Михаил Успенский - Время Оно
— Да, это именно вы, сэр брат, — сказал король. — А сами еще постоянно упрекали меня в мягкосердечии!
— Ну что мы их — резать тут, что ли, будем? — сказал Жихарь. — А устраивать судилища да разбиралища у нас времени нету. Берем добычу, сколько унесем, — и домой! Разве Мерлин тебя не предупреждал?
— Предупреждал, но король должен оставаться королем на все времена.
— Ты что, править здесь надумал? Сталь плохая, пиво скверное, солнце как молотом по башке колотит!
— И все-таки следовало бы привить им благородные понятия…
— Оглушу, суну в мешок и унесу! — пригрозил богатырь.
По ступенькам к ним поднялся Бедный Монах.
— Как тупы эти западные варвары! — воскликнул он. — Несовершенному еле-еле удалось убедить их признать себя подданными Желтого Императора…
И он торжествующе помахал еще влажной глиняной табличкой.
— Ну ты бойкий, — только и сказал Жихарь. — Уже и договор заключил!
— Мой улус тоже сюда обязательно набег ходить будет, — пообещал Сочиняй-багатур. — Сырое серебро, сухое золото, да!
— Куда я попал, с кем братство вожу! — воскликнул Жихарь. — Одни покорители мира собрались, сплошные Македонские! Да мы с вами тут как застрянем — тогда будете знать!
Мужи вавилонские, видя, что внимание к ним ослабло, снова загалдели, деля должности при дворе нового владыки.
— Тихо! — снова рявкнул Жихарь. — Разве я велел говорить? Слушайте мое решение, лукавый народ: до тех пор, покуда законный царь не воротится в разум, наместником моим назначаю вот его!
И указал на пророка Возопиила. Тот аж рот разинул, и все разинули.
— Так он же вор… — робко провещался какой-то толстяк.
— Всякий правитель вор, — не смутился богатырь. — Где вы других-то видели? Зато теперь он будет воровать по закону, а не по базару.
— Как вы можете такое говорить, сэр брат? — горячо прошептал король. — Неужели, по-вашему, я тоже вор?
— Налоги собираешь? — спросил Жихарь.
— Разумеется.
— Ну и вот. Да не вмешивайся, тут другие порядки, я их живо понял…
— Господин, — подал голос лысый жрец в черной хламиде. — Велишь ли продолжать возведение Большого Зиккурата?
Жихарь задумался, но ненадолго.
— А велю! — Он махнул рукой. — И тот, кто положит последний кирпич, пусть станет царем — на полоумного надежды мало…
Вавилоняне радостно зашумели.
— Что вы наделали, сэр брат! — простонал Яр-Тур. — Теперь-то они наверняка достроят башню, а мы не сдержим слова…
— Нет, — сказал Жихарь. — Как раз теперь они ее НИКОГДА не достроят. Или следить будут друг за дружкой, чтобы кто не положил последний кирпич, или, наоборот, натаскают их столько, что вся постройка рухнет под собственной тяжестью…
— Уважаемый прав, — сказал Лю Седьмой. — Недеяние угодно Небу куда больше, нежели деяние. В Небесной Канцелярии будут довольны и наверняка по смерти призовут уважаемого заседать во Вселенском Собрании. Большая честь, высокая должность!
— Возопиил! — позвал Жихарь. — Дани-подати собраны?
— Спрашиваешь, начальник! Горе вам, укрывающимся от налогов, грехов же укрыть не могущим!
— Себя не обидел? Ну ладно, ладно. Только ты смотри, будь осторожен — повластвуй малое время, а потом выбери ночку потемнее, да и…
— В Вавилоне все ночи темные, — усмехнулся пророк.
— Тогда давай попрощаемся в охапочку, — сказал Жихарь и сгреб пророка за плечи. — А теперь уводи своих подданных подальше, да чтобы никто не смел подглядывать: Сочиняй враз вышибет стрелой любопытное око с окосицею!
Мужей вавилонских как поганой метлой вымело — посреди зала остались только крепкие лубяные мешки с золотом.
— Дешево отделались, — проворчал богатырь. — Пусть и за это спасибо скажут, халдеи черноголовые… А нет ли у кого куска мела? Пол здесь подходящий, гладкий…
— Нет нужды применять столь примитивный и жалкий способ возвращения, — сказал Бедный Монах. — Несовершенный доставит вас по домам легко и просто…
— Это хорошо, — сказал богатырь. — А то я уже кое-какие слова подзабыл. Только по домам я вас, уж не прогневайтесь, не отпущу.
— Как это, сэр брат?
— А вот так это: во-первых, докажу, что я — это я и есть, а во-вторых, назначаю вас сватами!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тяжко и глухо шумел обломный дождь.
Иван БунинДемон Костяные Уши сидел, нахохлившись, на плетне, и осенний дождь скатывался по его блестящим черным перьям. Кузнец Окул Вязовый Лоб стоял рядом, укрываясь от дождя дерюгой, и объяснял Демону, что добавлять в сталь лягушечью икру не имеет никакого смысла.
— Идут, — сказал Демон. — Я знал.
— Ну уж прямо все ты знал, — сказал кузнец. Алого шелка королевский плащ Яр-Тура был виден издалека. Высокую шапку Бедного Монаха венчал золотой шарик за особые заслуги. Сочиняй-багатур был одет богаче всех, но дорогие меха от дождя намокли, и получалось, что беднее всех. В поводу степняк вел пару тяжело нагруженных вавилонских коней.
Четвертым шел детина в черной кольчуге, неся в охапке какой-то сверток. Детина был рыжий и бородатый.
— Хо, сэр Демон! — издалека крикнул Яр-Тур. — Приветствую вас! Надеюсь, вы принесли нам добрую весть?
— Здорово, пернатый! — воскликнул и детина, подойдя ближе. — Здорово, Окул! Как вы тут без меня?
— А откуда ты меня знаешь, мил человек? — спросил кузнец.
— Скоро и ты меня узнаешь, — сказал детина. — Недолго мне в безвестности пребывать. Ну что, Уши Костяные, все вестником подрабатываешь?
— Нет, — сказал Демон. — Тебя жду, Друга твоего жду. Тебя только люди забыли. Я помню. Ты Жихарь.
— Надо же! — изумился Жихарь. — Этак ты у нас скоро совсем человеком станешь!
— Не хочу человеком, — сказал Демон. — Люди злы и неблагодарны.
— Нет, сэр Демон, мы добро помним, — сказал Яр-Тур. — В Камелоте вы всегда желанный гость. Даже Джиневра уже не боится вас.
— Вы тоже не люди, — сказал Демон. — Вы герои. Это другое.
Лю Седьмой, беспрестанно вращая над головой свой дырявый зонтик, внимательно рассматривал Демона.
— Не совпадает, — сказал он. — Ничего не совпадает. Где хвост в виде человеческой руки? Где оленьи рога? Это какой-то неправильный Демон.
— Да я уж и сам чувствую, что неправильный, — сказал Демон. — Глядеть на вас гляжу, а презирать не презираю. Старость.
— Правильный, правильный, — сказал Жихарь. — Лучше не бывает. Окул, а где же ваш славный герой Невзор пустоглазый? Ты бы его позвал, мне чести нет к нему идти…
— Его теперь не дозваться, — сказал кузнец. — Как и всех прочих на погосте…
Жихарь похолодел.
— Что же с ним случилось?
— А что со всеми бывает. Спился и помер под забором, даром что кабатчик…
— Так он же герой…
— Понимаешь, мил человек, — сказал кузнец, — у нас в Столенграде нынче какое-то помрачение умов. Сперва всем казалось, что герой Невзор, а нынче кажется, что герой Бабура… Книжка, говорят, про него написана… И княжна в смятении… А Невзор твой все свое немалое добро пропил, к Бабуре в долги залез. Иные говорят, что он руки на себя наложил: не то удавился, не то повесился.
— Бабура, Бабура, — вдруг заговорил король. — Ньюзор — Бабура, Бабура — Ньюзор… Ничего не понимаю.
— Все понятно, — сказал Жихарь. — Невзор чужой славы не сдюжил нести, расписку мою Бабуре перезаложил… Ах, не успел я с ним за старика Беломора посчитаться! Ах, не успел!
— Беломор здесь, — сказал кузнец. — Княжна наша стала чахнуть, вот его и позвали. Страшатся его все, кроме меня…
— Сэр Окул! — сказал король. — Как вы посмотрите на то, чтобы перебраться к нам в Логрию? У нас нужда в добрых кузнецах!
— Ты мне мастеров не переманивай, — сказал Жихарь. — Где же Бабура? Или тоже запил?
— Пока не запил, но помалу прикладывается, — сказал Окул. — В кабаке он, где ему еще быть?
— Сходи и позови, — сказал Жихарь. — Передай, что побратимы его приехали навестить. Упрется — волоком волоки!
— Героя-то? Да кто ж мне позволит?
— У него охрана там, что ли?
— Да какая охрана! Вся дружина давно разбежалась. Княжна занемогла. Люди со дня на день ждут кривлян. Я уж землянку в лесу выкопал… Ладно, пойду скажу Бабуре…
Он удалился в сторону кабака.
Жихарь спросил Демона:
— Дети-то как, все еще огорчают? Ты их ремешком, ремешком…
— Дети играют в Жихарев поход, — сказал Демон.
— Смотри ты…
Тем временем явился и румяный Бабура. Румянца, правда, у него поубавилось. Был он одет в Жихаревы доспехи, сбоку болтался меч.
— Что-то знакомое лицо, — сказал Яр-Тур. — Вроде бы где-то видел… Но кто же в таком случае сэр Ньюзор?
Но Бабура оказался поумней Невзора, и чужая слава не вскружила ему голову.
