Руслан Белов - Сердце Дьявола
Беглецы нервничали – вверх они продвигались уже около часа и давно должны были быть где-то на уровне верхушек скал, окружавших крааль. Но огонек их лучины все показывал и показывал вперед-вверх...
Однако скоро они увидели дневной свет – он струился сквозь открытую трещину, рассекавшую переднюю стенку и кровлю последней карстовой полости. Стенки трещины были ровными, отстояли друг от друга сантиметров на десять-двенадцать и, соответственно, думать о том, чтобы пролезть сквозь нее на свободу не приходилось.
– И до воли четыре шага... – пробормотал Бельмондо... – А трещина то свежая...
– Сейсмодислокация... – кивнул Баламут.
– Ты чего ругаешься? – попыталась шутить София.
– Землетрясение встряхнуло всю эту трухлявую скалу, вот она и раскололась.
– Придется ждать... – вздохнул Баламут. Лоб и щеки его были испачканы желтой глиной.
– Чего ждать? – вскинул глаза на друга Бельмондо, весь почерневший от осознания безысходности положения. – Пока Худосоков нас найдет и шкуру снимет?
– Да нет, следующего землетрясения... – улыбка Николая получилась вымученной. – Если трещина расширится хотя бы на полтора сантиметра, твой тощий зад в нее пролезет...
– Шутишь... – не рассердился Борис. – Что делать будем?..
– Мышиков ловить... Кушать очень хочется... А здесь их полно, смотри, сколько помета... – указал Николай на пол пещеры, сплошь усыпанный мышиными экскрементами...
– Я – пас, – покачала головой Вероника. – Черный рассказывал, что одна половина мышей здесь заражена чумой, а другая – геморрагической лихорадкой... Лучше от голода умереть...
Вероника не успела договорить – земля под ногами задрожала, и через секунду резкий толчок свалил беглецов с ног. С кровли и стен пещеры на них посыпалась пыль, мышиный помет и мелкие камешки, на полу сантиметров на десять разверзлось продолжение трещины.
– Землетрясение! – дико закричал Баламут.
– А как ты догадался? – спросил его Бельмондо, не очень старательно изобразив на лице искреннее восхищение. – Ван Гоген прямо! Спиноза без наркоза!
– Дурак, смотри как трещина, особенно в стене, расширилась! Теперь в нее и задница Черного пролезет! Я же говорил, что Бог нам поможет!
– Классные у тебя завязки, завидую! – сказал Бельмондо, просовывая голову и плечи в трещину. – Сам Господь Бог в кентах... Землетрясение для тебя устроил.
Никогда больше Бельмондо не упоминал имени Господа всуе, потому как сразу же после его слов земля задрожала вновь и большая часть Бориса оказалась зажатой в трещине. От испуга он не мог кричать, лишь хрипел и пытался вырваться из скальных объятий. Баламут с Софией попытались его вытащить, но безрезультатно.
– Если он так застрял, наверное, черепушка у него треснула... – сказал бледный, как полотно, Николай, оставив попытки вытащить друга.
– Дурак! – взвизгнула Вероника. София бросилась к ней, обняла и начала успокаивать.
– Да, ты права... – согласился Баламут, изучая особенности расположения друга в трещине. – Кто еще голову в трещину во время землетрясения сунет? Самый тупой техник-геолог из Верхней Фикляндии знает, что за основными толчками обычно следуют афтершоки. Хорошо еще, что его как цыпленка-табака зажало. И уши... Уши ему помогли, самортизировали... А если бы голова треснула, то он бы сейчас не визжал, как поросенок, а топтался бы у врат Рая...
– Болван! – раздался из скалы глухой голос Бельмондо. – Посмотри, сверху трещина почти закрылась...
– Бог не фраер, он все видит... Не надо было ему хамить... – вздохнул Николай, решая, что делать с незадачливым приятелем. – Сейчас мы бы уже в тыл Худосокову выходили... А теперь сиди тут с тобой, жди, пока трещина закроется, и из тебя можно будет лепить котлеты по-киевски...
Вероника, услышав его последние слова, заголосила. София стала было ее успокаивать, но у нее не получилось, и от сопереживания она заплакала сама. Баламута самого тянуло закатить истерику, но, решив, что это будет не оригинально, он задумался, как освободить Бельмондо. Осмотрев и ощупав все, что было можно осмотреть и ощупать, он очень серьезно сказал Борису:
– Ты, главное, в голову ничего не бери... Она меньше станет, и мы тебя вытащим.
– Паразит! Сволочь! Шутник сраный, – ответил визгом Бельмондо. – Тебя бы на мое место!
– А если без шуток, то дела у тебя обстоят очень плохо, – сказал ему Николай, озабоченно почесывая затылок. – Через пару минут уши твои опухнут и все... Придется службу спасения из Москвы с отбойными молотками вызывать...
– Ты, что, серьезно?
– Да. Я все это говорю, чтобы тебя подготовить. Я понял, как тебя надо тащить. Сейчас бабы успокоятся, и мы как дернем! Но уши у тебя начисто соскоблятся, это точно... Так что выбирай, как умирать...
– Не понял?
– Ну, в ближайшие сутки с ушами в этой трещине или через пару месяцев в краале без ушей...
– Ну их на фиг! Тащите, давайте...
– Но учти – кричать от боли можешь, сколько хочешь, но обращать внимания на твои крики мы не будем.
Не дождавшись ответа, Баламут присел перед шмыгающей носом Софией и всхлипывающей Вероникой, растолковал им ситуацию, а когда они полностью пришли в себя, объяснил, что им придется делать для того, чтобы освободить Бельмондо из каменного плена. Затем подошел к Борису и сказал, выговаривая каждое слово:
– Я сейчас возьму тебя за ноги и буду их поднимать, пока твое тело не займет перпендикулярного к стенке положения. И могу сломать тебе шею, если ты ее не напряжешь... Усек?
– Усек, давай начинай, – проплакал Бельмондо, поняв, что собирается предпринять товарищ.
Баламут взялся за ноги товарища и начал их поднимать вверх. Угол наклона стенки, прорубленной трещиной, составлял где-то около пятидесяти градусов, так что угол наклона тела визжащего от боли Бельмондо в перпендикуляре к ней равнялся примерно сорока градусам. Это было здорово, так как в таком положении вес Бориса был на его стороне.
– Слушай, Борис, – сказал Баламут, приготовившись к последнему рывку. – Мне почему-то кажется, что мы тебя вытащим. Зуб даю, а то и два...
Бельмондо перестал голосить, и что-то простонал в ответ. А Николай с девушками обхватили его туловище и одновременно опрокинулись назад.
Вопля, подобного тому, что вырвался из Бориса, никто и никогда не слышал и вряд ли услышит. Баламут воочию представил, как сдираются кожные покровы с ушей товарища и подумал, что для разрядки надо как-то пошутить. Но когда увидел ушные раковины Бельмондо – кровь, ошметки кожи, обнаженные хрящи – шутить не стал... Не смог... Сказал только: "Волосы... длиннее отпустишь..." и отошел в сторону, уступив место Софии, уже разодравшей чистую ковбойку на бинты.
После того, как Бельмондо был перевязан Софией, а последующие объятия и поцелуи Вероники возвратили ему душевное равновесие, было решено продолжить обследование подземелья. Баламут, облазавший не одну карстовую пещеру, знал, что у них, как правило, бывает несколько выходов, а иногда – десятки.
В тот момент, когда Бельмондо, шедший в арьергарде, покидал злосчастную камеру, стены карста задрожали. Последовавший затем толчок был не слабее предыдущих Лишь только землетрясение закончилось, беглецы вернулись в камеру и увидели, что трещина имеет тот же самый вид, что и до толчков, ну разве стала на пару сантиметров шире. Однако никто не захотел совать в нее голову.
Уже не надеясь на благополучный исход подземного путешествия, они спустились на несколько метров вниз и вслед за огнем лучины свернули в одно из ответвлений. Но не прошли и нескольких метров, как пламя лучин приняло безупречную стойку "смирно". Озадаченные беглецы, собрались в кружок, чтобы решить, что делать дальше и... провались в бездонную полость, проломив своим весом ее своды. Их последнее "А-а-а-а!!!" – длилось несколько секунд.
4. Заратустра мечет бисер. – Ревность и искушение. – Беру себя в руки, но оказываюсь в лапах.
"Если бы не было детей, – думал я, прижавшись щекой к прохладной щеке Ольги, – то посадил бы тебя у стенки удобнее и пошел бы к жиле Волос Вероники. Взял бы их немного, вернулся, сел рядышком, посмотрел в твои родные глаза, затем прижался плечом к твоему плечу, – сколько долгих, счастливых месяцев оно было рядом, – и скушал бы этих Волос Медеи, и полетел бы искать тебя по городам и весям... И нашел бы, нашел...
* * *...Худосоков до вечера не появился, и Полина потащила нас в пещеры. Когда мы уже почти собирались, началось землетрясение. Я перенес Ольгу в штольню – со скал могли посыпаться камни.
Пока земля буйствовала, я рассказывал детям сказки о злодеях, проигрывающим в пух и прах маленьким, но настойчивым феям. Лишь только толчки прекратились, я завязал себе и девочкам нос и рот носовыми платками, и мы полезли в пещеру. Оказавшись в камере с жилой Волос Медеи, Леночка оживилась и, глядя в потолок, стала звать маму. Полина, недовольно покачав головой, взяла ее за руку и повела из камеры вон. Отойдя подальше от жилы, мы сняли свои "респираторы" и пошли по подземным галереям, внимательно осматривая их стены в поисках указательных знаков. Полина, таща за собой Лену, шла первой. В опасных местах она останавливалась и подсвечивала мне фонариком. Я, держа свой фонарик в зубах, тащил Ольгу. В камеру с трещиной мы пришли глубокой ночью, и, естественно, не смогли увидеть, что она имеет сообщение с поверхностью. Решив, что попали в тупик, смирились и легли спать.
