Ирина Боброва - О бедном вампире замолвите слово
— Эт-то вам, — заикаясь, прошептал эльф. Он робко протянул цветы и потупился.
— Спасибо, — несколько растерянно ответил вампир, с трудом узнав в дарителе пациента, которого недавно привозили в больницу с камнями в почках. — Право, не стоило благодарности.
— Эт-то не благ-го-о-дарность, это при-и-зна-ние, — смутился эльф.
Гундарго стоял рядом, лукаво усмехаясь, и ждал продолжения. Хирургу стало интересно, как наивный Кирпачек выкрутится из щекотливой ситуации. Вампир и не подозревал, что ему предстоит услышать!
— Я в-ва-ас лю-у-уб-б-лю, — прошептал эльф, выставив руку с букетом, в его глазах плескалась такая страсть, что Кирп отшатнулся, будто это как-то могло помочь. — Д-а-арю в-ва-ам рук-ку и се-э-эрд-д-це.
— Благодарю, не надо. — Кирп с трудом справился со смущением. — Мне не свойственно обращать внимание на существ одного со мной пола.
Отвергнутый претендент на роль не то мужа, не то жены сник, отвернулся и, понурив голову, побрел прочь.
Вампир, обращаясь к спутнику, растерянно произнес:
— Никак не привыкну к тому, что у эльфов так напутано с определением пола.
— Все у них с полом в порядке. Тут другое: инстинкты у эльфов работают по другим законам, нежели у остальных жителей нашего мира. — Призрак медленно поплыл вперед, Кирп последовал за ним.
— Впервые об этом слышу.
— Неудивительно, ведь уже много тысячелетий никто не вспоминает о таком маленьком фактике из биологии эльфа, как двуликость. Они рождаются мужчинами с женскими инстинктами или женщинами с мужскими. Только достигнув зрелости и встретив свою пару, эльфы, дополняя друг друга, становятся полноценной ячейкой нашего общества. Однако об этом позабылось, и их стали воспитывать так же, как вампиров, чертей и прочих жителей Королевства. Забылось и то, что эльфы плохо приспосабливаются к переменам и совершенно беззащитны перед бюрократической системой. Добавлю еще, что выбор профессии тоже играет большую роль. Они всегда люди творческие, всегда думатели, не делатели. Мужчины-эльфы только ученые, только поэты, только изобретатели и музыканты. Не практики, а теоретики. Эльфийские женщины, напротив, деятели, карьеристки с высокой мотивацией, что усугубляет проблему. К тому же два-три тысячелетия назад у них был введен закон, запрещающий рождение детей вне брака. С этого-то и началась деградация. Принудительные аборты разрушили равновесие полов, так что теперь такие вот одиночки, — он кивнул вслед эльфу, — не могут определиться с тем, кто они — мужчины или все-таки женщины.
Кирпачек вздохнул, подумав о том, что люди сами создают себе проблемы, принимая неправильные, а порой и откровенно преступные законы за истину в последней инстанции.
— Мне кажется, — задумчиво проговорил вампир, — я нашел причину вспышек осиновой болезни.
— Говори, Кирпачек, мне очень интересно твое видение проблемы.
— Осиновая болезнь, она от незаслуженных удовольствий, — смущаясь, высказал предположение Кирп.
— Ты прав, но спасения от этого нет. — Гундарго пнул ногой камешек и остановился, наблюдая за ним. — Так что, мой молодой друг, осиновая болезнь когда-нибудь погубит весь наш мир. Когда-нибудь она доберется и до троллей, и до крылатых демонов, и до всех остальных родов, семей и отрядов. Поверь, это вопрос времени.
— Но почему? Разве трудно отказаться от просмотра фильмов ужасов по телевидению и в кинотеатрах?
— Да, фильмы об ужасном монстре человеке — сомнительное удовольствие, — согласился коллега. — Но, друг мой, ты хоть раз встречал людей, которые бы добровольно отказались от сомнительного? — Он помолчал и добавил: — Сомнительного богатства, сомнительного секса, сомнительной популярности? Ряд можно продолжать бесконечно. Сомнительное — штука коварная, однако стоит напомнить тебе, что возникает оно у людей только тогда, когда забывают действительное. Прости, я впал в грех философии, но иногда мне кажется, это просто необходимо.
Кирпачек, сбитый с толку рассуждениями Гундарго, спросил:
— Получается, что осиновая болезнь поражает только того, кто предал свою действительность?
— Получается, что именно так.
— Но что ждет тех, кто держится за свои действительные удовольствия, отринув все сомнительное?
— Ад, — ответил старший коллега. — Ад, мой дорогой друг. Полный испытаний и ужасов, боли и препятствий, но — как вы знаете — тех, кто пройдет его, на выходе ожидает награда.
— Простите, Гундарго, но я не помню, чтобы, кроме попадания в ад, была еще какая-то награда. Видно, невнимательно слушал проповеди преподобного Лудца в детстве. Просветите, коллега.
— Согласно легенде, тот, кто сможет понять, принять и простить великое адское место для тел, тот обретет душу.
— Душа… — молодой вампир растерялся, — но что это такое?
— И я хотел бы получить ответ на этот вопрос. — Гундарго устало улыбнулся. — Очень хотел бы, Кирп. Но — хотите совет?
Кирпачек кивнул.
— Забудь об осиновой болезни, оставь больным право самим делать выбор. Вечных болезней не бывает: либо больной умирает, либо выздоравливает. А теперь я с тобой прощаюсь… Знаешь, обрезать крылья тяжело. Больно в первую очередь мне.
Гундарго, пожав вампиру руку, повернулся и поплыл прочь. Его бледный силуэт, удаляясь, становился все прозрачнее, пока не пропал совсем.
Кирпачек фон Гнорь долго смотрел ему вслед. В голове все смешалось, сердце охватила дрожь разочарования. Он не понимал, почему нельзя объяснить населению Королевства Объединенных Шабашей такую простую вещь: не прикасайтесь к сомнительным удовольствиям, и тело ваше очистится от вирусов, вызывающих осиновую болезнь.
— До-окт-т-о-ор…
Кирп оглянулся: надоедливый эльф, оказывается, никуда не ушел. Он стоял неподалеку, все еще сжимая в руках букет чертополоха.
— Что ты пристал? — усталым голосом спросил его Кирпачек. — Иди, ищи свою половину — мужскую или женскую, — мне все равно. Главное — эльфийскую.
— Эт-то-о долго, — прошептал эльф и заплакал. — Он-на може-э-эт-т появ-вит-т-ца через тысяч-чу ле-э-эт-т… А мне сег-годня хо-о-че-э-эт-тся…
Вампир неожиданно для самого себя разозлился.
Он впервые почувствовал желание ударить. С трудом удержавшись от того, чтобы не влепить эльфу пощечину, он развернулся и быстро пошел в противоположную от поклонника сторону.
Эльф сел прямо на дорожку и зарыдал. Обида выжигала сердце, скручивала вязкой болью грудь. Юноша, выбирая вампиру букет, почему-то надеялся, что предмет его любви оценит чистоту его чувств, примет и цветы, и признание. Он верил в это. И все его женские инстинкты стремились к красивому, умному, доброму мужчине — Кирпачеку фон Гнорю.
Эльф плакал. Громко, навзрыд. Кирпачек, слыша эти звуки, пошел быстрее, потом побежал. Он зажал руками уши, но все равно горькие рыдания преследовали его. Вампиру показалось, что эльф плачет не за спиной, что голос юноши звучит в его голове.
Глава 10
Там
Георгий Сильвестрович Груздев смотрел на пациента и хмыкал: надо было сегодня такому случиться — уже третий товарищ с гомосексуальными фантазиями. Эх, как так их воспитывают женщины, что молодые сильные парни мечтают заняться сексом с себе подобными? «По образу и подобию своему воспитывают», — подумал он и грустно улыбнулся.
Агент Груздь, закончив сеанс, покинул свой кабинет в клинике с двойственным чувством. С одной стороны, ему хотелось немедленно вернуться обратно. Вернуться и никогда больше не выходить. Остаться в кабинете и лечить, лечить и еще раз лечить. Он понимал, что желание это вытекает из неудач в личной жизни, а работая, он чувствовал себя нужным, компетентным, и жизнь его, соответственно, наполнялась смыслом. Пока есть больные, он востребован. И не просто востребован — он нужен, он необходим. В клинике Жоржик чувствовал себя крестоносцем, вышедшим в поход за гробом Господним. В частном случае Груздева «гробом Господним» было всеобщее психическое здоровье.
По жизни психотерапевт Груздев бежал так, будто ему смазали скипидаром одно место. Он находил тысячи дел, сотни тысяч дел — и старался успеть все их сделать. И успевал. Он делал все, чтобы думать, думать, думать. И думал. Думал для того, чтобы не чувствовать. Чувства доктор Груздев анализировал. Мозгами.
В жизни Георгий Сильвестрович предпочитал конкретику и только конкретику. Он несся по ней — по этой самой жизни — как свободный электрон, хаотично и непредсказуемо. Но сам он мнил себя небесным телом и считал, что у него есть орбита. Вот только жизнь его почему-то текла не так, как пролегала эта воображаемая Жоржиком орбита. Сказать Груздеву, что на светило он не тянет, в лучшем случае — на крупный метеор, и орбита пролегает только в его уме, было некому. Как все метеоры, он либо превращался в болид и гас, сталкиваясь с крупным небесным телом, либо менял траекторию полета, если тело, об которое ударялся, было равно ему, либо гасил мелкие помехи на пути. Таких перемен курса в жизни Георгия Сильвестровича Груздева было очень много. «Орбиты» с завидным постоянством уходили от него.
