Сергей Шведов - Родить Минотавра
– По словам Халилова, Рекунов хотел что-то у Юдина выпытать, но неудачно, тот умер раньше, чем успел хоть что-то сказать.
– Чёрт с ним, – жёстко отмахнулся Резанов. – Об одном лишь могу сожалеть – легко он умер. А вот что касается Дерюгина…
– Это наследственное, – перебил Тяжлов. – От отцов перешедший страх. А этот ваш Астахов – сукин сын, сразу видно, что в сексотах ходил.
– Не любите вы наши органы, Николай Ефимович. – Какая тут может быть любовь. Эти органы бояться даже те, которые ими пользуются. Как принято сейчас говорить – не дай Бог.
– Не хотелось бы, – солидаризировался с хозяином гость. – А кассету можете оставить себе на память. Дайте послушать коллегам, в качестве профилактического средства.
– Как я понимаю, – сказал Тяжлов, пристально глядя на Резанова, – оригинал вы в ход пускать не собираетесь.
– Вы правильно понимаете, Николай Ефимович. Однако обстоятельства могут сложиться таким образом, что мне придётся пойти на сделку с Чеботарёвым. Чтобы спасти Ксению, я вынужден буду вас сдать.
– Ну и что вы предлагаете? – нахмурился Тяжлов. – Ваша последняя махинация, Николай Ефимович, под наблюдением не только прокуратуры, но и жреца Атемиса. Костиков считает, что она изначально была под контролем жреца и его покровителей. Это наживка, заглотив которую, вы оказываетесь в мышеловке. Дерюгинские признания далеко не единственный аргумент в грядущем шантаже. У вас будет выбор: либо сотрудничать с Атемисом, либо отправляться на нары в строгом соответствии с законом, который вы нарушили. Конечно, вы лично можете сделать выбор в пользу второго варианта, но если ваши коллеги не проявят такой же твёрдости, то вас просто убьют. Поэтому я бы на вашем месте не брал наживку, а распределил доходец по статьям областного бюджета. Вас в этом случае могут обвинить в финансовых и прочих нарушениях, но главного, личной корысти, в ваших действиях не будет. А на нарушения, идущие к государственной пользе, у нас принято смотреть сквозь пальцы.
Тяжлов задумчиво тёр подбородок. Заботили его сейчас не деньги, речь в буквальном смысле шла о его жизни. Резанову он, конечно, не доверял, но, похоже, искал аргументы, чтобы довериться.
– Кстати, о вашем романе, Сергей Михайлович, отрывок из которого я прочитал в газете. Почему этот безумный кастрат убивает не только виновных, но и вполне лояльных к нему людей?
– Если убивать только виновных, то невиновные перестанут бояться. А без страха не бывает обожания. А Атемис хочет, чтобы его обожали. Он сам хочет быть богом и распоряжаться судьбой людей по своему усмотрению. И его будут любить, ему будут поклоняться те, кого он мог убить, но не убил. Уж так устроена человеческая психика, Николай Емельянович.
И вновь барабаны Огуса отстукивали великую песнь Любви и Линования, а многочисленная толпа колыхалась в задаваемом ими ритме. Едва ли не всё взрослое население Эбира собралось сегодня перед храмом, чтобы выразить божественному быку благодарность за собранный с полей урожай. Праздник урожая был самым весёлым праздником в Эбире, и огромная толпа пританцовывала в предвкушении великого разгула, который должен был последовать за официальной церемонией на площади, а потом в стенах храма, куда простой народ не пускали.
Элем помнил томительные минуты ожидания, когда огромная толпа замирала под суровым взглядом верховного жреца Атемиса, который после долгой паузы неизменно и торжественно объявлял о благосклонности божественного быка к своему народу. А потом следовал взрыв всеобщего ликования, и весь Эбир с этой минуты только и делал, что пил, ел и предавался безудержному разгулу в течение трёх последующих дней.
Сегодня всё было как всегда, но только не для бывшего барабанщика Элема, который, похоже, навсегда был выдернут из стройных рядов эбирских барабанщиков и брошен словно слепой кутёнок в чужую и непонятную жизнь. Жрец Атемис открывал шествие, за ним, в окружении рогатых жрецов, следовали сам божественный бык Огус и его божественная корова Огеда, располневший стан которой указывал внимательному наблюдателю на скорое прибавление в божественном семействе. Никто не сомневался, что будет мальчик, как не сомневался и в том, что рождение этого младенца принесёт Эбиру неисчислимые блага.
Правда, по Эбиру на протяжении последних месяцев ходили и другие слухи. Ходили упорно, несмотря на усилия жрецов пресечь заговор в самом зародыше. Договорились уже до того, что божественный бык и не думал спускаться на эбирскую землю, а изображающий ныне быка барабанщик Элем просто ничтожество и безвольная игрушка в руках жреца Атемиса. Не то чтобы сплетникам верили, но кое-какие сомнения в головах думающих людей появились, и эти думающие сходились на том, что для своего земного воплощения божественный Огус мог бы выбрать оболочку и позначительнее. Зачем же вносить сумятицу в уже давно сложившийся порядок вещей: барабанщик должен барабанить, торговец торговать, горшечник делать горшки, а знатные мужи править Эбиром.
Поговаривали, что верховный жрец Атемис именно сегодня объявит о возвращении божественного Огуса в сады Иллира. И много ещё о чём болтали накануне праздника Урожая в кабаках и на рынках благословенного Эбира. Этим сплетням можно было верить и не верить, но почти никто не сомневался, что именно сегодня случится нечто важное в жизни города, о чём потом можно будет наговориться всласть под унылую дробную мелодию наступающего сезона дождей.
Говорят, что верховный жрец Атемис знает Слово, которое может либо призвать быка, либо заставить его покинуть Э6ир. Но, скорее всего, никакого Слова нет вовсе. Как только рогатый посох Атемиса пробьёт грудь Элема, так божественный бык покинет свою оболочку и вознесётся высоко-высоко, куда живому человеку взглядом не дотянуться. Говорят, что в сады Иллира пускают только избранных, тех, кто усердно служил Огусу на земле. Элема должны, наверное, пустить, поскольку никто в Эбире не оказал быку столько услуг, сколько простой барабанщик.
Иное дело, да простят его святоши, что Элем покидать Эбир не торопится, ему хорошо и на грешной земле. Именно поэтому он вступил в сговор со знатными мужами, врагами Атемиса.
Элем оглянулся, хотя делать этого не следовало. Божественный Огус должен смотреть только вперёд, на каменную громаду храма, которая на протяжении столетий вбирает в себя любовь многих поколений эбирцев к своему кумиру. Знатные мужи шли следом за божественной парочкой и их лица были непроницаемы ни для Элема, ни для жрецов-кастратов. Правда, в отличие от последних Элем знал, что стараниями знатного мужа Ташала жрецу Атемису готовится сюрприз. Барабаны Огуса смолкли, процессия во главе с верховным жрецом Атемисом втянулась под своды храма. Здесь, вдали от глаз простонародья, должен был решиться главный вопрос: кому отныне властвовать над Эбиром.
Элем вновь оглянулся на стоящего за спиной Ташала. Густая проседь в волосах одутловатого вельможи указывала на почтенный возраст, а глаза, пристально смотревшие на барабанщика, выражали презрение к простолюдину, характерное для человека очень долго властвовавшего над другими.
– Почему ты так глупо попался, барабанщик? – спросил Ташал, когда Калай притащил Элема к заговорщикам.
– Я попался, но не глупо, – ответил тогда он. – Я пришёл к вам сам, и не потому, что верю вельможам. На мою любовь вы можете не рассчитывать. Просто мы связаны с вами одной петлёй. Удавив вас, Атемис потом расправится и со мной, и с божественной коровой Огедой и с ёё нерождённым младенцем. Атемис желает властвовать единолично. Он даже быка Огуса прогонит обратно в сады Иллира. – А есть, кого прогонять? – брезгливо прищурился Ташал.
– А какое это имеет значение, уважаемый. Я знаю только одно: если Атемиса оставить в живых – он будет править Эбиром, а мы с вами будем гнить в земле. Ибо вряд ли жрецы разорятся на погребальный костёр для таких ничтожеств как вы. – Убийство верховного жреца вызовет волнение среди простонародья, – хмуро бросил знатный муж Орфик. – А в храме Огуса и без Атемиса есть кому направить их недовольство в нашу сторону.
– И что же прикажешь делать в таком случае, уважаемый? – возмутился Ташал. – Ждать пока Атемисовы псы передавят нас по одиночке?
– Атемиса может покарать только божественный бык Огус, – мягко сказал Элем. – Можно и чужими руками.
– Заткнись, барабанщик, – зло оборвали его из полумрака. – Тебя никто не спрашивает.
– Нет, погодите, уважаемые, – поднял кверху палец Ташал. – Этот сын червя навёл меня на интересную мысль: почему бы Атемиса не поймать в ту же самую ловушку, которую он расставил для других?
– Можно ли верить барабанщику? – От него требуется всего ничего: выразить одобрение нанесенному смелым человеком удару. Невелик труд, но народу этого будет достаточно. Ибо Атемиса хоть и бояться, но не любят.
