Михаил Успенский - Там, где нас нет
— Что — нашлась?
— А разрыв-трава — ножик-то сломался!
— По-моему, тут все травинки одинаковые…
— Все, да не все! Пойдем к реке, я тебя научу, как разрыв-траву отделить от прочих.
Они спустились к воде, и Жихарь кинул в поток свою добычу.
— Видишь, простая трава по течению поплыла, а вот этот стебелек, заметь…
— Зацепился за что-нибудь, сэр брат!
— Нет, ты гляди, он против течения идет. — Жихарь выхватил строптивый стебель из реки. — Вот тебе и разрыв-трава. Теперь любая казна будет наша, любой замок и засов нипочем…
— У нас эту траву ищут и находят по-другому, — сказал Принц и стал объяснять, как именно.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Да будет вам известно, что я, с порога отказываясь от всяческого обсуждения, присоединяюсь к мудрому старинному взгляду, согласно которому кит — рыба, и призываю святого Иону засвидетельствовать свою правоту.
Герман Мелвилл— Нет, все-таки правильно, что травка-перелет растет редко и помалу, — сказал Жихарь, когда Принц, выплюнув из трубки очередную горошину, догнал его. — Иначе люди вовсе разучились бы ходить, у них бы ножки отсохли. Или поулетали все отсюда к зеленой бабушке…
Побратимы плыли над степью — невысоко, над самыми верхушками желтеющих трав. Все утро ушло на то, чтобы освоить новый способ передвижения. Оба откусили по малой доле стебелька — так, чтобы тело только-только утратило — вес. Сперва пробовали загребать руками, как в воде, но получалось медленно и неуклюже. Так и до старости не доберешься к горам, возвышающимся за равниной. Жихарь в сердцах плюнул, и его сразу как будто кто толкнул вперед по воздуху.
Сообразив, что так никаких слюней не хватит, богатырь подплыл к месту ночлега и стал отбирать дикий горох и складывать в карман. Потом выломил полый стебель дурноцвета и сделал себе с Принцем две трубки. Теперь двигаться можно было быстро, как конь на рысях. Будимир летел впереди, пугая перепелов, и следил за опасностью.
— А я ведь эту травку как узнал? — продолжал Жихарь. — В малолетстве моем приходилось мне и пастушить. И вот один раз белая корова где-то перелету нажралась и взлетела. Я за хвост успел ухватиться, а она все выше поднимается. Струсил, отцепился, чуть не поломал ноги. На корову в небесах сейчас же налетели всякие ясные соколы. Она от страха и сдохни, и грохнись об землю в лепешку. Гоню стадо домой — плачу, ведь хозяин теперь убьет…
— И чем же это кончилось?
— А ничем. Я сам его убил. Не обижай сироту!
— Сколько же вам было лет, сэр брат?
— То ли девять, то ли десять.
— И как же вы с ним справились?
— Ха! Да еще о пяти годах я справился с Ягой-бабой, поедучей ведьмой!
Неужели не слышал? Давай-ка ходу прибавим!
Они долго летели в полном блаженстве оттого, что не приходится переставлять ноги, говорили о том о сем. Принц вспоминал книжную премудрость.
— А еще там говорится так: «Благороднорожденный подтверждает свою добродетель активным испытанием силы, ловкости, отваги, либо также хитроумия, мудрости, находчивости, либо богатства и щедрости. Либо, наконец, состязанием в слове, то есть заранее восхваляя либо заставляя поэта или герольда прославлять ту добродетель, в которой он хочет превзойти соперника…»
— Правильно говорится. Сам себя не похвалишь — ни одна собака не похвалит.
— Знаете, сэр брат, — сказал Яр-Тур, — перед сном я не удержался и отведал-таки траву Царевы Очи.
— Ну и как? — оживился богатырь. — Как травка-то?
— О, я тотчас же возомнил себя на троне! Ко мне со всех сторон подходили отважные воины, сметливые торговцы и трудолюбивые пахари, ища моего суда. И я отправлял закон, дивясь своей прозорливости и премудрости…
— Видишь, какая полезная травка! Вот придет твое время, залезешь на престол, а уже кое-какие навыки есть! По мне же, все эти премудрости хоть провались, меня туда на аркане затянуть нельзя…
— Так ведь и я не ищу власти ради власти! Во-первых, у меня долг перед отцом и королевством. Во-вторых, моя держава будет не похожа на другие.
— Ой ли! Все государи так обещаются, а потом такое начинают вытворять…
— Нет-нет, я соберу самых благородных, самых достойных, посажу за один стол с собой и буду лишь первым среди равных. Я установлю строгие правила для своей дружины, и всякий, кто оставит человека в беде, обидит слабого или нанесет в поединке бесчестный удар, поплатится изгнанием…
— Ну, мне за твоим столом, точно, не сидеть. Я ведь в бою не разбираю, какой удар честный, а какой так себе. Да и равенства за царскими столами не бывает — я же тебе рассказывал, что со мной все как раз на пиру и началось… Начнут спорить, кому на ближнем конце сидеть, кому на дальнем, слово за слово, и передерется твоя благородная дружина.
— Это верно, — загрустил Принц. — В самом деле, как же мне их рассадить, чтобы никого не обидеть?
— Вот уж это проще простого. Ты и стол вели сделать не как у людей — круглый. У круга ни конца нет, ни начала, не будет и обиды.
— Великолепно! — воскликнул Яр-Тур. — А людей я стану подбирать подобных вам по верности и доблести.
— Круглый стол сколотить не диво, — сомневался Жихарь. — Диво переделать тех, кто за ним будет сидеть. Одного оскорбляет неравенство, другого — равенство…
— Это вы единственно из вредности говорите, сэр брат. Мой Круглый Стол войдет в легенды…
— Вот-вот. Будет что дедушке Проппу рассказать. Батюшки мои, жрать-то как охота!
К счастью, здесь водились суслики с доброго поросенка.
На следующий день, когда до гор оставалось рукой подать, кончились стебельки перелет-травы. Задремавшие на лету побратимы, добром поминая сусликов, опустились на землю. Но легкость в теле оставалась, можно было еще бежать и бежать, то есть совершать далекие прыжки. А когда и последние капли волшебного зелья утратили силу, ноги показались неподъемно тяжелыми.
— Разбаловались мы, брат, — вздохнул Жихарь. — Какие, однако, странные тут горы — никаких предгорий, встают из земли, как будто их великаны навтыкали.
— Когда я думаю о величии дела, которое нам предстоит, — вдохновенно сказал Яр-Тур, — то даже встреча с варкалапом кажется мне мелкой и незначительной.
— Фараон гордился, да в море утопился, — напомнил богатырь. — Может, там такой дяденька сидит, который варкалапов на ладошке нянчит. Возьмет и раздавит нас — не со зла, сослепу.
— А возможно, это и развалины древней крепости — я читал о таких…
Тут и камень был какой-то особенный — влажный, ноздреватый, в мелких красных прожилках, как на пьяном носу. Камнеед, например, его жрать не стал. И пахло нехорошо.
— Мы неразумно потратили траву-перелет, — вздохнул Принц. — Лучше бы как раз эти горы перелететь. Не забывайте, сэр Джихар, у нас все еще нет доброго оружия. Видите проход в скале? Вдруг это лабиринт, а в середине его притаился и поджидает нас неведомый враг?
— Ты, брат, гляжу, норовишь вовсе без врагов прожить…
Яр-Тур покраснел и ринулся в пролом. Должно быть, это и вправду были развалины старой крепости, но такие древние, что стали уже частью природы.
Жихарь догонять отважного Принца не стал, шагал ровно, размеренно, а Будимир, видно, приуныл и струхнул — все время сшивался возле ног, мешал ходу.
Хуже всего было то, что ни справа, ни слева нельзя осмотреться — черный камень до небес. Жихарь вытащил дубинку и шел, хлопая себя по ладони. Он вспомнил, что именно так делали менты поганые — колдовали, поди, по-своему.
Убегал вперед Принц красный, вернулся Принц бледный.
— Приготовьтесь, сэр брат, принять неравный бой.
Жихарь не стал выяснять подробности, кивнул.
Через несколько шагов они увидели врага. Необъятная туша словно застряла между скал — старая замшелая шкура, когтистые передние лапы толщиной с тысячелетний дуб, длиннющая шея, бородатая голова и большие человеческие глаза.
Побратимы остановились.
— Может, попросим достойного Будимира ослепить чудовище?
— Ну ты прямо палач какой-то! — рассердился Жихарь, бросил дубинку, раскрыл руки и заорал, шагая вперед: — Дедушка Святогор! А вот и я! Свиделись все-таки!
Он подпрыгнул и повис у чудовища на шее.
— …Разве не знаешь ты, что в старые годы все богатыри как раз такие и были?
— Я слыхал немало о великом сэре Святогоре и его неслыханной силе, — ответил Принц, которого все еще пробирала дрожь. — Но всегда полагал его человеком огромного роста.
— Чудак ты! Сам посуди, устоит ли такое тело на двух ногах? Как же ему не подпираться хвостом? А кости старых богатырей ты, поди, видел, так что спрашиваешь? Нынче богатыри иные, вот как мы с тобой…
— Да, — сказал Принц. — Возможно. Ведь великий Беовульф тоже был скорее медведь, чем человек. Но вы, кажется, понимаете его речь? Я разбираю лишь отдельные слова, и, по-моему, старик в беде.
