Антон Краснов - Миссия «Демо-2020»
Меншиков недобро ухмылялся. Петр молчал. Ромодановский обратил свое желтое лицо к Ковбасюку, разглядывал его водянистыми глазами, но задал вопрос вовсе не бывшему таксидермисту, заклинателю зверей, а Афанасьеву:
– Значит, доподлинно ты видел, что убийца забежал в комнату, где спали ты и твои товарищи? Только не ври, не ври!
Афанасьев понял, что изворачиваться и стараться смахнуть с себя подозрение – это только хуже. К тому же он сам, Евгений, заварил эту кашу! Черт бы побрал его ретивость!.. Спал бы себе спокойно и не замечал никаких криков, не гонялся бы по темным коридорам за злоумышленником, который, может, ничего и не желал дурного, а просто спьяну ввалился в царское помещение и перепугался, когда понял, куда и к кому он попал. Только вот теперь докажи это Ромодановскому, Петру, Меншикову!..
«Если предположить, что в самом деле хотели убить царя, – лихорадочно размышлял он, – а это возможно, потому что недоброжелателей он себе снискал массу и под шумок и по пьянке в дом Лефорта мало ли какая гнида может просочиться, – если предположить, что на жизнь царя в самом деле покушались, то будем рассуждать здраво, от этого жизнь зависит, быть может!.. Убийца или кто он там выбежал из царской спальни и кинулся не в ту сторону. Из чего следует, что он или был в панике, или плохо знаком с внутренним обустройством дома Лефорта. Конечно, есть третий вариант: злоумышленник был пьян, как все в этом злополучном месте. Как я, например. Однако по тому, КАК он от меня уклонялся, уходил, с координацией движений у него было все в порядке. Далее. Я совершенно точно видел, что он забежал в НАШУ спальню, а я задвинул засов, не сообразив, что она именно НАША. Да если бы и сообразил… Если бы сообразил, наверно, не сказал бы об этом Петру. Думается, что нет. Кому охота попадать под подозрение и, соответственно, на дыбу? У них тут дыба – нечто вроде профилактического мероприятия.
Далее. В комнате оставались Ковбасюк, Буббер, вот этот голландец. После того как я запер засов, никто не мог выйти из спальни самостоятельно. Если предположить, что преступник – кто-то из этих трех, то… Черт! Зачем преступнику возвращаться в собственную спальню – туда, откуда вышел на дело? Чтобы легче себя выдать? Нет, конечно, ноги могли чисто машинально принести в исходное место… Господи, да за что же все это?! Собственными руками сунул башку под топор!»
«Да, Владимирыч, – раздался дрожащий голос Сребреника. – Может, Ромодановский и напрасно думает, что вор – кто-то из вас четверых. А может, он и прав. Посмотри на Буббера, разве ты ему можешь доверять до конца? Учти, он племянник всемогущего Глэбба, шефа спецслужб! И дядя вполне мог дать ему особое задание, учти – особое! Понимаешь, о чем я? И эта хитрая Сильвия… Почему она не пошла спать в одну комнату вместе с вами? Может, не хотела себя подставлять, О ЧЕМ-ТО ЗНАЯ? Может, им дано задание не заменить, а убить царя Петра? Нет, конечно, можно рассуждать о том, что она не пошла с вами в одну комнату по каким-то этическим причинам, из-за моральных принципов. Так? Да? Ха-ха!.. – нервно загремел Сребреник. – Тогда, наверно, именно потому, из-за стыдливости и целомудрия, она завалилась в одну спальню с ушлым прохвостом Лефортом и Алексашкой Меншиковым, нахалом из нахалов?..»
Афанасьев тяжело сглотнул. То, что говорил бес, пока что не приходило ему в голову. А что, если правда? Ведь если бы царь Петр не проснулся, быть может, произошло бы нечто ужасное! Афанасьев глянул на лошадиное лицо Буббера, на Сильвию, которая судорожно переплела пальцы рук и чуть покачивалась вперед-назад всем своим массивным корпусом… А что, если?..
– Что же ты молчишь? – спросил его Ромодановский.
– Ваша светлость, Федор Юрьевич, я уже рассказал великому государю все, как было доподлинно, – сказал Евгений, стараясь говорить спокойнее. – И я не соврал ни единым словом.
– А если врешь? – выдвинулся Меншиков. Афанасьев хотел перекреститься, но в застенке приказа Тайных дел, под кнутом палача, под взглядом Ромодановского, казалось вытаптывающим самую душу, рука Афанасьева невольно опустилась. Из угла послышалось зловещее гмыканье Александра Даниловича Меншикова.
Установилась тишина. Евгений чувствовал, как дорого будет стоить ему эта глухая свинцовая тишина, но, проклиная себя за трусость, не мог пошевелить языком.
– В общем, так, – сказал Петр, вставая, – Федор Юрьевич, бери их к себе в приказ, вели пытать накрепко и всю правду до капли вызнать. Тут все ясно, один из них злоумышлял противу меня, а вот кто – тебе узнать. На то ты и поставлен на Москве, чтобы сыск вести и истину вызнавать. И прошу тебя, дядюшка[14], – неожиданно смягчив тон, продолжил он, не спуская глаз с обрюзглого Ромодановского, дышавшего тяжело, с присвистом, – разберись по чести, виновного выяви, а остальных не обижай, пришли ко мне для окончательного решения.
– Ну, мин херц, это коли живы будут, – зловеще прибавил Алексашка Меншиков, на этот раз воздержавшись от ставших уже привычными в его устах кудрявых ругательств. Да и без них солоно было!..
«Дядюшка» Федор Юрьевич встал, сделал жест рукой, и по этому знаку Афанасьева со товарищи схватили и стали выводить из дома. По пути им попался мрачный Лефорт, глаза – иглами, мятое шелковое одеяние порвано на рукаве. Он угрюмо посторонился к стене, а Петр, вышедший следом, взял его под руку и стал что-то быстро и горячо говорить.
«Вот и попали!.. – горячо встопорщилось в голове Афанасьева. – Вот тебе и „слово и дело“, вот тебе и дядя Федор (Ромодановский), только на этот раз без всяких котов Матроскиных, а с дыбой и допросом в Тайных дел приказе!»
2Мыслимо ли нормальному современному человеку даже подумать, что когда-нибудь страшное деревянное пугало прежних темных и кровавых времен, дыба, сможет стать для него реальностью? Афанасьев и не задумывался, сколько замечательных и крайне образных выражений вошло в русский язык из старинного пыточного застенка. К примеру, «узнать всю подноготную» – так со свирепым юмором характеризовали пытку иглами под ногти. «Согнуть в три погибели» и «согнуть в бараний рог» – сейчас это достаточно размытые выражения, означающие, казалось бы, одно и то же. А по тем временам выражения «согнуть в три погибели» и «согнуть в бараний рог» были вполне предметными, конкретными обозначениями методов ведения допроса. Вообще, в то время применялось четыре вида дознания, или разыскания истины, как тогда говорили. Это – допрос, расспрос, розыск и пристрастие. И если при простом допросе презумпция невиновности еще как-то допускалась, с грехом пополам, то все остальные виды дознания (особенно тот, что с пристрастием) строились на физическом воздействии, проще говоря, на пытке. Политические дела, умысел на персону государя, тем паче попытка убийства (была она или нет – не важно!) были самыми тяжкими преступлениями, и таких, как тогда говорили, «злочинцев» ждали особо веселые праздники. Ведь, как это ни странно, пытали всегда по праздникам.
Всю эту познавательную в иной ситуации информацию к размышлению выдал Афанасьеву работяга из приказа Тайных дел. Этот милый малый, трясясь в возке напротив государевых преступников и скромно улыбаясь, рассказал также, что недавно в Москву прибыл какой-то новый мастер заплечных дел, или кат, из бывших моряков. Его зовут Микешка, а прозвание ему дали Матроскин, потому как он ходил по морю и был, как теперь говорят, матросом.
Так к дяде Федору Ромодановскому прибавился еще и кат Матроскин. Смеяться или плакать – поди разбери!..
Добрый малый из приказа Тайных дел порассказал бы еще немало такого, отчего волосы стали бы дыбом. Его, видимо, искренне увлекала раскрываемая им тема. Но тут возок качнулся и остановился: приехали.
Приехали в застенок.
Всех четверых вывели из возка и направили в самую обычную, довольно неуклюжую деревянную калитку. За высокой изгородью стоял дом, обнесенный палисадником. Скрипнула дверь, здоровенный парень в красной рубахе выглянул наружу.
– Здравствуй, Федор Юрьевич, – почти как своему, кивнул он Ромадановскому. – Привезли, что ли, воров?
– Привезли, Микешка. Принимай. Где там твои молодцы? Наладили?
– А чего ж не наладить, Федор Юрьич. Все справили.
Афанасьев вздрогнул всем телом, когда парень в красной рубашке почти нежно приобнял его за талию и подтолкнул в спину – в глубь избы, жарко натопленной, пахнущей свежими сосновыми досками и почему-то кислой капустой, но уж никак не тюрьмой и смертью. Он как-то сразу понял, что этот человек и есть кат, палач, заплечных дел мастер Микешка по прозвищу Матроскин.
Подозреваемых в тяжком преступлении ввели в помещение, где и должно было совершаться дознание. Или розыск. С пристрастием.
Дыба стояла у дальней стены. У Афанасьева и всех прочих «злочинцев» подогнулись ноги при виде ее. Нет, ничего страшного она из себя не представляла: обычная перекладина на двух кирпичных столбах, веревка, конец которой переброшен через блок у потолочного свода. У основания столбов – бревно с хомутом. Евгений даже не мог сказать, что видел дыбу впервые… Нет, конечно, не впервые: он мог видеть ее… ну да, в кино, в музее, но сейчас!..
