Андрей Белянин - Не надо, Азриэлла!
— Эт точно, — кивнув, согласился Дедок. — Потому как не приучен я врать, не по чину мне байки утешительные травить. Ты ведь каждый год один и тот же вопрос задаёшь, голуба, пора вроде бы к моему ответу привыкнуть.
— А ты зато меня каждую зиму спрашиваешь, от кого нынче дитё. — Снегурка вымученно улыбнулась. — Дознаватель новогодний, блин.
— И впрямь, от кого на этот раз Новый год? — заинтересовался Дедок. — Нет, правда, от кого?
— Сколько ж тебе повторять, что оно само собой образовывается! — отведя взгляд в сторону, раздражённо ответила Снегурка. — Можешь верить, можешь не верить, как хочешь. Неужто я о контрацептивах не знаю?!
— Как там Мороз? — поспешил уйти от щекотливой темы Дедок. — Небось на выезде сейчас, вовсю трудится? По декабрю-то самое время.
— Трудится, а как же! — фыркнула Снегурка. — Вон с тем типчиком на пару и трудится. — Она ткнула пальцем в экран монитора. — С факью который. В гости к нему с обеда наладился, вернётся под утро пьянее самогона…
На экране вконец окосевший Санта, обзаведясь IP — прокси и очередным ником, опечатка на опечатке похвалялся на ломаном русском своими оленями, недвусмысленно склоняя чатлан к зоофилии; чатлане негодовали.
— Завтра логи почитает, со стыда окоченеет, — махнул рукой Дедок и выключил монитор. — Старый дурак!.. Говори, Снегурка. Я же знаю, зачем ты пришла. Не в первый раз, поди… и не в последний.
— Люб мне один человек, Дедок, — заалев, сказала Снегурка, — ой как люб! Ты не подумай чего, — спохватилась она, — у нас ни-ни, просто он замечательный. Исключительной души человек!
— Ещё бы, — хмыкнул себе под нос Дедок, мельком взглянув на Снегуркин живот. — Разумеется, замечательный. Не сомневаюсь.
— Ты… ты приведёшь её ко мне? — потупясь, тихо спросила Снегурка. — Я в долгу не останусь, сам знаешь.
— Знаю. — Дедок зевнул, прикрыв рот ладошкой. — Что, прежняя за год совсем надоела?
— Неинтересна она мне более, — поморщилась Снегурка. — Себе забери, ладно? Скучная та душа стала, мутная какая-то, пустая… ничего уже дать не может. Надоела. А у этого — особенная, Дедок! Душа, ах какая душа у него! Чистая, свежая…
— Они у тебя ежегодно особенные, — буркнул Дедок, — и поголовно все светлые. Давай адрес.
Снегурка торопливо сунула ему сложенный в четвертушку блокнотный листок, видать, всё время в руке прятала. Сунула и отдёрнула руку, нечаянно коснувшись пальцев Дедка.
— Я пойду, — вдруг заторопилась Снегурка. — Надо… э-э-э… на хозяйство мне глянуть нужно, без присмотра оно… да и дед может приехать, осерчает, если меня не найдёт. Пойду я. — Снегурка тяжело встала, прошла к тумбочке: взяла дублёнку и, не оборачиваясь, застыла на миг у двери в ожидании.
— Этой же ночью организую. — Дедок включил монитор. — Буду обход делать и обязательно зайду по твоему адреску. Не беспокойся, приведу тебе ту светлую душу.
Снегурка вышла, плотно закрыв за собой дверь.
— Совсем охренел Санта, — хихикнул Дедок, вглядываясь в бегущий по экрану текст, — вот же силён пить мужик… как он ещё по клавишам попадать ухитряется, не понимаю! — Дедок, не отрывая взгляд от монитора, нащупал висевший на стенном крюке свой рабочий саван и, пронеся руку в опасной близости от лезвия подвешенной там же косы, сунул записку в карман.
Желание
Когда Вадим Николаевич разлепил глаза, был уже поздний вечер. Или, скорее, ранняя ночь… или раннее утро, хрен его разберёшь зимой, когда вьюжно и темнеет рано, а будильник показывает семь часов непонятно чего, а запой идёт себе да идёт, не обращая внимания ни на время года, ни на время суток, ни на его, Вадима Николаевича, самочувствие.
Вадим Николаевич, кряхтя, сел — старый диван под ним тоже закряхтел пружинами; так они и покряхтывали несколько мрнут, каждый о своём. Потом Вадим Николаевич нащупал ногами шлёпанцы, встал, подтянул трусы и побрёл в ванную, попить и умыться. В первую очередь, конечно, попить.
По пути Вадим Николаевич щёлкнул выключателем, но лампочка в комнате не зажглась, чему Вадим Николаевич ничуть не удивился: электричество в последнее время отключали с завидной регулярностью. В местной газете писали, что, мол, в целях повышения благосостояния, но не указывали чьего. Явно не Вадима Николаевича, явно…
Хуже всего было то, что в кране не оказалось воды, ни холодной, ни горячей — пить было нечего. Отметившись по-маленькому в туалете и не смыв за собой, Вадим Николаевич поднял фаянсовую крышку бачка-компакта и, зачерпнув из него найденной на кухне железной кружкой, наконец-то напилен. А чего здесь такого? Вода в бачке чистая, водопроводная… Не эстетично, конечно, но куда деваться-то, когда трубы горят…
После Вадим Николаевич, подсвечивая зажигалкой, пошёл в зал наводит!» рени шю и своих запасах, о которых помнил даже по сне. Хотя понятия не имел, откуда они взялись. Запасы были хорошие, могучие запасы! На виду оказалось двадцать ящиков лучшей водки, один, правда, почти пустой; двадцать — марочного коньяка, ещё десяток чего-то там элитно-иностранного, с невразумительными надписями… коробок пять разных консервов и дорогих сигарет — в общем, вторая комната была забита ящиками и коробками до потолка. Возможно, где-то там, за первым рядом, находились упаковки со столь желанным и необходимым сейчас организму пивом, но разбирать штабеля у Вадима Николаевича сил не было. А крепче пива организм ничего не хотел и грозно бунтовал желудком при любой мысли о водке или коньяке.
Пожалуй, за пивом надо было идти в ближайший коммерческий ларёк, тот работал круглосуточно, но вот были ли деньги? Вадим Николаевич, обжигая пальцы нагревшейся зажигалкой, отыскал в углу спальни куртку и брюки, пошарил в карманах, но найденные два рубля оптимизма у него не вызвали. И тут Вадим Николаевич вспомнил! Стукнув себя по лбу ладонью — ах дурак! — он бросился на кухню.
Деньги были на месте, в открытом настежь холодильнике: пачки долларов, фунтов и новомодных евро забили ёмкое нутро до самой морозилки. Тоже, кстати, неизвестно откуда взялись… Вытащив пачку долларов, Вадим Николаевич выдернул из неё одну бумажку в сто баксов номиналом, больше брать не стал: а ну как на улице по темноте ограбят? Хотел было закрыть холодильник, принюхался и поморщился: воняло как на помойке.
— А ещё говорят, что деньги не пахнут, — раздражённо сказал Вадим Николаевич и со злостью захлопнул дверцу.
…На улице мело так, что ни фига не было видно. Тем более что уличные фонари тоже не светили, и окна в соседних домах были чёрными. «У всех отключили. Во гады-энергетики!» — понял Вадим Николаевич, геройски топая по сугробам в привычном направлении. Маршрут был настолько отработан, что ни вьюга, ни темнота, ни сугробы не сбили бы Вадима Николаевича с верного пути.
Ларёк оказался заперт, хотя семь часов вечера или утра вполне рабочее время; амбразура с дежурным стеклянным окошком была подозрительно тёмной. Вадим Николаевич стучал в окошко долго, даже орал, чуть ли не уткнувшись лицом в стекло, но Клавка, видимо, или завалилась спать и дела ей не было до страданий ночного героя-покупателя, или вообще на работу не вышла. Вадим Николаевич выругался и побрёл назад, домой. Ящики передвигать.
Пока он ходил к ларьку, пока пытался достучаться, вьюга утихла и стало светать: серые зимние тучи разошлись, явив румяное утреннее солнце; снег похрустывал под ногами Вадима Николаевича, и это был единственный звук, который он слышал.
Что-то было не так.
Вадим Николаевич даже на минуту остановился, соображая, какое такое «не так» обеспокоило его, но никаких мыслей в тяжёлую похмельную голову не приходило. Вадим Николаевич прошёл ещё с десяток шагов и вдруг сообразил: не каркали вороны. Горластое воронье племя, поселившееся на деревьях вокруг ларька, всегда встречало рассвет омерзительно дружным хором, тут же начиная испражняться — уж это Вадим Николаевич знал наверняка, чай, не первый раз под утро к ларьку ходил…
А ещё не было машин: Вадим Николаевич посмотрел в сторону проходящей мимо домов вечно оживлённой трассы — да, не было. Ни одной.
— Блин! Война, что ли, случилась, пока я пил? — с испугом спросил сам у себя Вадим Николаевич, но, не дождавшись ответа, продолжил путь домой.
Дома он, потея от усердия, с трудом отодвинул часть ящиков с водкой, нашёл за ними штабель упаковок баночного пива — вытащил одну, уронив все остальные, и, на ходу выдёргивая длинную, похожую на снарядную гильзу банку из пластиковой обоймы, направился к телефону.
Телефон тоже не работал. И сетевой радиоприёмник упрямо молчал, хотя ручка громкости была выкручена до упора.
— Совсем озверели демократы, — горько пожаловался Вадим Николаевич полупустой банке. — Додемокра-тились! Вон и телефон с радио отключили, а я ведь за них платил. Кажется. — Допил пиво и подошёл к окну.
