Благие негодники - Фаусто Грин
Затем Рене подошел к стене, присел на корточки, несколько раз постучал по плинтусу, оттуда выбежал небольшой таракан, который послушно залез на руку к вампиру и стал ждать указаний.
– Аненербе, все, кто знает. Люди и существа.
Таракан пошевелил усами, даже, кажется, кивнул и вновь скрылся куда-то под плинтус. Я написал Иоанне, но ответа пока не было. Двадцать Третий сидел напротив кровати и смотрел на Марикен. Я подошел к нему, думая как-то ободрить, но понятия не имел как.
– Не знаю, как мне куда-то ехать с тобой. Мне нужно остаться с ней, как-то попробовать вытащить ее из депрессии. Не представляю, куда ей теперь возвращаться.
– Твой выбор. Я должен найти Безымянку. Хотя я удивлен, с чего вдруг у тебя проснулась совесть?
– Я считаю, что отказываться от того, кто ты на самом деле, это неправильно. Еще месяц назад она была нормальной веселой оборотнихой, а теперь каждая человечья собака может поднять на нее руку? И она соглашается с этим?
– Да, ты говоришь прямо как я. А что, на твой взгляд, отличает нас от людей?
– Непримиримость. Существа не готовы мириться с тем, что этот мир создан унылым и скучным. Они ищут и находят волшебное. Если бы и в людях сохранилась эта черта, мир был бы намного добрее.
– Но люди отравлены банальностью. И знаешь, может быть, так гораздо легче жить. Нет никаких лишних заморочек: почему я не такой, как все, почему меня ненавидит мир, почему я так одинок и бла-бла-бла. Ты не ждешь, что мир станет снисходительнее к тебе. Ты просто живешь жизнь.
Я понимал, что мысль о том, чтобы стать нормальным, закрадывалась ко мне в голову все чаще и чаще, особенно когда я видел существ, у которых это получилось, но при этом их состояние меня пугало. Ничто не дается нам бесплатно…
Со следующего дня Двадцать Третий плотно занялся Марикен. Перевез ее в дорогой отель, устраивал шопинг, водил по ресторанам. Нужно отметить, что теперь он старался просто показать себя с лучшей стороны, а не пользоваться католическими шмотками для привлечения внимания. Демон думал, что, если вернуть сову в ощущение комфорта и спокойствия, возможно, она вспомнит еще какие-то детали, хотя бы место, где располагалась таинственная компания. Я знаю, что он пытался считать ее память, но ничего не удалось. Марикен даже повеселела. Пока не увидела в парке сов. А они не увидели ее. Не знаю, сколько времени понадобилось Двадцать Третьему, чтобы успокоить девушку, но именно в тот момент он, кажется, осознал, что наделал.
«Ты в Сен-Этьен?» – после вечерней мессы пришло внезапное сообщение от Двадцать Третьего.
«Да. Все еще подменяю Клода», – ответил демону я. Реакции не последовало.
Пока я гасил свечи, на пороге церкви появился мой коллега. Вид у Двадцать Третьего был потрепанный, усталый и совершенно измученный. Демон прошел внутрь, разглядывая витражи.
– А у нас в Фрауэнкирхе лучше, – грустно подытожил он.
– У нас? – я усмехнулся. Немного подумав, все же спросил: – Как Марикен?
– Не могу так больше. Ее начинает накрывать истерикой каждый раз, когда она вспоминает, что у нее была другая жизнь и она к ней больше не вернется. Понимаешь, она не знает, чем заниматься в человеческом мире. Она совершенно к нему не приспособлена.
– Где она сейчас?
– У Рене. Сегодня должен зайти Макс, может, он ей, как психотерапевт, поможет. Как нормальный психотерапевт. А этих я найду и уничтожу.
– Я тут думал, как нам решить все проблемы. Есть идея. Сов-оборотней нужно познакомить с той девочкой, с Шад. Ей сейчас наверняка тоже очень одиноко из-за матери. А с птицами будет чуть полегче. И может, она станет птичьим хранителем вместо Марикен.
Двадцать Третий грустно смотрел на алтарь.
– Да, это неплохая идея. А вот что делать с Марикен… Попросить Рене за ней присмотреть?
– Не Рене. Альберона. Нам все равно созваниваться с ним на тему поисков Безымянки. Можно попросить, чтобы он забрал Марикен и присмотрел. Он курирует какой-то волонтерский центр, который занимается зверушками и птицами. Марикен там будет хорошо.
Двадцать Третий направился в конфессионал. Я сначала не понял, а затем услышал холодный чуть дрожащий голос:
– Отец, примите мою исповедь.
Я был ошарашен. Но демон повторил свою просьбу. Первый раз в словах Двадцать Третьего не было издевки, а было какое-то искреннее раскаяние. Я кивнул и зашел в кабинку конфессионала. В Сен-Этьен было темно. Лишь некоторые недогоревшие свечи освещали многочисленные разноцветные витражи. По ту сторону деревянной кабинки донесся шорох и стук. Двадцать Третий опустился на колени.
– Попробую пойти по декалогу. Первую заповедь, естественно, нарушаю. Я знаю, что такое служение Богу, но не могу ему поклоняться. Просто не могу. Брать пример с того, кого вы, отец, называете Богом – могу. А поклонение не заложено. Не буду в подробности вдаваться. Вторую заповедь не нарушаю. Третью не нарушаю. Сюда же седьмую, восьмую, девятую и десятую. Четвертую – давно не видел родителей, но скучаю по ним. Наверное, тоже не нарушаю. А вот в жестокости своей скоро как братец стану… Аххаахаха… Я нарушил пятую заповедь. Я убил живое существо. Я лишил Марикен души. Я лишил эту прекрасную девушку ее сути, я воспользовался ею. Она… Она из-за меня стала такой. Я – чудовище, отец. Я совершил нечто настолько ужасное, что в этом мире нет наказания для меня. Нет ничего страшнее, чем отказаться от того, кто ты есть. Сюда же шестая заповедь. Я переспал с ней вновь, но не почувствовал ничего, кроме холода. Ни улыбки, ни тени эмоций. Ничего. И то, как она превратилась из милой, светлой, эмоциональной девушки в такую, это моя вина. Николас! Мне больно! Я скоро стану совсем как человек! Лучше бы мне сдохнуть до этого времени!
Я встал, вышел из конфессионала и открыл дверь, за которой был Двадцать Третий. По его лицу вперемешку с кровью от проросших рогов стекали слезы. И мне стало жаль его. Он пытался жить полной жизнью и страдал от этого. У меня куда-то пропало желание врезать ему за то, что он вновь переспал с Марикен, за то, что искушал меня своим знанием, как устроен мир, и вообще своей
