Гжегож Бабула - Истребитель ведьм (сборник)
Фолтест долго смотрел ему в глаза.
— Король еще не знает наверняка, — сказал он наконец. — Но ведун обязан считаться с такой возможностью.
Теперь молчал Геральт.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — Но если придется плохо, буду спасать свою жизнь. Вы, государь, тоже обязаны считаться с такой возможностью.
Фолтест встал:
— Ты не понял. Я не о том. Ясно, понравится мне это или нет, но ты ее убьешь, если станет жарко. Иначе она тебя убьет. Наверняка. Хоть я об этом и не объявлял, но не наказал бы никого, кто убил ее, спасая свою жизнь. Но не допущу, чтобы ее убили, не попытавшись спасти. Пробовали уже поджечь дворец, стреляли в нее из луков, копали волчьи ямы, капканы ставили. Пришлось повесить кое-кого, чтобы унялись… Мастер!
— Слушаю!
— Если я правильно понял, после третьего петушиного крика упырица исчезнет. Но во что она превратится?
— Если все пройдет гладко — в четырнадцатилетнюю девочку.
— Красноглазую? С крокодильими зубами?
— Выглядеть она будет, как обычная девочка. Вот только… С виду.
— Вот тебе на! А разум? Что, придется ее кормить человечиной?
— Нет, я не то хотел сказать. Как бы объяснить, государь. Думаю, разум у нее будет… трехлетки, четырехлетки. Не знаю. За ней долго придется ухаживать, как за младенцем.
— Ну, это другое дело. Мастер…
— Да?
— А это может к ней вернуться? Пройдет время, и она вновь…
Ведун молчал.
— Ага, — сказал король. — Значит, может. Что тогда?
— Если она вдруг впадет в оцепенение на несколько дней, а потом умрет, нужно сжечь тело. И все. Но не думаю, чтобы до этого дошло. Для полной уверенности я вам расскажу, как уменьшить угрозу…
— Прямо сейчас и расскажешь?
— Теперь же, — сказал ведун. — Всякое бывает. Может случиться, что утром вы найдете в гробнице бесчувственную принцессу и мой труп.
— Даже так? Несмотря на мое позволение защищать свою жизнь? Сдается мне, что ты и без моего позволения…
— Дело серьезное, король. И риск велик. А потому запомните: принцесса должна носить на шее, на серебряной цепочке сапфир, лучше сапфир-талисман. Постоянно. Не снимая ни днем, ни ночью.
— А что такое сапфир-талисман?
— Сапфир с пузырьком воздуха внутри. И еще. В комнате, где она будет спать, нужно что ни час сжигать в очаге ветки можжевельника, дрока и орешника.
Фолтест подумал.
— Спасибо за совет, мастер. Я так и поступлю, — если… А теперь слушай меня внимательно. Если убедишься, что случай и в самом деле безнадежный, ты ее убьешь. Если сумеешь снять заклятье, но увидишь, что с девочкой не все ладно, если хоть чуточку будешь сомневаться… тоже убьешь. Не бойся, тебе ничего не грозит. Я на тебя накричу принародно, выгоню из дворца и из города, и все. Денег, понятно, не заплачу. Но ты знаешь, с кого их получить.
Они помолчали.
— Геральт, — Фолтест впервые назвал ведуна по имени.
— Слушаю.
— Болтают, будто ребенок родился таким исключительно потому, что Адда была мне сестрой. Это правда?
— Вряд ли. Чары не приходят сами по себе. Заклятье обязательно должен кто-то наложить. Другое дело, что чары кто-то наложил именно за то, что ты вступил в связь с сестрой.
— Вот и я так думаю. Так мне говорили Ведающие, хотя и не все. Геральт… Откуда все это берется — чары, магия?
— Не знаю, король. Мы, ведуны, занимаемся всем этим, но не гадаем, как и откуда оно возникло. Знаем лишь, что явления эти можно вызвать сосредоточением мысли, упорным желанием. И знаем, как с этим бороться.
— Убивать тех, кто навел чары?
— Чаще всего. Потому что чаще всего нам как раз за убийство и платят. Мало кто стремится всего лишь снять чары. Люди хотят избавиться от угрозы в лице чародея самым надежным образом… Ну и еще, понятно, месть.
Король прошелся по комнате, остановился перед висящим на стене мечом ведуна.
— Значит, ты именно этим…
— Нет. Этот — для людей.
— Да, я слышал. Знаешь что, Геральт? Я пойду с тобой в склеп.
— Исключено.
Глаза короля заблестели:
— Чародей, я ее никогда не видел! И когда родилась, не видел… Никогда. Боялся. А теперь пришло в голову, что могу и вообще ее не увидеть. Имею я право хотя бы глянуть, как ты ее будешь убивать?
— Повторяю — исключено. Это верная смерть для нас обоих. Я могу отвлечься, и… Нет, государь.
Фолтест отвернулся, пошел к двери. Геральту показалось, что король так и уйдет молча, но тот обернулся все же:
— Ты мне нравишься. Хоть я и знаю, сколько в тебе зла. Мне рассказали про… корчму. И я уверен: ты прикончил тех бандитов исключительно затем, чтобы о тебе заговорили, чтобы устрашить и народ и меня. Я уверен: ты мог их одолеть, не убивая. Боюсь, так никогда и не узнаю, идешь ты спасать мою дочку или убивать. Но что поделаешь? Я вынужден отправить тебя туда. И знаешь почему?
Геральт молчал. Король сказал:
— Потому что я уверен: она страдает. Правда?
Геральт не спускал с него своих проницательных глаз. Он молчал, не пошевелился даже, но Фолтест знал. Знал ответ.
Геральт смотрел из окна покинутого людьми дворца. Быстро сгущались сумерки. За озером тускло поблескивали огни Стужни. Вокруг дворца раскинулась пустошь — полоса ничейной земли, которой город шесть лет отгораживался от смертельной угрозы; там ничего не осталось, кроме развалин, рухнувших крыш и остатков сгнившей ограды. Дальше всего, на противоположный конец города, перенес свою резиденцию король — мощная башня его нового дворца чернела на фоне посеревшего неба.
Ведун вернулся к запыленному столу посреди пустой запущенной комнаты, где он неспешно, спокойно, старательно готовился к работе. Он знал: времени у него достаточно. Упырица покинет саркофаг не раньше полуночи.
Перед ним стоял небольшой ящичек. Ведун открыл его. Внутри, в выложенных сухими травами гнездах, стояли флакончики из темного стекла. Ведун откупорил три из них, выпил.
Поднял с пола продолговатый сверток, обернутый овечьей шкурой и перевязанный ремнями. Развернул его, достал меч с узорчатой рукояткой, в черных блестящих ножнах, украшенных рядами рун и магических знаков. Обнажил его. Лезвие сверкнуло чистым зеркальным блеском. Клинок был из чистого серебра.
Геральт прошептал заклинание, выпил еще два флакона, при каждом глотке прикасаясь левой ладонью к рукоятке меча. Потом закутался в своей черный плащ, сел. На полу.
Ни одного кресла в комнате не было. Как, впрочем, и во всем дворце.
Он сидел не шевелясь, закрыв глаза. Его дыхание, ровное вначале, вдруг стало учащенным, хриплым, сбивчивым. Потом и вовсе прервалось. Напиток, с помощью которого ведун полностью контролировал работу всех органов тела, состоял главным образом из чемерицы, дурман-травы, боярышника и молочая. Другие его компоненты не имели названий ни на одном человеческом языке. Геральт был приучен к нему с детства, но для любого непривычного человека напиток этот стал бы смертельным ядом.
Ведун резко обернулся. Его обостренный сейчас до немыслимых пределов слух уловил в тишине шорох шагов на заросшем травой подворье. Это не упырица. Еще не полночь. Геральт опоясался мечом, спрятал свой сверток в разрушенном камине и бесшумно, словно нетопырь, спустился по лестнице.
Во дворе еще хватало света, чтобы пришелец мог разглядеть лицо ведуна. Пришелец — это оказался Острит — шарахнулся, невольная гримаса страха и омерзения перекосила его губы. Ведун криво усмехнулся — знал, как сейчас выглядит со стороны. Смесь белладоны, аконита и волчьей ягоды делает лицо белым, как мел, а зрачки расплываются во всю радужку. Но зато выпивший настой видит как кошка в непрогляднейшей темноте. Что сейчас Геральту и требовалось.
Острит быстро опомнился.
— Чародей, ты уже похож на покойника, — сказал он. — Со страху, ясно. Не бойся. Я тебя выручу.
Ведун молчал.
— Ты, слышал, знахарь из Ривии? Ты спасен. И богат. — Острит снял с плеча тяжелый мешок и бросил под ноги Геральту. — Тут тысяча оренов. Забирай их, садись на коня и проваливай!
Рив молчал.
— Ну что ты глаза вылупил! — повысил голос Острит. — Чего тянешь? Я не собираюсь торчать тут до полуночи. Ты что, не понял? Заклятье тебе все равно снять не удастся. Нет, не думай, с Велерадом и Сегелином я не уговаривался. Я просто не хочу, чтобы ты ее убивал. Проваливай. И пусть все останется по-старому.
Ведун не шевелился. Не хотел, чтобы вельможа знал, сколь быстры сейчас его движения и реакция. Быстро темнело, и это было на руку Геральту, полумрак казался ему солнечным полднем.
— А почему, господин мой, все должно остаться по-старому? — спросил он, стараясь произносить слова как можно медленнее.
— А вот это не твое собачье дело! — надменно выкрикнул Острит.
— Ну а если я и так знаю?
— Любопытно…
