Андрей Белянин - Отстрел невест
– Да уж, в этом смысле он маньяк-специалист…
– Не нравишься ты мне, участковый, – решительно заявила Яга. – Грустный ты, квёлый какой-то, даже отпускать боязно.
– Так не отпускайте! – воспрянул я.
– Не могу. Служба требует, долг зовёт, да и обещание людям дадено – слово милицейское, нерушимое!
Я мысленно плюнул и попёрся за тулупом…
Зимой ворота Лукошкина наглухо не запирались – смысла нет. Шамаханцы нападают только летом. Тевтонский орден сунулся раз, так только до Ревеля и дошёл. Мороз был такой – рыцари в доспехах за день всё наследство отморозили! Сами крестьяне чаще двух раз в неделю за товаром не ходили, всё необходимое город запасал с осени. Дальние обозы из Европы или Сибири приходили и того реже. Не любят купцы зимнюю торговлю, вроде бы и праздников много, да больше всё мелочь ярмарочная идёт. Ни зерно, ни скотину, ни лес продать невозможно, жизнь течёт тихо, словно ручей подо льдом. Поэтому охрана у ворот пропустила меня безо всяких требований и спецразрешения, просто полюбопытствовав, всё ли в порядке с головой. Это не юмор, это они так искренне заботятся. С их точки зрения, только ненормальный будет разгуливать ночью, да ещё зимней, да в придачу на кладбище…
Что ж, я был с ними полностью солидарен. Дорога недолгая, освещённость как днём, луна старается изо всех сил, и звёзд – хоть горстями рви. Морозец, конечно, градусов двадцать и к полуночи, пожалуй, ещё крепче будет. Однако воздух чистый, настроение бодрое, сна ни в одном глазу, в правом кармане фляга водки грамм триста, за пазухой кусок пирога с капустой – до утра не загнусь. Очень надеюсь, по крайней мере…
Кладбище, мирно спящее под покрывалом искристого снега, выглядело прямо как на картинке. Крестики с пушистыми шапками, могилки, словно сказочные серебряные терема, вокруг – ёлки разлапистые, все в алмазах… Душа отдыхает, скоро стихи писать начну.
Искомая могила нашлась далеко не сразу, это летом тут же видно, где земля свежая, а зимой, увы… В общем, что-то максимально похожее я отыскал, не вполне уверен, но выбора нет. Сидел примерно с полчаса – никого не было. Я пытался конструктивно выстроить схему поимки Алекса Борра, но замёрз. На холоде только пять минут мыслится позитивно, потом мёрзнешь… Спустя ещё какое-то время я полез в карман за флягой, поэтому хруста снега под чьими-то тяжёлыми шагами просто не услышал.
– Ага! – радостно раздалось за моей спиной. Будь сейчас лето, наверное, от неожиданности подскочил бы на месте… Зима, холодно, ограничился учащённым сердцебиением.
– Эге… – неуверенно выдохнули сзади, и глуховатый мужской голос однообразно вопросил: – Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?
Я решил, что у кого-то там мозги не в порядке. Нахохлившегося милиционера даже в полной темноте трудно спутать с замёрзшей Настенькой. Но по крайней мере сразу догадался, с кем предстоит иметь дело…
– Тепло ли тебе девица, тепло ли…
– Я не девица!
– Уже нет?!
– Ну вообще-то и никогда ей не был. – Я покряхтел и развернулся, за моей спиной оторопело стоял классический Дед Мороз в умопомрачительном парчовом кафтане. Шапка, посох, рукавицы – всё ручной работы, в жемчугах и бисере. Ей-богу, у него даже валенки были все в тиснёных узорах.
– Здравствуйте. Я участковый из Лукошкина, лейтенант милиции Ивашов Никита Иванович.
– А девица где?
– Какая девица? Не знаю, может, на других могилах где-нибудь, но мне на глаза не попадалась. А что, обязательно должна быть?
– Так душ по пять каждую зиму мачехи из дому гонят, – рассеянно объяснил Дед и пристально оглядел меня со всех сторон. – Я тут воеводство своё дозором обхожу, речи с ними веду, кому подарочек дам, а кому и…
– Как же, как же, это был мой любимый фильм в детстве, – но, видя, что старик не в курсе, вернулся к прежней теме: – Дедушка, вы вот только о девушках изгнанных говорили, нельзя ли поподробнее? Это ведь серьёзное уголовное преступление, между прочим… Не напомните имена, фамилии, адреса потерпевших?
– Дело тихое, семейное, мне знать без надобности. А ты сам-то что тут делаешь?
– Так… сижу.
– Тепло ли тебе, молодец, тепло ли тебе, красный? – привычно начал Мороз, но довольно быстро опомнился. – Неловко как-то выходит… Ты уж не серчай, участковый. Дозволь старику с тобой посидеть, раз девицы нет. Так я вроде не при делах нонче.
– Да ради бога, присаживайтесь, – гостеприимно подвинулся я. – А вы не в курсе, случайно? Могила Сидорова, отца трёх детей, не эта?
– Она самая. Тебе что ж, умерший человек нужен?
– Обещал его деткам, что приду сюда ночью и исполню их сыновний долг, – ответил я.
Мороз хмыкнул в бороду и понимающе улыбнулся. Хороший дедок, общительный и не занудный, не то что некоторые пенсионеры.
– Слыхал я о тебе, Никита Иванович, от лешего да водяного. Мы с ними уж и не вспомню, сколько лет дружбу водим.
– Да, да… И мне доводилось встречаться. Забавные старички, в карты играть умеют, а водяной с русалками меня даже спас один раз. Я как-то с немецким агрессором в речке плескался, ну и…
– А я его вчерась только видел, но он почитай всю зимушку под корягой спит. Лёд, как стекло, чистый, речка аж до дна видна. Леший тоже берлоги не покидает, и поговорить не с кем.
– Вообще-то мне в любом случае здесь до утра сидеть, – логично решил я, прикидывая, пьёт водку Дед Мороз или не пьёт. Нет, наши, маскарадные, на каждой ёлке «хорошие» до немоты, но этот-то настоящий!
– А и вправду, посижу-ка я с тобой, – правильно истолковав мои сомнения, определился дед. – Говорят, ты человек умный и уважительный.
– Намёк понял! – Я с облегчением выудил из кармана флягу. – За знакомство или за здоровье?
Знаете, я уже давно ничему такому не удивляюсь. Мне нравится этот мир и люди эти нравятся, страна, и легенды её, и сказки. Я, наверное, очень русский не только по крови, но и по душе… А говорят, что немцы и французы называют Деда Мороза почтительно строго – «генерал мороз»! Якобы только он позволил нашим войскам победить в двух Отечественных войнах. Только для нас он всё равно дедушка, Мороз Иванович, Морозко…
Мы как-то сразу очень душевно засиделись. На часы я и не смотрел, водку мы пили медленно, маленькими глоточками (да что уж там, триста граммов на двоих взрослых мужчин?!), пирог тоже уговорили быстро. О чём говорили – не помню, но весело было, как на концерте Евдокимова. Дед Мороз, оказывается, знает столько смешных историй, и рассказчик он великолепный, с удивительно добрым чувством юмора.
– Я ведь и никого не морожу всерьёз, мне от тела обмороженного радости нет. Вот девок за нос щипать – это люблю, грешен, старый… Пьяного не обижу: либо протрезветь холодом помогу, либо отоспаться в снегу позволю. А влюблённым первым от меня и вовсе помощь одна – сколько ни целуйся, всё щёки горящие на мороз спишут, папки-мамки не заругают. А хочешь, ещё историю расскажу, как поп с попадьей на Рождество в лесу клад искали, а медведь теперь своим деткам театр кукольный показывает?
Я знал этот анекдот, но всё равно искренне расхохотался. Да так, что едва не опрокинулся навзничь.
– Ты чего, участковый? Я и не начинал ещё, а ты уж прыгаешь, словно земля под тобой ходуном ходит.
В какую-то секунду мне резко стало не смешно, снизу действительно ощущались явственные толчки.
– Мать-перемать… – Мы с Морозом навострили уши и затаили дыхание. – Встанешь тут! Расселись, как эти…
Я уже видел встающих из гробов покойников, и желание свято выполнить обещанный «сыновний долг» пропало напрочь. Не знаю, как подобное проходит в других странах, но у нас в России могила зимой без мата не открывается. Поэтому вылезший из-под снега старикан уже был раздражён до предела. Его можно понять, он был главной шишкой в семье, его отцовскому слову безоговорочно подчинялась вся родня, он самолично повелел всем трём сыновьям поочерёдно провести ночь у него на могиле, а тут такой облом… Мало того что мерзлая земля никак не хотела открываться, так ещё вместо сыночек-кровиночек незнакомый милиционер при исполнении?! Старичок низенький и худой, как кузнечик, одарил нас с Морозом зеленовато-подозрительным взглядом.
– Не люблю я покойников восставших… Хороший человек после смерти гулять не будет, а, участковый?
– Что вы так смотрите? Я тоже не люблю. По долгу службы приходится общаться, но чтобы любовь…
– Ты ли это, Степанушко, сын старшой? – неожиданно густым, классическим шаляпинским басом пропел умерший. Мы переглянулись.
– Это он на вас показывает.
– Побойся бога, участковый!
Попрепиравшись, Дед Мороз отрицательно покачал головой и развёл руками, давая понять, что не он.
– Ты ли это, Федорушко, сын середний? – В вопросах благообразного старца не было ни капли логики, но следование традициям чувствовалось.
Мороз вошёл во вкус и обличающе показал на меня пальцем, я протестующе замахал руками.
