и помахал Верхушкину рукой.
— Да, — задумчиво сказал директор ВБО. — Ситуация. А грамотка, что ты боян, у тебя имеется?
— Вот она.
Директор осмотрел грамотку, понюхал, попробовал на зуб. Кивнул:
— Пойдет. Отлично сделана. Даже лучше, чем настоящая. Садись, боян, с этого и начинать надо было.
Тот плюхнулся на скамью рядом с Иваном и окинул его пытливым взглядом. Потом уставился на булаву.
— Слово «булава»… — начал он…
Иван торопливо сунул ему крынку с медовухой.
— Я не пью, — обиделся зеленоволосый. — Я пьянею от общения, находясь в окружении пьющих. Это имеет ряд следующих преимуществ…
Зажав обращенное к соседу ухо перчаткой, Иван вновь уставился на директора ВБО, рядом с которым уже стоял боян Лапкин.
— Слушали мы сегодня былины северного бояна Куланьяннена, — начал он. Стоящий у дверей толстенький молодой боян глупо улыбнулся и сделал вид, что настраивает гусли.
— Боян голосистый, былины хорошие, — продолжал Лапкин, — но петь их нельзя!
Боян Куланьяннен уронил гусли и выпучил глаза.
— Почему нельзя? — сам себя спросил Лапкин и сам же ответил: — Во-первых, мы таких не поем. Во-вторых, молод еще. В-третьих, уж очень у него былины жестокие. Вот, скажем, былина о сорока богатырях и заколдованном острове{50}. В ней богатыри, да даже и не богатыри толком, а добры молодцы, только и делают, что друг друга на кусочки рубят. Такого не бывает!
«Бывает!» — хотел было пискнуть Иван, но, сообразив, что нарушать напряженный полет мысли старого бояна невежливо, промолчал.
— Вот если былину переделать так, чтобы они друг друга не убивали, а понарошку дрались, — продолжал Лапкин, — чтоб булавы у них были соломенные, а кровь — из сиропа клюквенного, тогда петь можно. Есть у вас на севере клюква?
— Есть, — пролепетал Куланьяннен.
— Вот и переделайте. У вас большое будущее, боян. Вы вполне сможете петь колыбельные песенки для детишек малых.
— А если я для взрослых петь хочу? — обреченно поинтересовался северянин.
Все иронически заулыбались. Боян-ткачев сын приподнялся и разъяснил:
— Поймите, Куланьяннен, эти экологические ниши у нас давно заняты. Остались места лишь для бояна-колыбельщика, бояна-хитрого мужичка и бояна-гитариста. Гитариста — это чтобы показать нашу прогрессивность. На гишпанском инструменте, гитаре, играешь? Нет? Вот так-то. Что там у него с другими былинами?
— Ну, парочку мелких можно вставить в очередной концерт «Версты былинные», — снисходительно сказал Лапкин. — Есть еще одна большая, но какая-то больно запутанная. Можно, правда, ее до ума довести. Надо вначале петь последний куплет, потом второй, затем десятый и сорок третий. Остальные выкинуть, а двадцать шестой петь в виде припева.
— Дело говоришь, Лапкин, — поддержал его боян-ткачев сын. — Кого еще прослушали?
— Бояна Бурчалкина с юга, — нахмурился Лапкин. — Только сам он не приехал, а прислал на бересте текст былины срамной. «Бабушка и Василек» называется.{51}
— Читал-читал, — оживился кто-то из молодых. — Ох срамная былинка! Там Василек этот бабушку…
— Раз сам не приехал, и обсуждать не будем, — поспешил перебить его директор. — Грамотку сию возле печки положите. Мало ли что, вдруг дров не хватит… Кто еще у нас спеть хочет?
Тут Ивану-дураку плашмя саданули по затылку саблей. Он гневно обернулся и, отняв от уха рукавицу, уставился на зеленоволосого соседа.
— Извини, — зашептал тот. — Привычка такая: как попаду в народ, так хочется саблей махать. Руки чем-то занять надо…
— На. — Иван протянул ему пригоршню семечек, оставшихся в кармане от первой встречи с Марьей-искусницей. Он справедливо решил, что семечки помогут занять соседу не только руки, но и язык. И угадал.
А возле директора ВБО уже стоял крепенький мужичок с грустным выражением лица. Он со вздохом протянул ему несколько берестяных свитков и произнес:
— Написал я тут маленько. Петь не надо, скажите просто, что не так…
— Хитрый мужичок! — хором закричали бояны. — Покатит!
— Теперь бы еще гитариста найти, — мечтательно сказал директор.
А бояны веселились. Крынки с медовухой незаметно уступили место бутылям с зеленым вином. Сильно захмелевший от общего веселья сосед приник к Ивану-дураку и зашептал:
— Семечки у тебя — язык проглотишь! Сам жарил?
— Любовь моя, Марьюшка, их жарила, — ответил Иван и побрел искать более спокойное место.
Он протиснулся между обсуждавшими размеры дани за очередной концерт, постоял чуть-чуть возле кучки боянов, решавших, как правильно петь былину об Алеше Поповиче. Оказывается, в самом распространенном тексте былины Алеша бьется со Змеем Тугариным два раза подряд и оба раза его убивает. Верно, древний боян написал два варианта боя, а решить, какой лучше, — не успел. Помер, видать, от натуги. Теперь бояны решали, что лучше: выкинуть один поединок или дописать, что у Змея Тугарина был брат-близнец Змий Тугарин. Иван постоял, послушал, но понял, что сегодня бояны к единому мнению не придут, и двинулся к выходу.
У дверей было куда веселее. Молодые бояны, отпивая по очереди из единственной бутыли с зеленым вином, пели друг другу свои былины. Всеобщим успехом пользовался боян Воха{52}, который, аккомпанируя себе на гишпанском инструменте, пел на непривычный мотив:
